verses
***
В жаркое время года они покидают город,
отправляются в горы в поисках отдыха и прохлады.
Они возвращаются осенью, когда в город приходит холод,
племена огорчаются, а хасиды скорее - рады.
Потому что Закон существует и хасид Закону послушен,
и черное одеяние носит он не снимая,
ибо радоваться невозможно - Храм осквернен и разрушен,
и не видеть этого может лишь Вселенная глухослепая.
И небо давно бы рухнуло, но слова молитвы - подпорка,
Бог цитирует Пушкина: Чего тебе надобно, старче?
И старый хасид - черное пятнышко в пестрой толпе Нью-Йорка -
думает: жарко, конечно, но в Аду, по-моему - жарче.
***
Чернеет парус одинокий
в тумане моря голубом,
на флаге череп пустоокий
с бугристым невысоким лбом,
две косточки лежат крестом,
нет мыслей в черепе пустом.
Синеет море за бульваром,
и мачта гнется, и давно
скрипит, как кости в теле старом,
как аппарат в немом кино,
как носу дух цветущих лип,
приятен слуху этот скрип.
Меж точек двух - одна прямая.
Коты гуляют во дворе.
Рыбачка Соня как-то в мае,
а Ленин чаще - в октябре.
Одесский порт в ночи простерт.
Мать испекла сметанный торт.
Я помню чудное мгновенье.
Я точно знаю - саду цвесть.
Мне бледный конь из Откровенья
в зубах принес Благую весть.
Я знаю - в бурях есть покой,
хоть он какой-то не такой.
Я, выученный средней школой,
люблю салат из слов и строк.
Что, Роджер, нынче невеселый?
Теперь пиратство не порок.
Что лжешь, ретивый мой конек?
Зайди ко мне на огонек.
Костер закончится пожаром.
Три мудреца уселись в таз.
Синеет море за бульваром,
а я вас вижу в первый раз.
Хоть мне и кажется порой,
что раз не первый, а второй.
В жаркое время года они покидают город,
отправляются в горы в поисках отдыха и прохлады.
Они возвращаются осенью, когда в город приходит холод,
племена огорчаются, а хасиды скорее - рады.
Потому что Закон существует и хасид Закону послушен,
и черное одеяние носит он не снимая,
ибо радоваться невозможно - Храм осквернен и разрушен,
и не видеть этого может лишь Вселенная глухослепая.
И небо давно бы рухнуло, но слова молитвы - подпорка,
Бог цитирует Пушкина: Чего тебе надобно, старче?
И старый хасид - черное пятнышко в пестрой толпе Нью-Йорка -
думает: жарко, конечно, но в Аду, по-моему - жарче.
***
Чернеет парус одинокий
в тумане моря голубом,
на флаге череп пустоокий
с бугристым невысоким лбом,
две косточки лежат крестом,
нет мыслей в черепе пустом.
Синеет море за бульваром,
и мачта гнется, и давно
скрипит, как кости в теле старом,
как аппарат в немом кино,
как носу дух цветущих лип,
приятен слуху этот скрип.
Меж точек двух - одна прямая.
Коты гуляют во дворе.
Рыбачка Соня как-то в мае,
а Ленин чаще - в октябре.
Одесский порт в ночи простерт.
Мать испекла сметанный торт.
Я помню чудное мгновенье.
Я точно знаю - саду цвесть.
Мне бледный конь из Откровенья
в зубах принес Благую весть.
Я знаю - в бурях есть покой,
хоть он какой-то не такой.
Я, выученный средней школой,
люблю салат из слов и строк.
Что, Роджер, нынче невеселый?
Теперь пиратство не порок.
Что лжешь, ретивый мой конек?
Зайди ко мне на огонек.
Костер закончится пожаром.
Три мудреца уселись в таз.
Синеет море за бульваром,
а я вас вижу в первый раз.
Хоть мне и кажется порой,
что раз не первый, а второй.