Копался тут в старом компе, нашел забавное
Несколько лет назад, когда Паоло Коэльо только начинал морочить головы нашим наивным согражданам, я, прочитав его «Алхимика» и еще пару книжек, сказал в разговоре с П.:
- И что вы все находите в этом Коэльо? Да я такую псевдофилософскую жвачку со сложнозакрученными мутными предложениями напишу за 20 минут левой ногой.
- Бла-бла-бла! - ответил мне П. - Меньше слов - больше дела! А вот и напиши!
- Да лехххко! - не сдался я. - Называй тему, за 20 минут страничку те накатаю в духе…
П. выбрал тему «Детство». Через двадцать минут (ну ладно-ладно, может, через тридцать) был готов нижеприведенный текст.
Малыш сидел на берегу и плакал.
Равнодушное море медленно катило на него свои холодные волны - холодные не оттого, что лето кончилось, а оттого, что волнам было всё равно. Ну, может, и не совсем всё равно, лёгкое любопытство у них всё же присутствовало - как вам порой любопытно смотреть на глупую бабочку, судорожно вьющуюся вокруг яркой лампы, - обожжёт крылья и умрёт бездумно, как и жила? Или этой повезёт, и, обжегшись пару-тройку раз, она найдёт в себе хоть каплю разума и полетит дальше, прочь от этого опасного, но такого притягательного сияния?
Малыш не помнил, сколько времени он вот так сидит. Ему казалось - целую вечность. Но волны ответили бы ему совершенно точно, если б он, разумеется, догадался их спросить, что прошло всего лишь двадцать восемь мгновений, которых торопливые люди называют минутами, с тех пор, как он прибежал, спотыкаясь и падая, со стороны редкого леса и сел с разбегу у самой кромки, отделяющей сухой и легкомысленный песок от его потяжелевшего от постоянного общения с волнами собрата.
Малыш чувствовал себя обиженным. Он ещё не мог рассуждать, не умел, однако знал точно - каждый раз, когда взрослые поступают с ним так, как считают правильным, и не хотят прислушаться к его словам, пусть неумело сказанным и смешным, - каждый такой раз переворачивается ещё одна страница книги под прекрасным названием «Детство», и заново прочитать перевернутые страницы он не сможет уже никогда.
Волны могли бы рассказать малышу, что жизнь его будет похожа на этот прибрежный песок. Такой летучий и беззаботный, прогретый солнцем и мгновенно захватываемый шаловливым ветром, песок при встрече с волной уплотняется, отвердевает и принимает вид солидной ровной поверхности, которой и дела нет до этого бездельника-ветра и которая не верит в солнце, потому что оно слишком далеко. Бывают минуты, когда совместными усилиями ветер и солнце высушивают эту унылую равнину, и кажется, что еще мгновение - и снова песок начнёт резвиться с ветром и благодарить солнышко за тепло и заботу... но тут набегает очередная волна, и песок смущается, ему становится стыдно за своё легкомыслие. И он еще больше твердеет, сцепляя свои песчинки в непроницаемый панцирь, сквозь который не пробиться ни теплоте, ни свежести. Вот так песок становится камнем. И умирает, постепенно опускаясь под собственной тяжестью и становясь новым дном равнодушного моря.
Но волны молчат. Им нет дела до слёз малыша - они сами слёзы.
Малыш сидит на берегу и плачет. Вместе со слезами из его жизни уходит детство.
Потом я немного поразмыслил и решил, что такая концовочка мне не нравиццо. И дописал. А что я дописал, запощу в следующем посте, а то счас начнутся разговоры про «много букофф» и «ниасилил».
- И что вы все находите в этом Коэльо? Да я такую псевдофилософскую жвачку со сложнозакрученными мутными предложениями напишу за 20 минут левой ногой.
- Бла-бла-бла! - ответил мне П. - Меньше слов - больше дела! А вот и напиши!
- Да лехххко! - не сдался я. - Называй тему, за 20 минут страничку те накатаю в духе…
П. выбрал тему «Детство». Через двадцать минут (ну ладно-ладно, может, через тридцать) был готов нижеприведенный текст.
Малыш сидел на берегу и плакал.
Равнодушное море медленно катило на него свои холодные волны - холодные не оттого, что лето кончилось, а оттого, что волнам было всё равно. Ну, может, и не совсем всё равно, лёгкое любопытство у них всё же присутствовало - как вам порой любопытно смотреть на глупую бабочку, судорожно вьющуюся вокруг яркой лампы, - обожжёт крылья и умрёт бездумно, как и жила? Или этой повезёт, и, обжегшись пару-тройку раз, она найдёт в себе хоть каплю разума и полетит дальше, прочь от этого опасного, но такого притягательного сияния?
Малыш не помнил, сколько времени он вот так сидит. Ему казалось - целую вечность. Но волны ответили бы ему совершенно точно, если б он, разумеется, догадался их спросить, что прошло всего лишь двадцать восемь мгновений, которых торопливые люди называют минутами, с тех пор, как он прибежал, спотыкаясь и падая, со стороны редкого леса и сел с разбегу у самой кромки, отделяющей сухой и легкомысленный песок от его потяжелевшего от постоянного общения с волнами собрата.
Малыш чувствовал себя обиженным. Он ещё не мог рассуждать, не умел, однако знал точно - каждый раз, когда взрослые поступают с ним так, как считают правильным, и не хотят прислушаться к его словам, пусть неумело сказанным и смешным, - каждый такой раз переворачивается ещё одна страница книги под прекрасным названием «Детство», и заново прочитать перевернутые страницы он не сможет уже никогда.
Волны могли бы рассказать малышу, что жизнь его будет похожа на этот прибрежный песок. Такой летучий и беззаботный, прогретый солнцем и мгновенно захватываемый шаловливым ветром, песок при встрече с волной уплотняется, отвердевает и принимает вид солидной ровной поверхности, которой и дела нет до этого бездельника-ветра и которая не верит в солнце, потому что оно слишком далеко. Бывают минуты, когда совместными усилиями ветер и солнце высушивают эту унылую равнину, и кажется, что еще мгновение - и снова песок начнёт резвиться с ветром и благодарить солнышко за тепло и заботу... но тут набегает очередная волна, и песок смущается, ему становится стыдно за своё легкомыслие. И он еще больше твердеет, сцепляя свои песчинки в непроницаемый панцирь, сквозь который не пробиться ни теплоте, ни свежести. Вот так песок становится камнем. И умирает, постепенно опускаясь под собственной тяжестью и становясь новым дном равнодушного моря.
Но волны молчат. Им нет дела до слёз малыша - они сами слёзы.
Малыш сидит на берегу и плачет. Вместе со слезами из его жизни уходит детство.
Потом я немного поразмыслил и решил, что такая концовочка мне не нравиццо. И дописал. А что я дописал, запощу в следующем посте, а то счас начнутся разговоры про «много букофф» и «ниасилил».