Юрий Анненков. Революция за дверью. Ч. 2
Продолжение описания выставки «Юрий Анненков. Революция за дверью», начало - Юрий Анненков. Революция за дверью.
Осип Мандельштам, Корней Чуковский, Бенедикт Лившиц и Юрий Анненков, проводы на фронт. Фото Карла Буллы 1914 года.
По Невскому должны были пройти колонной призывники, уходящие в армию. Чуковский и Анненков вышли в толпу, которая провожала их на Невском. Это были первые дни Первой мировой войны. Настроение было патриотическое и оптимистическое. На Невском они встретили Мандельштама. И из рядов призывников к ним выбежал поэт Бенедикт Лившиц. Подошёл незнакомый фотограф и попросил разрешения снять их. А это был знаменитый Карл Булла, у которого снимались цари, царицы и правительства России, которые обходились уже без царей.
Иллюстрации
Еще одна грань таланта Анненкова - иллюстратора книг и карикатуриста - раскрылась благодаря Корнею Чуковскому, с которым художник был знаком с детских лет. Именно Чуковский познакомил Анненкова в 1913 году с Михаилом Корнфельдом, издателем популярного еженедельного журнала «Сатирикон». Благодаря остроумным шаржам и карикатурам имя Юрия Анненкова начинает набирать популярность в художественных и литературных кругах.
Ю.Анненков. Старик. Эскиз иллюстрации для журнала «Сатирикон». 1913. Бумага на картоне, тушь, карандаш, акварель. Собрание М. и Б. Молчановых.
Эта карикатура была помещена в 1914 году в журнале «Весна» с подписью «М.П.Арцыбашев на плече Соломона. Арцыбашев выразился: «Мне только царь Соломон по плечу». В трактовке Анненкова писатель Михаил Арцыбашев на плече у Соломона рассуждает о судьбе, которая уготована его трудам: «Книги мои не вечны, имя мое забудется; ведь один из моих предшественников, царь Соломон, был знатен, красив, умен, талантлив, а помним мы только одну его книгу - «Экклезиаст...», - из интервью с М. Арцыбашевым.
Ю.Анненков. За самоваром. 1914. Бумага, акварель, карандаши. Частное собрание.
Корней Чуковский, Илья Репин, Николай Евреинов и Юрий Анненков изображены на этом карикатурном портрете на террасе куоккальской дачи Чуковского. Чуковский держит том альманаха «Чукоккала», между страниц которого зажата крошечная фигурка Ильи Репина. Слева - Николай Евреинов, «который, совмещая в себе ученого-историка, музыканта, режиссера и драматурга, особенно гордился своим искусством жонглера». Он демонстрирует это искусство, подбрасывая рюмку со стола. На первом плане, слева от самовара, Анненков изобразил самого себя: художник серьезно и внимательно наблюдает за происходящей сценой.
Ю.Анненков. Автошарж. 1910-е. Бумага, тушь. ГМИИ им. А.С. Пушкина.
В революционном Петрограде было очень холодно, Анненков жил той зимой у Дмитрия Менделеева и топил печку хозяйской мебелью. «Юрий Анненков начал писать мой портрет. Но как у него холодно. Он топит дверьми: снимает дверь, рубит на куски - и вместе с ручками в плиту», - Корней Чуковский «Дневник», 1919.
Ю.Анненков. Портрет Корнея Чуковского. 1914. Чукоккала, рукописный альманах, с. 81. Бумага, карандаши. Частное собрание.
Ю.Анненков. Портрет Ильи Репина. 20 июня 1914. Чукоккала, рукописный альманах, с. 34. Мои конечности в поезде. 22 сентября 1914. Чукоккала, рукописный альманах, с. 126. Бумага, карандаши. Частное собрание.
Сохраняя ключевую роль линии как главного выразительного средства, художник мастерски пользуется приёмами обобщения образов, сводит до минимума второстепенные детали, выявляя тем самым суть изображаемого сюжета. Для Анненкова-иллюстратора характерна ироничная трактовка образов, подчас доходящая до гротеска.
Ю.Анненков. «На столе валялась газета…». Эскиз иллюстрации к книге Всеволода Иванова «Бронепоезд 14-69». Около 1923. Бумага, тушь, карандаш, коллаж. - Газета. Эскиз иллюстрации к рассказу Михаила Кузмина «Воображаемый дом». 1917. Картон, тушь, коллаж. Оба: ГТГ.
