Эротизм школьной программы
Меня удивляет, как в нашем мире насилия может потом что-то развиться, сложиться в стороне от насилия. Например, как у ребёнка может сложиться сюжет двуполой любви, к девочке, если насилие настолько обескураживающе сильно, что выбивает всё остальное, стирает пол, делает его незаметным, неважным, глупой, хотя и милой, игрой в Мальвину и Буратино, а становится важным только власть, игра подчинения и влияния, героизм. Остаётся (или есть сначала) только один пол: сила, власть. Очень гомосексуальный наш мир, даже если в нём есть вторая половина - слабая.
Какой там пол, сюжеты подношений цветов, ухаживаний, записочек, ношения портфеля, чистописание и совместное мороженое? Счастливы и только в кино есть такие дети и люди, как я думал в детстве и долго потом. Ведь самое сильное, доводящее до слёз, обмороков, трясучки, до ухающего сердцебиения - совсем не придыхание к объекту обожания, а перерывы дыхания, когда бьют тебя или бьёшь ты, вариации и смены прощения и наказания, приближения и отдаления и т.д.. И девочки сюда тоже вписываются - как награда, но только так, то есть, боком, потому что им нашлось место в игре власти и силы, а не потому, что они девочки и что-то там очень уж значат.
В детстве я мастурбировал, заучив наизусть стихотворение Сурикова о матери партизана, это одна из моих первых осознанных сексуальных фантазий. В стихотворении есть всё, что нужно: ночь, всю ночь, крайняя телесная близость двух очень заинтересованных друг в друге людей один на один, осуществление властного принципа, коей садомазо-фантазией овладения пропитан секс нашей расы.
В восемь лет у меня не было детальной фантазии-сценария, но стихотворение я прогонял в памяти как порноролик, очень часто. Важно ещё, что это была продукция из школьного учебника - школа была именно что местом секса, нет, не всей этой генитальной лирики и трения лобками, и покажи что у тебя там - это глупости и детский сад, а школа была местом власти, возвышения и унижения, симпатий, силовых напряжений, крайней телесности (то есть, предельной овнешнённости, открытости всей игре сил напрямую), крайней близости в насилии и в миловании (важнейшие места этого напряжения сексуальности - раздевалка перед и после физкультуры и туалет с разборками и избиениями и совместным курением сильных).
Дома у моих родителей-врачей было много медицинских книг, но всё это были как растения, глупые смешные картинки как гербарий - дебильно расслабленная вывалившаяся совершенно отвратительно осклизлая в чёрно-белых фотках требуха вульвы, выросты писиков, глупые висячки мошонок, бугры мохнаток - тихая спокойная ботаника. В классе, в нашем отряде октябрят, я был садоводом, ухаживал всю начальную школу за цветами в классе. А вот текст, сюжеты, да ещё и школа - вот это была жизнь!
Ещё помню, перечитывал сотни раз Сына Полка, я додумывал, как мальчик сосёт у всего полка, как спит то с одним, то другим солдатом (я взрослел, и на ночь уже мог выбрать себе то одну, то другую фантазию перед сном, каждый солдат из повести у меня по-разному трахал Ваню Солнцева). И, конечно, сцена порки у Горького! Когда Цыганок садился на ноги мальчику Алёше, а руки привязывали полотенцем, дед порол, а Цыганок давал советы, как надо расслаблять попу и утешительно гладил (перечитайте этот кусок из "Детства", там всё так и есть, дословно).
Мне ещё очень нравилось, что мои сексуальные фантазии были хорошо отпечатаны в книгах, как приказы, как то, на что надо равняться, как готовые правильные сценарии. Как то, что одобрено и всеобще. И то, что это выдавали прямо в школе, как теперь я понимаю, меня это подзаводило тоже, как руководство к тому, как её пережить. Как часослов был учебник по литературе.
А на что вы дрочили из школьных учебников?
Эх, риторический вопрос, никто не ответит, так как истина насилия - это такая тёпленькая мокренькая сладкая тайна, что о ней стыдно говорить, она укутана стыдом, чтобы охранять её от ясности, то, кто ты, подчинённый или подчиняющий, вернее, как оно работает, твоё удовольствие - вот наша величайшая тайна, или если и не логика насилия, то всё равно все таят это почему-то, хотя типичнее сексуальных фантазий, то есть, типовых ролей в группе, которые и явлены в типизме секс-сценариев, ничего нет. Да и вы, наверное, из своей перспективы нераскуроченного стыда улыбаетесь и думаете, что это какая-то провокативная, ради прикола, запись, типа высмеивание СССР или что-то там такое. Да нет здесь высмеивания и сэсэсээра. Я в общем о людях. Да и вытеснилось это всё, конечно, уже. Во взрослой жизни мы уже не можем такие виражи выдерживать и переходим к связям и сексуальности по типу равноправного договора, симпатии, обмена, адекватности, а вовсе не вот эта вот вся нутряная зверская архаика, основанная на силовом соревновании, неравности, на постоянном взломе и разности, которую могут выдержать только ещё сильные детские ещё нерастрёпанные вхлам нервы и умы.
