Пролетариат физического и пролетариат умственного труда. Часть 5
Редакция Бескома завершает публикацию научно-популярной работы Поля Лафарга о работниках физического и умственного труда. Несмотря на то, что данное исследование увидело свет в конце XIX века, оно будет интересно не только сторонникам марксизма, но и любителям истории. Те метаморфозы "превращения" пролетария, которые описал Лафарг в своем труде, из мелкого собственника (ремесленника или крестьянина) под воздействием зарождающейся крупной промышленности, далее в работника физического или умственного труда при капитализме, а затем снова в цельного человека при коммунизме, не оставят читателей равнодушными.
= = =
3. Распространение машинного производства на всю промышленность
Машина - рычаг промышленной метаморфозы. Она вторгается во все отрасли индустрии, так как ею научились производить тончайшие операции, когда-то исполнявшиеся лишь руками искусного ремесленника.
Отрасли промышленности, которые в силу своего художественного характера считались гарантированными от вторжения машины, не избегли общей участи; капитализм уже успел наложить на них свою руку. Возьмем, например, гравюру на дереве. В Лондоне и Париже имеются крупные ксилографические мастерские, в которых систематически проведено разделение труда. Рисунки, которые печатаются в «Graphic» и «Illustrated London News», часто являются произведением целого ряда художников, из которых один рисует людей, другой - здания, третий - ландшафт и т.д. Доска, на которой сделан рисунок, делится на части, по несколько квадратных сантиметров в каждой, и целая группа ксилографов работает над доской одновременно: один рисует лишь головы, другой - одежду, третий - деревья и т. д. Каждый из них имеет свою специальность, в которой достигает совершенства. Отдельные куски затем соединяются и связываются. Особый резчик согласует все части между собой, специальная машина делает воздух и крупные поверхности заднего плана. Деревянные гравюры упомянутых журналов, если даже они подписаны одним лицом, являются коллективными произведениями целого ряда рисовальщиков и резчиков.
С другой стороны, цинкография, в последнее время успешно вытесняющая гравюру на дереве, заменяет жирными чернилами и селитровой кислотой резец ксилографа. Гелиогравюра, благодаря своей красоте и совершенству своих достижений, вытесняет сделанную от руки гравюру на меди, солнце и электричество становятся на место художников-граверов. Машина становится и математиком; есть механические счетчики, которые гораздо быстрее и вернее, чем люди, производят сложные астрономические вычисления.
Будущее принадлежит машине; она вытеснит человека из всех отраслей промышленности; даже она сама будет делаться машинным способом. На долю человека останется лишь роль надсмотрщика, но и эта роль будет весьма ограниченна, так как открыт способ с помощью электричества наделять машину своего рода нервной системой.
Отняв у ремесленника его техническое мастерство, машина тем самым вконец расшатала институт ученичества. Прежде нужны были долгие годы, чтобы сделаться хорошим сапожником. Теперь имеются машины, проделывающие все приемы сапожного искусства, начиная с кройки подошв и голенищ и кончая прикреплением, вырезыванием и полировкой каблуков. Уходу за всеми этими машинами рабочий может научиться в очень короткое время. Капиталист первый иснользовал это технологическое принижение рабочего. Покуда рабочие, в которых он нуждался, были сильны ремесленной выучкой или, по крайней мере, были узкими специалистами, опытными в своей области, он должен был с ними считаться, платить им дороже, чем ему было желательно, и так или иначе дорожить ими, ибо в случае забастовки или расчета не легко было бы заменить их. Еще и теперь крупные фирмы, даже если им приходится долгое время стоять без работы, оставляют у себя и оплачивают такие группы рабочих, которых трудно заменить, если они перейдут на другие фабрики. Зато те рабочие, которые являются лишь слугами машины, могут идти на все четыре стороны. Капиталист имеет основание рассчитывать на то, что такую прислугу для своей машины он сможет всегда найти в неограниченном количестве.
Но если машина является причиной технической деградации рабочего, зато она открывает перед будущим производителем возможность сделаться целостным человеком.