Ю.Анненков. Эскиз обложки пьесы Николая Евреинова «Самое главное». 1921. Бумага, акварель. Собрание М. и Б. Молчановых. - Эскизы иллюстраций для книги Николая Евреинова «Театр для себя». 1916. Бумага, тушь. Собрание Михаила Сеславинского.
Иллюстрации к поэме Александра Блока «Двенадцать», созданные в тесном взаимодействии с поэтом, сделали Анненкова знаменитостью. «Блоком бредила вся молодежь обеих столиц, - вспоминал Борис Пастернак в «Докторе Живаго», - Блок - это явление Рождества во всех областях русской жизни, в северном городском быту и в новейшей литературе, под звездным небом современной улицы и вокруг зажженной елки в гостиной нынешнего века…». Как и многие его сверстники, юный Анненков был влюблен в стихи Блока, которые многие знали и цитировали наизусть в литературных кафе и подвальчиках Санкт-Петербурга. «Мы сближали Блока скорее с Сервантесом, чем с символистами. Рождение иллюзий, гибель иллюзий были для нас не символизмом, но жизнью», - вспоминал Анненков.
В августе 1918 года гимназический товарищ и одноклассник Анненкова, Самуил Алянский, в то время возглавлявший издательство «Алконост», предложил художнику проиллюстрировать поэму «Двенадцать» Блока. Надо ли говорить, что Анненков согласился. После проработки иллюстраций Анненков приехал к Блоку с двадцатью готовыми рисунками - так они подружились. Использовав минимум выразительных средств, Анненков создал сюиту черно-белых графических образов, конгениальных литературному произведению. Книга была отпечатана, по настоянию Блока, в большом, «плакатном» формате - и нынче это библиофильская редкость.
Ю.Анненков. Вся власть Учредительному собранию. - Христос. Эскизы иллюстраций к поэме А. Блока «Двенадцать». 1918. Бумага, тушь. Государственный литературный музей.
«Поэма «Двенадцать» была для меня этой свежей росписью только что возникшей революции», - Ю. Анненков «Дневник моих встреч. Цикл трагедий», 1966.
Ю.Анненков. Катька (слева). - Грабежи (справа). Эскизы иллюстраций к поэме А. Блока «Двенадцать». 1918. Бумага, печать. Государственный литературный музей.
«На французском языке «Двенадцать» вышли впервые в 1920 году, в издательстве „Cible“, с отличными рисунками моего друга Михаила Ларионова и в переводе Сергея Ромова, доверчиво вернувшегося в Москву и вскоре расстрелянного там Сталиным», - вспоминал Юрий Анненков.
Ну и всем известны иллюстрации Анненкова к детским книгам Корнея Чуковского.
Ю.Анненков. Эскизы иллюстраций к книге Корнея Чуковского «Мойдодыр». 1922-1923. Бумага на картоне, карандаш, тушь. Частное собрание.
Ю.Анненков. Автор книги и ее иллюстратор грозят грязнулям. Рисунок к книге Корнея Чуковского «Мойдодыр». 1922-1923. Бумага, тушь. Государственный литературный музей.
Ю.Анненков. Эскиз иллюстрации к сказке Корнея Чуковского «Крокодил». 1916. Бумага, тушь. Частное собрание. - Эскиз обложки к книге Корнея Чуковского «Бутерброд». 1924. Бумага, тушь. Государственный литературный музей.
Портретная галерея
Всё же наибольшую известность в России и мире Юрий Анненков снискал как портретист. В его портретной галерее запечатлены образы деятелей русской культуры 1920-х годов и представителей политической элиты тех лет. Портреты Анненкова не только выразительны и психологически точны, каждый из них является документом целой эпохи. Не случайно в наше время многие портреты, созданные Анненковым, стали частью массовой культуры: их продолжают публиковать на обложках современных изданий как знаковые образы ярких личностей или символы исторического периода. Значительная часть «анненковской галереи» была представлена в авторском альбоме «Портреты», опубликованном в 1922 году.
Ю.Анненков. Портрет Марианны Зарнекау. 1924. Бумага, акварель. ГМО «Художественная культура Русского Севера», Архангельск.
