Буу - дни.
1-го декабря позвонил из Апрелевки папа и сказал, что у него отнимаются ноги.
Многие сейчас, наверное, вспомнят мой пост про Бога и мухочку.
Я тоже его вспомнила.
Думаю, связь между этими темами есть - примерно такая же, как в тот раз, когда за три дня до теракта на Норд-Осте мне приснилось, что я иду в театр, и вдруг в зал врываются чёрные доберманы, все опутанные какой-то сбруей, и начинают всех грызть - и что зал надо затопить водой, чтобы их убить. Я проснулась в тот момент, когда меня почти затопило. Вышла на кухню смурная и подавленная, все это в красках рассказала нашей няне и Лёне и сказала: вот, приснится же такая хрень! А через три дня мы все вместе смотрели этот сон по телевизору.
Бывает.
Приехали мы к папе и выяснили, что дня четыре назад он начал подволакивать правую ногу, потом стало хуже с левой - а теперь вот он ходит только с палочкой, и с большим трудом. Стали уговаривать его ехать в город, к нам домой. Уперся наотрез: сегодня не поеду. Папа у меня самостоятельный и очень привык к вольной во всех отношениях жизни. Битых три часа мы пред ним расстилались и так и сяк, рассказывали, какие сейчас в Мск по будням пробки, как опасно ему оставаться в таком состоянии одному, - потом я не выдержала и все ему высказала, что думаю о таком поведении. В тот момент, когда переговоры совсем зашли в тупик, нарисовалась делегация папиных гостей - которые его, к счастью, и уговорили не делать глупостей. Так или иначе, взяли мы его под белы рученьки и доставили к себе. Вызванный по горячим следам невропатолог сказал "полинейропатия" и посоветовал не откладывать с госпитализацией.
План мой был такой: быстро собрать информацию о хороших отделениях неврологии, вызвать скорую, дать денег и сказать, куда везти. Но тут выяснилось прекрасное. Мы полезли в папины документы и обнаружили там паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик, выданный в 1980 году, и розовенький полис образца 1996 года. И, понятно, взялись за головы. Я знала, конечно, что папа обладает определенным пофигизмом, но чтобы до такой степени... Передо мной развернулись перспективы сбора бумажек для подтверждения папиного гражданства, поездки в его РЭУ, в его паспортно-визовый отдел, в его поликлинику - и все это, желательно, как можно быстрее - потому что тянуть нельзя.
На следующее утро было воскресенье, и я собралась и поехала в Брянск, потому что за день отменить концерт на фестивале, где мы выступаем как хедлайнеры, мы не смогли. Группа моя выехала накануне, а мы отправились втроем с кларнетистом и басистом.
Вот где мне пригодились бы подаренные вчера на концерте варежки, так это в поезде Москва-Черновцы. Он приходил в Брянск в 18.27 и всем вроде бы было все удобно. Кто же знал, что в этом поезде не топят? Наша няня, которая родом из Днепропетровска, сказала потом, что пару раз ездила на таких поездах - там начинают кидать уголь в топку и раскатывают по вагону дорожку только после украинской границы. Эх, братья- славяне...
Короче, шесть часов мы тряслись от холода в этом поезде, спать пытались под дубленками, потом пошли в вагон-ресторан греться борщом и горилкою - но даже пятьдесят грамм горилки не спасают там, где дует изо всех щелей. В Брянск я приехала, стуча зубами, в гримерку подогнали обогреватель, полчаса мы погрелись - а потом я переоделась в свой шёлковый костюмчик и босоножки и пошла на холодную-прехолодную сцену. Никто же не знал, что в на сцене будет так холодно.
Прием, который нам оказала брянская публика, был полным противовесом всей этой морозильной эпопее. Прием был, мягко говоря, бешеный. Мы должны были сыграть фестивальный сет на час пятнадцать - а играли два часа. Потому что иначе было невозможно, когда зал такой неимоверный, когда кричат "И-ра,
И-ра!" и дружно топают ногами, вопят и свистят. Спасибо, ребята, за тепло - мне так его в тот момент не хватало.
Вернулась я в Москву в шесть утра, погуляла с собакой (теперь с нами снова живёт Доня, которая приехала вместе с папой), поспала часа три и стала думать, что же делать и куды бечь сначала. Потмоу что в понедельник папа уже не смог сам встать с постели.
К счастью, помощь с паспортной стороны пришла быстро, и очень мощная. (Спасибо, спасибо тебе, ты знаешь, что спасла эту ситуацию). Весь день звонили разным врачам, искали варианты. Фотографировали папу на паспорт, возились с принтером. Уверившись, что нужные бумаги окажутся у нас на руках хотя бы в ближайшие дни, мы вызвали скорую. И поехали в ближайшую к нам клиническую больницу прямо без документов. К счастью, умница-врач написала нам "острое нарушение бла-бла-бла" - и нас госпитализировали без вопросов.