Дикарь среди неразвитых общественных отношений, в которых он жил, был целостным человеком; его миндалевидное каменное орудие также было целостным, полновесным орудием, которым он мог делать все - пилить, резать, долбить и т. д. Каменное орудие соединяло в себе все технические достижения своего времени, дикарь соединял в себе всю индустрию: каждый умел всё. Прежде всего он был воином и охотником; своим неуклюжим оружием он пользовался мастерски; с тех пор, как современное совершенное оружие стало для него доступным и он научился им владеть, оно стало в его руках гораздо более грозным, чем в руках европейских солдат. Но наряду с этим дикарь отлично владел небольшим числом земледельческих и промышленных приемов, которые ему были нужны для удовлетворения своих низменных потребностей; он знал как разводить различные растения, управлять лодкой, строить хижину, ткать наивно разукрашенные материи, на тыквах и плетёных корзинах формировать из глины горшки и т. д. Он довлел самому себе и в этом смысле был полнейшим индивидуалистом.
Среди цивилизованных народов нет ни одной личности, которая могла бы довлеть самой себе. Мало кто из городских рабочих мог бы посеять картофель, капусту или ходить за коровой. Пожалуй, еще меньше нашлось бы крестьян, которые могли бы вести пароход или отправить телеграмму. Цивилизация уничтожила способность первобытного человека самого себя обслуживать.
Цезарь сообщает, что германские племена, вторгшиеся в Галлию, время от времени, чтобы не разучиться владеть оружием, высылали отряды в военные походы, тогда как другие оставались дома обрабатывать поля, и, когда первые возвращались с военной добычей, в свою очередь отправлялись в поход; таким образом, все мужчины племени были крестьянами и воинами. Когда варвар осел на месте, всецело отдался земледелию и перестал быть воином, была пробита первая брешь в его самодовлеющем индивидуализме, и в земледелии можно видеть самую могучую, если и не первую, причину введения рабского труда. Чтобы защитить свой дом и двор, крестьяне принуждены были или сами обращаться к дворянам, или мириться с их властью и доставлять им военные отряды, беря на себя их содержание. Оплачиваемый воин был первым наемным рабочим; слово «солдат» происходит от латинского слова «solidus», названия золотой монеты, которой в позднейшую императорскую эпоху оплачивалась служба военных наймитов.
Но и перестав быть воином, крестьянин вначале все еще до известной степени продолжал оставаться цельной индивидуальностью. Он сам взращивал скот, молоко, мясо и шкуры которого им потреблялись; поле и лес доставляли ему все остальное, что нужно было для пропитания. Добываемое им самим сырье он добывал сам с помощью небольшого числа грубых орудий. В коммунистических сельских общинах Индии, где ремесленники находятся еще на этой стадии развития, последние живут на краю деревни, как чужие, каковыми они являются и на самом деле. У них нет своей земли; община платит им за производимые ими работы; они у нее на службе. По мере того, как развивается промышленность и деревня превращается в город, - растет как число новых ремесел, так и число ремесленников, которые образуют особый класс.
Уже ремесленник, хотя далеко не в такой степени, как современный пролетарий, был ограничен, стеснен пределами своей специальности. Сапожник всю жизнь не расставался с своей колодкой; во многих местах, как, например, в Египте, ремесло переходило в семьях от одного поколения к другому. Период ученичества в любом ремесле был так продолжителен, что было почти невозможно изучить несколько ремесел.
Фабричное производство, вследствие разделения труда, еще более усилило специализацию; фабричный рабочий в течение своей жизни исполняет ряд одних и тех же несложных операций. Наконец, на крупной фабрике деятельность пролетария ограничена до крайности: он делает лишь те движения, которые ему предписывает машина. Уже не человек владеет орудием, а машина владеет человеком и приказывает ему то поднять руки или ноги, то нагнуться, то вытянуться, то сделать несколько шагов вперед, то сделать столько же шагов назад. Если бы можно было заставить автомат проделать все эти дви жения, то цивилизованный человек вернул бы себе самодовлеющую цельность дикаря.
В ремесле, а также на фабрике без машин, инструмент тесно связан с руками рабочего. Оба они составляют одно целое; если рабочий вышел из мастерской, то вместе с ним ушел и инструмент. Рабочий любит свой инструмент, последний стареет вместе с ним; лишь неохотно прибегает рабочий к чужому инструменту. В крупной механической промышленности рабочее оружие теряет свою индивидуальность. Паровые ткацкие станки все одинаковы; если пролетарий крупной индустрии умеет обращаться с одним из них, то довольно безразлично, на какой фабрике он работает; он может менять места своей работы без того, чтобы рабочее орудие странствовало вслед за ним: повсюду он найдет приблизительно такой же станок.
