Сан-Карло плохого не покажет?
Театральный сезон в России начался громкими гастролями. В Москву приехала Парижская опера со знаковым для ее истории балетом "Пахита". В Неаполь приехал балет Мариинского театра со знаковым для его истории балетом "Лебединое озеро". В Санкт-Петербург приехал балет неаполитанского театра Сан-Карло с балетом "Кармина бурана". Если это знаковый для театра балет, то невольно вспоминаешь фразу из старинного анекдота: "Иди ты в ...опу со свом утюгом!".
Если кто не знает первоисточник:
Пошел старый холостяк к соседке этажом выше утюг попросить - погладить рубашки. Поднимается по лестнице и размышляет: "Сейчас я попрошу у нее утюг, она пригласит попить кофе. Потом покормит обедом. Потом предложит погладить рубашки. Потом - секс. Потом женитьба. Потом: туда не ходи, с друзьями не пей., где зарплата, почему так мало... Надо оно мне?.. А ведь все из-за утюга...". Размышляя, подошел к двери, звонит, дверь открывает соседка и смотрит на него вопросительно. Сосед: "Да иди ты в ...опу со своим утюгом!"
Хореограф Шень Вей, как сказано в театральной программке "прошешдий суровую школу традиционной пекинской оперы", считается талантливым и перспективным балетмейстером. Больше всего он известен как постановщик церемонии открытия Олимпийских игр в Пекине. Однако на пресс-конференции всячески открещивался от этого почетного определения, говоря, что постановка подобного мероприятия в его жизни была лишь однажды, а вообще он предпочитает искусство. Но, уж вляпался в спорт, так вляпался. Судя по всему, открытие Олимпийских игр так и останется его вершиной. Хотя на пресс-конференции Шень Вей долго и пространно рассуждал о попытке вернуть музыке Орфа, изрядно затасканной в рекламах, чистоту и простоту, а также придать ей восточную чувственность, простоты не получилось. Ибо каждому движению он пытался придать глубинную философичность, но так, чтоб ни в коем случае не возникло ощущения простоты и понятности. Вероятно, самый большой талант, каким он обладает - это обернуть в фантик многозначительности не то чтобы хореографическую хрень, но отсутствие внятных пластических идей. А, да, еще припудрить флером восточной чувственности.
Новая сцена Мариинского театра, с ее уникальными движенческими возможностями, продемонстрировала гостям все грани своей механизации. География "Кармины Бураны" такая: оркестр в оркестровой яме (музыканты наши, дирижер итальянский); неширокий просцениум; "хоровая яма" для огромного состава хора, сидящего в три ряда (хор наш); затем возвышается сцена для того, что Шень Вей называет "хореография и танцы", в глубине еще какие-то высокие конструкции для вертикальных эффектов.
В "Фортуне" хореограф не мешает хору исполнять знаменитый фрагмент, и наш хор великолепно уловил замысел балетмейстера! Авторская работа хореографа ограничилась тем, что он поставил на высоченный пьедестал обнаженную фигуру (в телесном комбинезоне) барышни-красавицы с распущенными волосами. Она многозначительно где-то очень высоко-высоко стояла на волнах музыкально-хорового экстаза "О, Судьба!". Во время второго хорового эпизода ("Я страдаю от ран, нанесенных Судьбой") она завязала глаза шарфом - типа слепая Судьба и продолжала красиво и многозначительно стоять. В это время вокруг нее проецировались пиктограммы, изображающие грозу, дождь, солнце, месяц и дождь. Сначала пиктограммы кружились вокруг себя. Потом - по кругу. Учитывая мощное пением хора, наличие голой красивой тетки, старинных пиктограмм и танцевальной молчаливости, Пролог понравился чрезвычайно.