Марианна Эриковна Зарнекау (1890-1976), в девичестве фон Пистолькорс, - дама высшего общества, героиня светской хроники, чьи фотографии до революции регулярно публиковались в «Столице и усадьбе», петербургском журнале о красивой жизни. Ее матерью была знаменитая княгиня Ольга Палей, вторая супруга великого князя Павла Александровича (сына императора Александра II). В юности Марианна фон Пистолькорс блистала на придворных балах и маскарадах. Эскизы костюмов для нее создавал художник Лев Бакст, в нескончаемом списке ее поклонников числился легендарный театральный режиссер Николай Евреинов. Не смог избежать ее чар и Юрий Анненков. Этот портрет он написал в 1924 году, когда оба они уже жили в эмиграции. Красавица была известна не только своей красотой и родством с императорской фамилией, но и склонностью к злословию и распусканию слухов об императрице Александре Федоровне. Ее подозревали даже в соучастии в убийстве Григория Распутина. После революции светская львица начала выступать на сцене под псевдонимом Павлова и с 1919 по 1921 год входила в труппу Большого драматического театра. Во время зарубежных гастролей она осталась в Риге, где начала работать в Театре русской драмы. Позже она продолжила гастролировать по Европе уже под другим псевдонимом - Марианна Фьори. В 1936 году она переехала в Нью-Йорк, где успешно продолжила свою артистическую карьеру на Бродвее. О своей жизни в России до и после революции она предпочитала не вспоминать.
С писателем Евгением Замятиным Анненков познакомился в 1917 году. Благодаря общности взглядов они быстро подружились. Их объединяли почти 20 лет дружбы и сотрудничества: художник иллюстрировал многие произведения писателя, Замятин был одним из авторов текстов к альбому Анненкова «Портреты». Анненков считал Замятина своим «самым большим другом» и наставником в литературе. В своем дневнике он писал: «Для меня же Замятин это прежде всего - замятинская улыбка, постоянная, нестираемая. Он улыбался даже в самые тяжелые моменты своей жизни». Вероятно, именно эту улыбку Юрий Анненков и стремился запечатлеть.
Ю.Анненков. Портрет Евгения Замятина. 1921. Бумага, тушь. ГТГ.
Портрет Евгения Замятина (1884-1937) поразительно точно соответствует литературным описаниям облика писателя, оставленным его современниками. Вот как писал о нем Корней Чуковский: «У Евгения Ивановича Замятина была простительная маленькая слабость: он стилизовал себя под английского шкипера. Курил трубку, сплевывал, как истый йоркширец, часто приговаривал “олл райт” и, напуская на себя британскую флегму, слушал и говорил, не меняясь в лице. Но лицо у него было тамбовское, глаза наивные, деревенские, с хитрым прищуром, темно-русые буйные волосы никак не хотели улечься в английский пробор. В качестве инженера-кораблестроителя он незадолго до революции был командирован в Нью-Касл и Глазго, откуда и вывез свои британские манеры и повадки». Диссонанс с образом английского джентльмена на этом портрете составляет одна деталь. Если изображение газеты, служащее фоном слева от модели, не вызывает вопросов, то смеющаяся кукольная рожица выглядит совершенно чуждым элементом. Однако на самом деле здесь все на своих местах - и друзья писателя неизменно улыбались, глядя на портрет. У Людмилы Замятиной, супруги писателя, имелись две куклы - Ростик и Мишка. Они были с ней так давно, что стали своего рода членами семьи, им даже были придуманы характеры. Друзья Замятиных поддержали эту историю и дарили Ростику и Мишке подарки и передавали приветы. Одним из таких приветов и является этот портрет.
Ю.Анненков. Портрет Анны Ахматовой. 1921. Бумага, печать. Государственный литературный музей.
Анненков изобразил Анну Ахматову именно такой, какой она запомнилась всем современникам - красивая, статная, вольная и всегда немного чем-то опечаленная. Позже художник признавался, что на сеансе Анна Ахматова была очень терпелива и спокойна, они говорили о чем-то совсем невинном и обывательском, в общем ни о чем. Портрет был заказан Яковом Блохом, владельцем издательства «Петрополис». Портрет Ахматовой работы Юрия Анненкова был помещен в издание сборника поэтессы «Anno Domini» 1923 года. «Грусть была действительно наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым. Всякий раз, когда я видел ее, слушал ее чтение или разговаривал с нею, я не мог оторваться от ее лица: глаза, губы, вся ее стройность были тоже символом поэзии», - отрывок из книги Юрия Анненкова «Дневник моих встреч».
На портрете Ахматовой нет ни одной лишней детали. Художник создает ее образ минимальным количеством линий, точных и четких. После эмиграции в 1924 году Анненкова они больше не встречались. Лишь 37 лет спустя он получил от Ахматовой сборник ее стихотворений с подписью: «Милому Юрию Павловичу Анненкову, дружески Ахматова. Москва, 20 июня 1961 г.». Художник вспоминал: «Мне не стыдно теперь признаться: прочитав эти строки, я, несмотря на мой возраст, не могу удержать слез».