Машина значительно сократила срок учения. Способному человеку достаточно несколько недель или, самое большее, месяцев, чтобы усвоить обращение с любой машиной. Например, безупречно выточить цилиндр или шар когда-то считалось делом, требующим высокого мастерства, доступным далеко не всякому. В наше время рабочий в очень короткое время осваивается со станком, который вытачивает геометрические фигуры с легкостью и совершенством, о которых не может и мечтать самый искусный рабочий. Провести борозду совершенно прямо и равной на всем протяжении глубины требовало когда-то особенной ловкости, которой обладали очень немногие пахари. В наши дни машинист может управлять паровым плугом не хуже, чем поездом, и проводить борозды, которые покажутся чудом самому искусному земледельцу. Тот же машинист, оставив плуг, может сесть за швейную машину и после нескольких уроков шить сорочки тоньше и ровнее, чем это в состоянии сделать иголкой любая швея. Таким образом машинист, не тратя много времени на учение, может освоиться с целым рядом разнообразнейших производств. И чем больше механизируется индустрия, тем длиннее становится список этих производств. Мы идем навстречу промышленному строю, при котором во всех отраслях производства будет царить машина и останется лишь один вид ручного труда - труд машиниста.
Уже и сейчас характер обучения радикально изменился; учатся не сапожному мастерству, не миниатюрной живописи, а тому, как применять машины для производства обуви или фотографические аппараты. Обучение производству будет, в конце концов, заменено технологическим преподаванием, разъясняющим механизм машин. Знание разных машин станет единственной профессией в индустрии. Чтобы сделать возможным хорошее выполнение какой-нибудь работы, теперь уже не нужно ограничивать рабочего узкой специальностью, которую он усваивает в течение многих лет; если бы это допускал общественный строй, рабочий крупной индустрии постепенно переходил бы от одной профессии к другой, к великой пользе своего здоровья и умственного развития. В Соединенных Штатах часто можно встретить людей, которые много раз меняли свою профессию. Авраам Линкольн был дровосеком, сельским рабочим, боцманом, приказчиком и адвокатом, прежде чем сделаться президентом.
В обществе, в котором орудия производства принадлежат государству, производство научно урегулировано в соответствии с потреблением, и производительным трудом заняты все члены общества, от детей до стариков, - количество труда, приходящееся на каждого производителя, будет очень невелико; оно не будет превышать трех четырех часов в день и, по всей вероятности, будет еще сокращаться, по мере того, как будет развиваться и расширяться роль машины в промышленности. Рабочий, освобожденный машиной от необходимости тратить годы на профессиональную выучку и от изнуряющего, сверх меры длинного рабочего дня, убивающего всякую жизненную энергию, будет обладать достаточными силами и досугом для духовного развития. Производитель, благодаря своему знанию механики, будет работать в различных отраслях индустрии, - другими словами, он сможет обслуживать разнообразнейшие машины. Он будет занят ручным трудом, но функции управления и научные методы усовершенствования производства не будут для него книгой за семью печатями, потому что это перестанет быть монополией умственной аристократии. Научное и художественное воспитание члена такого общества не будет, подобно воспитанию современного «образованного» философа, ограничиваться несколькими годами, проведенными в гимназии или в реальном училище, где калечится душа ребенка; но оно будет длиться всю жизнь, посвящая всех производителей в научные способы производства и давая каждому из них возможность чередовать физический и умственный труд.
Если при такой организации очень много выиграют рабочие физического труда, то и умственные работники не останутся в накладе. Разъединение физических и умственных функций имело самые печальные последствия для обеих категорий рабочих. Исключительно физический труд при непомерно длинном рабочем дне духовно притупил занятых им пролетариев, которые опустились, таким образом, ниже уровня прежнего ремесленника; односторонняя, не чередующаяся с физическими упражнениями, работа мозга привела в упадок мускулатуру и наделила почти всех интеллигентных пролетариев малокровием и нервными болезнями, сделав их жалкой породой, производящей на свет еще более жалкое потомство.