Восточной чувственностью пахнуло в главе "Весна": на авансцене солистка в коротенькой шелковой комбинации голубого цвета выделывала крендельки красивыми босыми ножками. Не знаю - восточная ли это чувственность или еще какая, но по мне: любая молодая девушка с распущенными волосами, красивой фигурой, в коротенькой шелковой комбинации голубого цвета будет чувственной, особенно, если она будет красиво потягиваться, словно бы поутру проснувшись (пластическое отражение строк "Поет под кифару сладостная Филомела"). Очень красив и величав кордебалет. Сначала они лежат, укрывшись плащами. Потом они встают и высокодуховной поступью медленно-премедленно уходят вглубь сцены, и словно исчезают за горизонтом. Сколько в этой поступи размышлений о непростом и трудном пути человека! Их просветленный уход со сцены длится минут пять, и как прекрасно хореограф заполняет это время. А если бы он не положил этих танцовщиков на пол в начале эпизода, то мы были бы лишены этой эстетически безупречной сцены! На смену людям в черном пришли зеленые человечки барышни в зеленых платьях. И они многозначительно и неторопливо прошли через всю сцену. Наконец-то, через двадцать минут после начала спектакля, зрители увидели движения, отчасти напоминающие балетные pas - это вышли три пары в светло-зеленых комбинезонах. Они вяло группировались и осторожно приподнимались под полом, а женщины, вознесенные в поддержках, замирали в позе эмбрионов. Иногда девушки в зеленых платьях ходили по кругу. Иногда - метафизически катились через сцену.
Главный герой постановки - Человек-гусеница, обозначенный в программке как "тень". Он ходит ползает за всеми вокалистами в полосатом комбинезоне, и танцует вариацию, в которой демонстрирует невиданный уровень пластического перетекания изх одной телесной формулы в другую со смещенным центром тяжести.
В разделе "Таверна" задумка была поинтереснее: греховное существование. Душещипательную историю про "когда-то обитавшего в озере" лебедя с надрывом в голосе поведал вокалист (Артем Мелихов), а танцовщик почти весь в белом (Сальваторе Манцо, юноша с дивным подъемом!) исполнил танец умирающего лебедя. Лебедь, правда, был со всех сторон похотливый, поэтому его последнее появление в виде окровавленной тушки жалости не вызвало - порок достойным образом наказан.
Потом пошли хореографические банальности "про любофф". Нудели какие-то бело-красные пары, ползал человек-гусеница-тень, пел детский хор, а вокалисты появлялись в фантастических костюмах, придуманных фантазией господина Шень Вея. Сопрано, например, мне напомнила птицу из "Утренника имени Босха":
Только у певицы еще были сиски накладные. Несколько пар плясали что-то наитривиальнейшее. А в финале, под "Фортуну" в колосниках на пьедесталах болтались уже пять голых женских фигур, и каждая была любовно снабжена пиктограммой: гроза, дождь, солнце, полумесяц, снег. В общем: а теперь, дорогие телезрители, прослушайте прогноз погоды.
Ну почему неаполитанский балет, с таким грузом исторических традиций, к нам с китайским утюгом приехал?!
Если кто не знает первоисточник:
Пошел старый холостяк к соседке этажом выше утюг попросить - погладить рубашки. Поднимается по лестнице и размышляет: "Сейчас я попрошу у нее утюг, она пригласит попить кофе. Потом покормит обедом. Потом предложит погладить рубашки. Потом - секс. Потом женитьба. Потом: туда не ходи, с друзьями не пей., где зарплата, почему так мало... Надо оно мне?.. А ведь все из-за утюга...". Размышляя, подошел к двери, звонит, дверь открывает соседка и смотрит на него вопросительно. Сосед: "Да иди ты в ...опу со своим утюгом!"
Хореограф Шень Вей, как сказано в театральной программке "прошешдий суровую школу традиционной пекинской оперы", считается талантливым и перспективным балетмейстером. Больше всего он известен как постановщик церемонии открытия Олимпийских игр в Пекине. Однако на пресс-конференции всячески открещивался от этого почетного определения, говоря, что постановка подобного мероприятия в его жизни была лишь однажды, а вообще он предпочитает искусство. Но, уж вляпался в спорт, так вляпался. Судя по всему, открытие Олимпийских игр так и останется его вершиной. Хотя на пресс-конференции Шень Вей долго и пространно рассуждал о попытке вернуть музыке Орфа, изрядно затасканной в рекламах, чистоту и простоту, а также придать ей восточную чувственность, простоты не получилось. Ибо каждому движению он пытался придать глубинную философичность, но так, чтоб ни в коем случае не возникло ощущения простоты и понятности. Вероятно, самый большой талант, каким он обладает - это обернуть в фантик многозначительности не то чтобы хореографическую хрень, но отсутствие внятных пластических идей. А, да, еще припудрить флером восточной чувственности.