Ю.Анненков. Портрет Айседоры Дункан. 1921. Картон, тушь. Государственный литературный музей.
Айседора Дункан (1877-1927) изобретательница свободного, пластического танца - встречалась с Анненковым во время одного из своих приездов в Россию, когда по приглашению Анатолия Луначарского в 1921 году открыла балетную школу в Москве. Художник бывал в её доме на Пречистенке и следил за развитием романа легендарной танцовщицы, как он её называл «Дуньки-коммунистки», с Сергеем Есениным, делал по её просьбе эскизы костюмов и создал портрет, опубликованный во втором номере журнала «Петербург» за 1922 год. В 1924 году Дункан уезжает из России навсегда. Уже в Париже Анненков снова встретился с Айседорой: её шофёр повёз художника после ужина домой и попал в аварию. Тогда Анненков отделался ушибами. Дункан погибла в этом же автомобиле (её шарф попал в ось колеса) спустя два года после их последней встречи.
Ю.Анненков. Портрет Георгия Иванова. 1921. Бумага, тушь, акварель. Собрание Александра Чапкина.
Портрет Георгия Иванова (1894-1958) - поэта и прозаика, денди и декадента, завсегдатая «Бродячей собаки» и «Приюта комедиантов», Анненков исполнил по заказу для второго издания поэтического сборника «Вереск», вышедшего в 1923 году. В 1922 году Иванов уехал в Париж, где в 1928 году опубликовал автобиографические записки. При созвучности многих мотивов и интонаций прозы Анненкова и Иванова, они не были друзьями.
Ю.Анненков. Портрет Михаила Бабенчикова. 1921. Бумага, печать. Государственный литературный музей.
Михаил Бабенчиков (1890-1957) - искусствовед и критик, один из авторов очерков о творчестве Анненкова к его альбому «Портреты». По мнению Бабенчикова Анненков «стремится проникнуть глазом как можно глубже, внутрь, до самого скелета, насквозь». В мемуарах об анненковском портрете Бабенчиков писал: «Я родился в Петербурге. Мне 37 лет, я русский. Художник Анненков, нарисовавший мой портрет, недаром изобразил на моих очках отражение мертвецкой. Я видел кровь, трупы. Много крови и много трупов. И пережил не одну войну и не одну революцию».
Ю.Анненков. Портрет Владимира Пяста. 1921. Бумага, тушь. Государственный литературный музей.
Владимир Алексеевич Пяст (Пестовский, 1886-1940) был однокашником Анненкова: они учились вместе в 12-й гимназии на Фонтанке. Поэт и писатель, критик и теоретик литературы Пяст знал 10 языков и много переводил. Революцию он не принял и три года провел в ссылке по приговору в контрреволюционной деятельности в Архангельске, а в 1933-м сослан в Одессу.
Ю.Анненков. Портрет пианиста Константина Игумнова. Около 1920. Картон, тушь, карандаш. ГМИИ им.А.С.Пушкина.
Выдающийся пианист Константин Николаевич Игумнов (1873-1948) был дружен с Сергеем Рахманиновым и Александром Скрябиным, общался с Львом Толстым, был близок к художникам объединения «Мир Искусства»: К. Сомову, А. Бенуа, Л. Баксту.
Ю.Анненков. Портрет Марии Соколовской. 1921. Бумага, акварель, тушь, мелки. ГТГ.
За красавицей-петербуржанкой Марией Михайловной Соколовской (Розеноер, 1897-после 1929) Анненков ухаживал вместе с Евгением Замятиным. Она собирала редкие и изысканные по оформлению издания русской и французской поэзии, а ее муж Александр Соколовский - экслибрисы и книги по искусству. В 1928 году Соколовский (тогда работник Торгпромбанка) был арестован за «использование государственных средств не по назначению», и о дальнейшей судьбе его жены ничего не известно.
Ю.Анненков. Портрет Максима Горького. 1920. Бумага, тушь, акварель. Музей А.М.Горького Института мировой литературы РАН.