Выше мы видели, что каждый современный промышленный организм (банк, железная дорога, хлопчатобумажная фабрика) представляет собою комплекс разных машин и производств и, чтобы функционировать, нуждается в множестве рабочих разных специальностей. Эти пролетарии, хотя и без их ведома, организованы в производственные союзы. Дальнейшее развитие приведет к тому, что в эти союзы производителей будут вступать все больше и больше членов, сведущих во все большем и большем числе профессий, по мере того, как будут расти и - путем впитывания в себя новых отраслей - усложняться рабочие организмы. Производитель будет иметь возможность менять свои профессии, т.е. машины, у которых он занят.
В настоящее время производители ассоциируются без их ведома и помимо их воли. Когда орудия производства сделаются собственностью государства и производственные организмы будут социализированы, станет возможной сознательная и свободная организация производственных союзов. Они образуют те промышленные армии, о которых помышлял пророческий гений Фурье. Такой союз, после того, как он в течение времени от трех до шести месяцев обслуживал железную дорогу, сможет принять в свои ряды нескольких агрономов и перейти к обработке земли; после этого он перейдет к текстильному производству, затем к горному делу и т.д. Как теперь без вреда для производства пролетариат меняет фабрику, так в будущем организованные производственные армии будут перебрасываться из одной отрасли промышленности в другую в соответствии с общественными интересами. Рабочий перестанет быть рабом своей профессии, человек не будет больше прикован к той местности, в которой он случайно увидел свет. Какой-нибудь производственный союз будет то обрабатывать свекловичные поля в Германии, то обслуживать железную дорогу во Франции, то, по ту сторону океана, на берегу Гудзонова залива в течение весны и лета сеять и собирать пшеницу. И тогда человек обретет настоящую свободу и станет истинным хозяином земного шара.
Итак, резюмируем. Машина, низведшая рабочего до такого низкого уровня, что он превратился в какую-то часть ее, созданную из плоти и крови, сделает возможным восстановление самодовлеющей цельности человека, дав производителю, - члену общества, владеющему орудиями производства, - средства к тому, чтобы удовлетворять все разнообразные потребности цивилизованного человека, и вместе с тем предоставив ему досуг для безграничного развития его духовных способностей.
Гегель, - последний из великих философов, как его называет Энгельс, - полагал, что образованными людьми надо прежде всего считать тех, которые умеют делать все то, что делают другие. Он только в другой форме повторил древнюю пословицу: «Sapiens omnia scit recte agere et lentes diligenter condire» (Мудрец умеет все делать отлично, - даже как следует сварить чечевицу). В будущем обществе производитель осуществит античный идеал: он будет знать толк также и в кулинарном искусстве, этой очаровательной отрасли прикладной химии.
Поль Лафарг
источник
= = =
3. Распространение машинного производства на всю промышленность
Машина - рычаг промышленной метаморфозы. Она вторгается во все отрасли индустрии, так как ею научились производить тончайшие операции, когда-то исполнявшиеся лишь руками искусного ремесленника.
Отрасли промышленности, которые в силу своего художественного характера считались гарантированными от вторжения машины, не избегли общей участи; капитализм уже успел наложить на них свою руку. Возьмем, например, гравюру на дереве. В Лондоне и Париже имеются крупные ксилографические мастерские, в которых систематически проведено разделение труда. Рисунки, которые печатаются в «Graphic» и «Illustrated London News», часто являются произведением целого ряда художников, из которых один рисует людей, другой - здания, третий - ландшафт и т.д. Доска, на которой сделан рисунок, делится на части, по несколько квадратных сантиметров в каждой, и целая группа ксилографов работает над доской одновременно: один рисует лишь головы, другой - одежду, третий - деревья и т. д. Каждый из них имеет свою специальность, в которой достигает совершенства. Отдельные куски затем соединяются и связываются. Особый резчик согласует все части между собой, специальная машина делает воздух и крупные поверхности заднего плана. Деревянные гравюры упомянутых журналов, если даже они подписаны одним лицом, являются коллективными произведениями целого ряда рисовальщиков и резчиков.
С другой стороны, цинкография, в последнее время успешно вытесняющая гравюру на дереве, заменяет жирными чернилами и селитровой кислотой резец ксилографа. Гелиогравюра, благодаря своей красоте и совершенству своих достижений, вытесняет сделанную от руки гравюру на меди, солнце и электричество становятся на место художников-граверов. Машина становится и математиком; есть механические счетчики, которые гораздо быстрее и вернее, чем люди, производят сложные астрономические вычисления.