Новая сцена Мариинского театра, с ее уникальными движенческими возможностями, продемонстрировала гостям все грани своей механизации. География "Кармины Бураны" такая: оркестр в оркестровой яме (музыканты наши, дирижер итальянский); неширокий просцениум; "хоровая яма" для огромного состава хора, сидящего в три ряда (хор наш); затем возвышается сцена для того, что Шень Вей называет "хореография и танцы", в глубине еще какие-то высокие конструкции для вертикальных эффектов.
В "Фортуне" хореограф не мешает хору исполнять знаменитый фрагмент, и наш хор великолепно уловил замысел балетмейстера! Авторская работа хореографа ограничилась тем, что он поставил на высоченный пьедестал обнаженную фигуру (в телесном комбинезоне) барышни-красавицы с распущенными волосами. Она многозначительно где-то очень высоко-высоко стояла на волнах музыкально-хорового экстаза "О, Судьба!". Во время второго хорового эпизода ("Я страдаю от ран, нанесенных Судьбой") она завязала глаза шарфом - типа слепая Судьба и продолжала красиво и многозначительно стоять. В это время вокруг нее проецировались пиктограммы, изображающие грозу, дождь, солнце, месяц и дождь. Сначала пиктограммы кружились вокруг себя. Потом - по кругу. Учитывая мощное пением хора, наличие голой красивой тетки, старинных пиктограмм и танцевальной молчаливости, Пролог понравился чрезвычайно.
Восточной чувственностью пахнуло в главе "Весна": на авансцене солистка в коротенькой шелковой комбинации голубого цвета выделывала крендельки красивыми босыми ножками. Не знаю - восточная ли это чувственность или еще какая, но по мне: любая молодая девушка с распущенными волосами, красивой фигурой, в коротенькой шелковой комбинации голубого цвета будет чувственной, особенно, если она будет красиво потягиваться, словно бы поутру проснувшись (пластическое отражение строк "Поет под кифару сладостная Филомела"). Очень красив и величав кордебалет. Сначала они лежат, укрывшись плащами. Потом они встают и высокодуховной поступью медленно-премедленно уходят вглубь сцены, и словно исчезают за горизонтом. Сколько в этой поступи размышлений о непростом и трудном пути человека! Их просветленный уход со сцены длится минут пять, и как прекрасно хореограф заполняет это время. А если бы он не положил этих танцовщиков на пол в начале эпизода, то мы были бы лишены этой эстетически безупречной сцены! На смену людям в черном пришли зеленые человечки барышни в зеленых платьях. И они многозначительно и неторопливо прошли через всю сцену. Наконец-то, через двадцать минут после начала спектакля, зрители увидели движения, отчасти напоминающие балетные pas - это вышли три пары в светло-зеленых комбинезонах. Они вяло группировались и осторожно приподнимались под полом, а женщины, вознесенные в поддержках, замирали в позе эмбрионов. Иногда девушки в зеленых платьях ходили по кругу. Иногда - метафизически катились через сцену.
Главный герой постановки - Человек-гусеница, обозначенный в программке как "тень". Он ходит ползает за всеми вокалистами в полосатом комбинезоне, и танцует вариацию, в которой демонстрирует невиданный уровень пластического перетекания изх одной телесной формулы в другую со смещенным центром тяжести.
В разделе "Таверна" задумка была поинтереснее: греховное существование. Душещипательную историю про "когда-то обитавшего в озере" лебедя с надрывом в голосе поведал вокалист (Артем Мелихов), а танцовщик почти весь в белом (Сальваторе Манцо, юноша с дивным подъемом!) исполнил танец умирающего лебедя. Лебедь, правда, был со всех сторон похотливый, поэтому его последнее появление в виде окровавленной тушки жалости не вызвало - порок достойным образом наказан.
Потом пошли хореографические банальности "про любофф". Нудели какие-то бело-красные пары, ползал человек-гусеница-тень, пел детский хор, а вокалисты появлялись в фантастических костюмах, придуманных фантазией господина Шень Вея. Сопрано, например, мне напомнила птицу из "Утренника имени Босха":
Только у певицы еще были сиски накладные. Несколько пар плясали что-то наитривиальнейшее. А в финале, под "Фортуну" в колосниках на пьедесталах болтались уже пять голых женских фигур, и каждая была любовно снабжена пиктограммой: гроза, дождь, солнце, полумесяц, снег. В общем: а теперь, дорогие телезрители, прослушайте прогноз погоды.
Ну почему неаполитанский балет, с таким грузом исторических традиций, к нам с китайским утюгом приехал?!