Во вторник я проснулась не в состоянии ни глотать, ни говорить. Связки мои крякнулись и воспалились, привет вам, Черновцы. Мы отменили выступление на гала-концерте мироновского конкурса - но в паспортно-визовый отдел не ехать было невозможно. Пока я сидела там в очереди, позвонила своему ЛОРу, спросила про антибиотик - и Лёня тут же его купил. Мой ЛОР терпеть не может антибиотики, но я сказала ему, что у меня послезавтра большой концерт. Вот так, с шутками и прибаутками, прошел день.
В среду я поехала беседовать с лечащим врачом - а Тёмка поехал в дедову поликлинику выправлять бумажку про полис. Побеседовала. Побыла несколько часов с папой, вернулась, выпила свои таблетки и молча легла в койку. Прогнозы у нас неясные. Будем ждать томографии, вообще, всех исследований, тогда и сложится картинка. Но пока что ноги у него не слушаются - при этом с речью, головой, руками, вообще, со всем, что выше пояса, порядок. Я знаю, что такие штуки, бывает, лечатся - зря, что ли, пролежала полгода в неврологии, - но мне не нравятся некоторые сопутствующие симптомы.
А вчера у нас был Меридиан, которого мы очень ждали, к которому готовились - мы ещё в сентябре договорились с прекрасным перкуссионистом Ильёй Покровским, что он играет с нами премьеру - но тогда он заболел, и примерно так же, как и я, то есть за пару дней до концерта говорить не мог совсем. Я тоже вчера с утра, мягко говоря, не могла похвалиться медоточивым голоском. Он источал скорее скрежет и сип. Марина, послушав эти звуки по телефону, отменила наш сегодняшний концерт в Раменском. На отстройке голос раза три сорвался, и совсем позорно.
В общем, мне вчера было отчень страшно петь. Отчень. Примерно так же, как было на презентации Нежных Вещей во МХАТе - только ответственность, конечно, там была выше, поскольку снимали и записывали. Снова вспомнилось, что значит ходить по тонкому льду, который вот-вот провалится под ногой. И так жалко - потому что Покровский действительно дает такой красоты и такого драйва, что хотелось бы быть пред таким составом во всей, понимаете, красе, и в том числе вокальной.
Вот Лёнька говорит - у тебя всегда так, как концерт - так ангина или бронхит. Но по этой логике перед Кремлём я должна была упасть как минимум с пневмонией - ан нет, была в полном порядке. Так что это просто полоса такая.
Я думаю, это просто такая полоса.
Многие сейчас, наверное, вспомнят мой пост про Бога и мухочку.
Я тоже его вспомнила.
Думаю, связь между этими темами есть - примерно такая же, как в тот раз, когда за три дня до теракта на Норд-Осте мне приснилось, что я иду в театр, и вдруг в зал врываются чёрные доберманы, все опутанные какой-то сбруей, и начинают всех грызть - и что зал надо затопить водой, чтобы их убить. Я проснулась в тот момент, когда меня почти затопило. Вышла на кухню смурная и подавленная, все это в красках рассказала нашей няне и Лёне и сказала: вот, приснится же такая хрень! А через три дня мы все вместе смотрели этот сон по телевизору.
Бывает.
Приехали мы к папе и выяснили, что дня четыре назад он начал подволакивать правую ногу, потом стало хуже с левой - а теперь вот он ходит только с палочкой, и с большим трудом. Стали уговаривать его ехать в город, к нам домой. Уперся наотрез: сегодня не поеду. Папа у меня самостоятельный и очень привык к вольной во всех отношениях жизни. Битых три часа мы пред ним расстилались и так и сяк, рассказывали, какие сейчас в Мск по будням пробки, как опасно ему оставаться в таком состоянии одному, - потом я не выдержала и все ему высказала, что думаю о таком поведении. В тот момент, когда переговоры совсем зашли в тупик, нарисовалась делегация папиных гостей - которые его, к счастью, и уговорили не делать глупостей. Так или иначе, взяли мы его под белы рученьки и доставили к себе. Вызванный по горячим следам невропатолог сказал "полинейропатия" и посоветовал не откладывать с госпитализацией.
План мой был такой: быстро собрать информацию о хороших отделениях неврологии, вызвать скорую, дать денег и сказать, куда везти. Но тут выяснилось прекрасное. Мы полезли в папины документы и обнаружили там паспорт гражданина Союза Советских Социалистических Республик, выданный в 1980 году, и розовенький полис образца 1996 года. И, понятно, взялись за головы. Я знала, конечно, что папа обладает определенным пофигизмом, но чтобы до такой степени... Передо мной развернулись перспективы сбора бумажек для подтверждения папиного гражданства, поездки в его РЭУ, в его паспортно-визовый отдел, в его поликлинику - и все это, желательно, как можно быстрее - потому что тянуть нельзя.