Будущее принадлежит машине; она вытеснит человека из всех отраслей промышленности; даже она сама будет делаться машинным способом. На долю человека останется лишь роль надсмотрщика, но и эта роль будет весьма ограниченна, так как открыт способ с помощью электричества наделять машину своего рода нервной системой.
Отняв у ремесленника его техническое мастерство, машина тем самым вконец расшатала институт ученичества. Прежде нужны были долгие годы, чтобы сделаться хорошим сапожником. Теперь имеются машины, проделывающие все приемы сапожного искусства, начиная с кройки подошв и голенищ и кончая прикреплением, вырезыванием и полировкой каблуков. Уходу за всеми этими машинами рабочий может научиться в очень короткое время. Капиталист первый иснользовал это технологическое принижение рабочего. Покуда рабочие, в которых он нуждался, были сильны ремесленной выучкой или, по крайней мере, были узкими специалистами, опытными в своей области, он должен был с ними считаться, платить им дороже, чем ему было желательно, и так или иначе дорожить ими, ибо в случае забастовки или расчета не легко было бы заменить их. Еще и теперь крупные фирмы, даже если им приходится долгое время стоять без работы, оставляют у себя и оплачивают такие группы рабочих, которых трудно заменить, если они перейдут на другие фабрики. Зато те рабочие, которые являются лишь слугами машины, могут идти на все четыре стороны. Капиталист имеет основание рассчитывать на то, что такую прислугу для своей машины он сможет всегда найти в неограниченном количестве.
Но если машина является причиной технической деградации рабочего, зато она открывает перед будущим производителем возможность сделаться целостным человеком.
Дикарь среди неразвитых общественных отношений, в которых он жил, был целостным человеком; его миндалевидное каменное орудие также было целостным, полновесным орудием, которым он мог делать все - пилить, резать, долбить и т. д. Каменное орудие соединяло в себе все технические достижения своего времени, дикарь соединял в себе всю индустрию: каждый умел всё. Прежде всего он был воином и охотником; своим неуклюжим оружием он пользовался мастерски; с тех пор, как современное совершенное оружие стало для него доступным и он научился им владеть, оно стало в его руках гораздо более грозным, чем в руках европейских солдат. Но наряду с этим дикарь отлично владел небольшим числом земледельческих и промышленных приемов, которые ему были нужны для удовлетворения своих низменных потребностей; он знал как разводить различные растения, управлять лодкой, строить хижину, ткать наивно разукрашенные материи, на тыквах и плетёных корзинах формировать из глины горшки и т. д. Он довлел самому себе и в этом смысле был полнейшим индивидуалистом.
Среди цивилизованных народов нет ни одной личности, которая могла бы довлеть самой себе. Мало кто из городских рабочих мог бы посеять картофель, капусту или ходить за коровой. Пожалуй, еще меньше нашлось бы крестьян, которые могли бы вести пароход или отправить телеграмму. Цивилизация уничтожила способность первобытного человека самого себя обслуживать.
Цезарь сообщает, что германские племена, вторгшиеся в Галлию, время от времени, чтобы не разучиться владеть оружием, высылали отряды в военные походы, тогда как другие оставались дома обрабатывать поля, и, когда первые возвращались с военной добычей, в свою очередь отправлялись в поход; таким образом, все мужчины племени были крестьянами и воинами. Когда варвар осел на месте, всецело отдался земледелию и перестал быть воином, была пробита первая брешь в его самодовлеющем индивидуализме, и в земледелии можно видеть самую могучую, если и не первую, причину введения рабского труда. Чтобы защитить свой дом и двор, крестьяне принуждены были или сами обращаться к дворянам, или мириться с их властью и доставлять им военные отряды, беря на себя их содержание. Оплачиваемый воин был первым наемным рабочим; слово «солдат» происходит от латинского слова «solidus», названия золотой монеты, которой в позднейшую императорскую эпоху оплачивалась служба военных наймитов.
Но и перестав быть воином, крестьянин вначале все еще до известной степени продолжал оставаться цельной индивидуальностью. Он сам взращивал скот, молоко, мясо и шкуры которого им потреблялись; поле и лес доставляли ему все остальное, что нужно было для пропитания. Добываемое им самим сырье он добывал сам с помощью небольшого числа грубых орудий. В коммунистических сельских общинах Индии, где ремесленники находятся еще на этой стадии развития, последние живут на краю деревни, как чужие, каковыми они являются и на самом деле. У них нет своей земли; община платит им за производимые ими работы; они у нее на службе. По мере того, как развивается промышленность и деревня превращается в город, - растет как число новых ремесел, так и число ремесленников, которые образуют особый класс.