На портрете-коллаже Максим Горький предстает таким, каким его запомнил Юрий Анненков в первые годы после революции: задумчивым и подавленным. «Сумрачное, скомканное лицо - молчит. Но говорят три еще вчера прорезавшиеся морщины над бровью», - так описал портрет писателя Евгений Замятин. Изломанный красный ромб на портрете - единственная цветовая доминанта. Лозунг «Да здравствует РСФСР» превращает его в революционное знамя - главный символ наступивших перемен. Приметы времени вытесняют писателя на портрете: стрелы башенных кранов будущей «большой стройки», соборные купола с пробоиной, наступающая толпа с плакатами. Азиатская статуэтка - аллегория на Синьхайскую революцию 1911 года: Горький следил за событиями в Китае, коллекционировал предметы китайского искусства. «Комната Горького и его рабочий кабинет заставлены изваяниями Будды, китайским лаком, масками, китайской цветной скульптурой: Горький собирал их со страстностью», - вспоминал Юрий Анненков.
Ю.Анненков. Александр Блок в гробу. 8 августа 1921. Бумага, тушь. Государственный литературный музей.
Анненков провел у гроба Александра Блока около двух часов: «Сначала я плакал, потом рисовал его портрет. Перемена была чрезвычайна. Курчавый ореол волос развился и тонкими струйками прилип к голове, ко лбу. Всегда выбритое лицо было завуалировано десятидневной бородой и усами. Перед положением в гроб Блока побрили. На подушке были вышиты красным две буквы: А.Б.», - вспоминал об этом дне Анненков.
О посмертном портрете поэта Замятин написал: «Это - не портрет мертвого Блока, а портрет смерти вообще». Для Анненкова со смертью Блока кончилась русская революция, в которую так искренно верили многие авангардисты. «Последнее событие, имеющее неизмеримый смысл для существа всей русской культуры и для передового русского общества, - событие 7 августа 1921 года - смерть Александра Блока. Вот последнее звено завершенной эпохи, пережитой нами, тот рубеж, на котором мы очутились во все более и более сгущающемся сумраке русской действительности…».
Хочется немного сказать о личной жизни художника, вернее, не сказать, а показать. Речь идет о портретах жен.
Ю.Анненков. Портрет Елены Гальпериной. Около 1920. Бумага на картоне, графитный карандаш. ГМИИ им. А.С. Пушкина.
С Еленой Гальпериной (1897-1980) Юрий Анненков познакомился в Куоккале в 1914 году и уже на следующий год они обвенчались в Москве. Дочь знаменитого отоларинголога, вынужденного эмигрировать из России, Елена стала ученицей последовательницы танца Айседоры Дункан Елены Рабек, исполняла негритянские и египетские танцы в театрах-кабаре «Эрмитаж» и «Летучая мышь», была принята в труппу МХТ, с которой и приехала на гастроли в летний театр в Куоккалу. В Петрограде она танцевала в постановках, оформленных Анненковым в театрах «Кривое зеркало», кабаре «Приют комедиантов» и «Балаганчик». В 1923 году супруги расстаются, Елена живёт некоторое время в Париже, а в 1928 году возвращается в Россию. Гальперина-Анненкова стала хранителем архива Юрия Анненкова, а после смерти художника передала всё в Государственный архив литературы и искусства.
Ю.Анненков. Портрет Валентины Мотылевой. 1921. Бумага, карандаши, акварель, тушь. Государственный театральный музей им. А.А. Бахрушина.
Вторая жена Анненкова - Валентина Ивановна Мотылёва (1893-1978), происходила из московской семьи либеральных взглядов, играла в постановках Ф.Ф. Комиссаржевского, молодёжном театре и Театре народной комедии. Драматическая актриса с яркой внешностью в Париже Мотылёва постоянной работы не нашла, но участвовала в антрепризе Евгении Скокан и играла роль Антонины Опаяшиной в «Событии», поставленном Анненковым по пьесе Владимира Набокова на сцене Русского театра. Во время войны Мотылёва-Анненкова сотрудничала с Театром русской драмы, созданным в 1943 году по инициативе Сергея Лифаря. В 1941 году Анненков оставил жену, влюбившись в молодую киноактрису Наташу Беляеву. Валентина 10 лет провела в кресле-качалке: она делила квартиру с бывшей оперной певицей Марией Давыдовой, подрабатывала рукоделием и распродавала работы бывшего мужа. Официально супруги развелись только в 1955 году. Анненков женился на своей ассистентке Мадлен Рабюссон, а Валентине было выдано разрешение продолжать называть себя «мадам Анненкова».
Продолжение в следующем блоге - Юрий Анненков. Революция за дверью. Ч. 3.