На следующее утро было воскресенье, и я собралась и поехала в Брянск, потому что за день отменить концерт на фестивале, где мы выступаем как хедлайнеры, мы не смогли. Группа моя выехала накануне, а мы отправились втроем с кларнетистом и басистом.
Вот где мне пригодились бы подаренные вчера на концерте варежки, так это в поезде Москва-Черновцы. Он приходил в Брянск в 18.27 и всем вроде бы было все удобно. Кто же знал, что в этом поезде не топят? Наша няня, которая родом из Днепропетровска, сказала потом, что пару раз ездила на таких поездах - там начинают кидать уголь в топку и раскатывают по вагону дорожку только после украинской границы. Эх, братья- славяне...
Короче, шесть часов мы тряслись от холода в этом поезде, спать пытались под дубленками, потом пошли в вагон-ресторан греться борщом и горилкою - но даже пятьдесят грамм горилки не спасают там, где дует изо всех щелей. В Брянск я приехала, стуча зубами, в гримерку подогнали обогреватель, полчаса мы погрелись - а потом я переоделась в свой шёлковый костюмчик и босоножки и пошла на холодную-прехолодную сцену. Никто же не знал, что в на сцене будет так холодно.
Прием, который нам оказала брянская публика, был полным противовесом всей этой морозильной эпопее. Прием был, мягко говоря, бешеный. Мы должны были сыграть фестивальный сет на час пятнадцать - а играли два часа. Потому что иначе было невозможно, когда зал такой неимоверный, когда кричат "И-ра,
И-ра!" и дружно топают ногами, вопят и свистят. Спасибо, ребята, за тепло - мне так его в тот момент не хватало.
Вернулась я в Москву в шесть утра, погуляла с собакой (теперь с нами снова живёт Доня, которая приехала вместе с папой), поспала часа три и стала думать, что же делать и куды бечь сначала. Потмоу что в понедельник папа уже не смог сам встать с постели.
К счастью, помощь с паспортной стороны пришла быстро, и очень мощная. (Спасибо, спасибо тебе, ты знаешь, что спасла эту ситуацию). Весь день звонили разным врачам, искали варианты. Фотографировали папу на паспорт, возились с принтером. Уверившись, что нужные бумаги окажутся у нас на руках хотя бы в ближайшие дни, мы вызвали скорую. И поехали в ближайшую к нам клиническую больницу прямо без документов. К счастью, умница-врач написала нам "острое нарушение бла-бла-бла" - и нас госпитализировали без вопросов.
Во вторник я проснулась не в состоянии ни глотать, ни говорить. Связки мои крякнулись и воспалились, привет вам, Черновцы. Мы отменили выступление на гала-концерте мироновского конкурса - но в паспортно-визовый отдел не ехать было невозможно. Пока я сидела там в очереди, позвонила своему ЛОРу, спросила про антибиотик - и Лёня тут же его купил. Мой ЛОР терпеть не может антибиотики, но я сказала ему, что у меня послезавтра большой концерт. Вот так, с шутками и прибаутками, прошел день.
В среду я поехала беседовать с лечащим врачом - а Тёмка поехал в дедову поликлинику выправлять бумажку про полис. Побеседовала. Побыла несколько часов с папой, вернулась, выпила свои таблетки и молча легла в койку. Прогнозы у нас неясные. Будем ждать томографии, вообще, всех исследований, тогда и сложится картинка. Но пока что ноги у него не слушаются - при этом с речью, головой, руками, вообще, со всем, что выше пояса, порядок. Я знаю, что такие штуки, бывает, лечатся - зря, что ли, пролежала полгода в неврологии, - но мне не нравятся некоторые сопутствующие симптомы.
А вчера у нас был Меридиан, которого мы очень ждали, к которому готовились - мы ещё в сентябре договорились с прекрасным перкуссионистом Ильёй Покровским, что он играет с нами премьеру - но тогда он заболел, и примерно так же, как и я, то есть за пару дней до концерта говорить не мог совсем. Я тоже вчера с утра, мягко говоря, не могла похвалиться медоточивым голоском. Он источал скорее скрежет и сип. Марина, послушав эти звуки по телефону, отменила наш сегодняшний концерт в Раменском. На отстройке голос раза три сорвался, и совсем позорно.
В общем, мне вчера было отчень страшно петь. Отчень. Примерно так же, как было на презентации Нежных Вещей во МХАТе - только ответственность, конечно, там была выше, поскольку снимали и записывали. Снова вспомнилось, что значит ходить по тонкому льду, который вот-вот провалится под ногой. И так жалко - потому что Покровский действительно дает такой красоты и такого драйва, что хотелось бы быть пред таким составом во всей, понимаете, красе, и в том числе вокальной.
Вот Лёнька говорит - у тебя всегда так, как концерт - так ангина или бронхит. Но по этой логике перед Кремлём я должна была упасть как минимум с пневмонией - ан нет, была в полном порядке. Так что это просто полоса такая.
Я думаю, это просто такая полоса.