Уже ремесленник, хотя далеко не в такой степени, как современный пролетарий, был ограничен, стеснен пределами своей специальности. Сапожник всю жизнь не расставался с своей колодкой; во многих местах, как, например, в Египте, ремесло переходило в семьях от одного поколения к другому. Период ученичества в любом ремесле был так продолжителен, что было почти невозможно изучить несколько ремесел.
Фабричное производство, вследствие разделения труда, еще более усилило специализацию; фабричный рабочий в течение своей жизни исполняет ряд одних и тех же несложных операций. Наконец, на крупной фабрике деятельность пролетария ограничена до крайности: он делает лишь те движения, которые ему предписывает машина. Уже не человек владеет орудием, а машина владеет человеком и приказывает ему то поднять руки или ноги, то нагнуться, то вытянуться, то сделать несколько шагов вперед, то сделать столько же шагов назад. Если бы можно было заставить автомат проделать все эти дви жения, то цивилизованный человек вернул бы себе самодовлеющую цельность дикаря.
В ремесле, а также на фабрике без машин, инструмент тесно связан с руками рабочего. Оба они составляют одно целое; если рабочий вышел из мастерской, то вместе с ним ушел и инструмент. Рабочий любит свой инструмент, последний стареет вместе с ним; лишь неохотно прибегает рабочий к чужому инструменту. В крупной механической промышленности рабочее оружие теряет свою индивидуальность. Паровые ткацкие станки все одинаковы; если пролетарий крупной индустрии умеет обращаться с одним из них, то довольно безразлично, на какой фабрике он работает; он может менять места своей работы без того, чтобы рабочее орудие странствовало вслед за ним: повсюду он найдет приблизительно такой же станок.
Машина значительно сократила срок учения. Способному человеку достаточно несколько недель или, самое большее, месяцев, чтобы усвоить обращение с любой машиной. Например, безупречно выточить цилиндр или шар когда-то считалось делом, требующим высокого мастерства, доступным далеко не всякому. В наше время рабочий в очень короткое время осваивается со станком, который вытачивает геометрические фигуры с легкостью и совершенством, о которых не может и мечтать самый искусный рабочий. Провести борозду совершенно прямо и равной на всем протяжении глубины требовало когда-то особенной ловкости, которой обладали очень немногие пахари. В наши дни машинист может управлять паровым плугом не хуже, чем поездом, и проводить борозды, которые покажутся чудом самому искусному земледельцу. Тот же машинист, оставив плуг, может сесть за швейную машину и после нескольких уроков шить сорочки тоньше и ровнее, чем это в состоянии сделать иголкой любая швея. Таким образом машинист, не тратя много времени на учение, может освоиться с целым рядом разнообразнейших производств. И чем больше механизируется индустрия, тем длиннее становится список этих производств. Мы идем навстречу промышленному строю, при котором во всех отраслях производства будет царить машина и останется лишь один вид ручного труда - труд машиниста.
Уже и сейчас характер обучения радикально изменился; учатся не сапожному мастерству, не миниатюрной живописи, а тому, как применять машины для производства обуви или фотографические аппараты. Обучение производству будет, в конце концов, заменено технологическим преподаванием, разъясняющим механизм машин. Знание разных машин станет единственной профессией в индустрии. Чтобы сделать возможным хорошее выполнение какой-нибудь работы, теперь уже не нужно ограничивать рабочего узкой специальностью, которую он усваивает в течение многих лет; если бы это допускал общественный строй, рабочий крупной индустрии постепенно переходил бы от одной профессии к другой, к великой пользе своего здоровья и умственного развития. В Соединенных Штатах часто можно встретить людей, которые много раз меняли свою профессию. Авраам Линкольн был дровосеком, сельским рабочим, боцманом, приказчиком и адвокатом, прежде чем сделаться президентом.
В обществе, в котором орудия производства принадлежат государству, производство научно урегулировано в соответствии с потреблением, и производительным трудом заняты все члены общества, от детей до стариков, - количество труда, приходящееся на каждого производителя, будет очень невелико; оно не будет превышать трех четырех часов в день и, по всей вероятности, будет еще сокращаться, по мере того, как будет развиваться и расширяться роль машины в промышленности. Рабочий, освобожденный машиной от необходимости тратить годы на профессиональную выучку и от изнуряющего, сверх меры длинного рабочего дня, убивающего всякую жизненную энергию, будет обладать достаточными силами и досугом для духовного развития. Производитель, благодаря своему знанию механики, будет работать в различных отраслях индустрии, - другими словами, он сможет обслуживать разнообразнейшие машины. Он будет занят ручным трудом, но функции управления и научные методы усовершенствования производства не будут для него книгой за семью печатями, потому что это перестанет быть монополией умственной аристократии. Научное и художественное воспитание члена такого общества не будет, подобно воспитанию современного «образованного» философа, ограничиваться несколькими годами, проведенными в гимназии или в реальном училище, где калечится душа ребенка; но оно будет длиться всю жизнь, посвящая всех производителей в научные способы производства и давая каждому из них возможность чередовать физический и умственный труд.
Если при такой организации очень много выиграют рабочие физического труда, то и умственные работники не останутся в накладе. Разъединение физических и умственных функций имело самые печальные последствия для обеих категорий рабочих. Исключительно физический труд при непомерно длинном рабочем дне духовно притупил занятых им пролетариев, которые опустились, таким образом, ниже уровня прежнего ремесленника; односторонняя, не чередующаяся с физическими упражнениями, работа мозга привела в упадок мускулатуру и наделила почти всех интеллигентных пролетариев малокровием и нервными болезнями, сделав их жалкой породой, производящей на свет еще более жалкое потомство.
Выше мы видели, что каждый современный промышленный организм (банк, железная дорога, хлопчатобумажная фабрика) представляет собою комплекс разных машин и производств и, чтобы функционировать, нуждается в множестве рабочих разных специальностей. Эти пролетарии, хотя и без их ведома, организованы в производственные союзы. Дальнейшее развитие приведет к тому, что в эти союзы производителей будут вступать все больше и больше членов, сведущих во все большем и большем числе профессий, по мере того, как будут расти и - путем впитывания в себя новых отраслей - усложняться рабочие организмы. Производитель будет иметь возможность менять свои профессии, т.е. машины, у которых он занят.
В настоящее время производители ассоциируются без их ведома и помимо их воли. Когда орудия производства сделаются собственностью государства и производственные организмы будут социализированы, станет возможной сознательная и свободная организация производственных союзов. Они образуют те промышленные армии, о которых помышлял пророческий гений Фурье. Такой союз, после того, как он в течение времени от трех до шести месяцев обслуживал железную дорогу, сможет принять в свои ряды нескольких агрономов и перейти к обработке земли; после этого он перейдет к текстильному производству, затем к горному делу и т.д. Как теперь без вреда для производства пролетариат меняет фабрику, так в будущем организованные производственные армии будут перебрасываться из одной отрасли промышленности в другую в соответствии с общественными интересами. Рабочий перестанет быть рабом своей профессии, человек не будет больше прикован к той местности, в которой он случайно увидел свет. Какой-нибудь производственный союз будет то обрабатывать свекловичные поля в Германии, то обслуживать железную дорогу во Франции, то, по ту сторону океана, на берегу Гудзонова залива в течение весны и лета сеять и собирать пшеницу. И тогда человек обретет настоящую свободу и станет истинным хозяином земного шара.
Итак, резюмируем. Машина, низведшая рабочего до такого низкого уровня, что он превратился в какую-то часть ее, созданную из плоти и крови, сделает возможным восстановление самодовлеющей цельности человека, дав производителю, - члену общества, владеющему орудиями производства, - средства к тому, чтобы удовлетворять все разнообразные потребности цивилизованного человека, и вместе с тем предоставив ему досуг для безграничного развития его духовных способностей.
Гегель, - последний из великих философов, как его называет Энгельс, - полагал, что образованными людьми надо прежде всего считать тех, которые умеют делать все то, что делают другие. Он только в другой форме повторил древнюю пословицу: «Sapiens omnia scit recte agere et lentes diligenter condire» (Мудрец умеет все делать отлично, - даже как следует сварить чечевицу). В будущем обществе производитель осуществит античный идеал: он будет знать толк также и в кулинарном искусстве, этой очаровательной отрасли прикладной химии.
Поль Лафарг
источник