А детство вряд ли ещё содержит какие-то более сильные линии, чем насилие, так как все были в школе, все были зависимыми существами - детьми. У кого-то было и не насилие, но всё равно самую сокровенную логику, кто ты был в группе - что отображается в сексуальной фантазии - нас приучили скрывать. Скрывать, чтоб была интрига, чтоб игра насилия не останавливалась и была как сказка, игра, полная волнительных открытий и признаний ("заломи мне руки, покусай меня, нассы мне в рот, возьми меня жёстко - только тебе, мой господин, я могу признаться в этом, в Самом Сокровенном"), но не всем открыть, а только избранным!
Какой там пол, сюжеты подношений цветов, ухаживаний, записочек, ношения портфеля, чистописание и совместное мороженое? Счастливы и только в кино есть такие дети и люди, как я думал в детстве и долго потом. Ведь самое сильное, доводящее до слёз, обмороков, трясучки, до ухающего сердцебиения - совсем не придыхание к объекту обожания, а перерывы дыхания, когда бьют тебя или бьёшь ты, вариации и смены прощения и наказания, приближения и отдаления и т.д.. И девочки сюда тоже вписываются - как награда, но только так, то есть, боком, потому что им нашлось место в игре власти и силы, а не потому, что они девочки и что-то там очень уж значат.
В детстве я мастурбировал, заучив наизусть стихотворение Сурикова о матери партизана, это одна из моих первых осознанных сексуальных фантазий. В стихотворении есть всё, что нужно: ночь, всю ночь, крайняя телесная близость двух очень заинтересованных друг в друге людей один на один, осуществление властного принципа, коей садомазо-фантазией овладения пропитан секс нашей расы.
- Под вечер в гестапо её привели.
- Прикладами били сначала.
- Стояла она чернее земли,
- Как каменная, молчала.
- Когда ей руки стали ломать
- На исходе бессонной ночи,
- Плюнула партизанская мать
- Немцу в бесстыжие очи.
- Сказала (были острые, как нож,
- Глухие её слова);
- Труд твой напрасный.
- Меня убьёшь -
- Россия будет жива.
- Россия тысячу лет жила,
- Множила племя своё.
- Сила твоя, ледящий мала,
- Чтобы убить её…
В восемь лет у меня не было детальной фантазии-сценария, но стихотворение я прогонял в памяти как порноролик, очень часто. Важно ещё, что это была продукция из школьного учебника - школа была именно что местом секса, нет, не всей этой генитальной лирики и трения лобками, и покажи что у тебя там - это глупости и детский сад, а школа была местом власти, возвышения и унижения, симпатий, силовых напряжений, крайней телесности (то есть, предельной овнешнённости, открытости всей игре сил напрямую), крайней близости в насилии и в миловании (важнейшие места этого напряжения сексуальности - раздевалка перед и после физкультуры и туалет с разборками и избиениями и совместным курением сильных).
Дома у моих родителей-врачей было много медицинских книг, но всё это были как растения, глупые смешные картинки как гербарий - дебильно расслабленная вывалившаяся совершенно отвратительно осклизлая в чёрно-белых фотках требуха вульвы, выросты писиков, глупые висячки мошонок, бугры мохнаток - тихая спокойная ботаника. В классе, в нашем отряде октябрят, я был садоводом, ухаживал всю начальную школу за цветами в классе. А вот текст, сюжеты, да ещё и школа - вот это была жизнь!
Ещё помню, перечитывал сотни раз Сына Полка, я додумывал, как мальчик сосёт у всего полка, как спит то с одним, то другим солдатом (я взрослел, и на ночь уже мог выбрать себе то одну, то другую фантазию перед сном, каждый солдат из повести у меня по-разному трахал Ваню Солнцева). И, конечно, сцена порки у Горького! Когда Цыганок садился на ноги мальчику Алёше, а руки привязывали полотенцем, дед порол, а Цыганок давал советы, как надо расслаблять попу и утешительно гладил (перечитайте этот кусок из "Детства", там всё так и есть, дословно).
Мне ещё очень нравилось, что мои сексуальные фантазии были хорошо отпечатаны в книгах, как приказы, как то, на что надо равняться, как готовые правильные сценарии. Как то, что одобрено и всеобще. И то, что это выдавали прямо в школе, как теперь я понимаю, меня это подзаводило тоже, как руководство к тому, как её пережить. Как часослов был учебник по литературе.
А на что вы дрочили из школьных учебников?
Эх, риторический вопрос, никто не ответит, так как истина насилия - это такая тёпленькая мокренькая сладкая тайна, что о ней стыдно говорить, она укутана стыдом, чтобы охранять её от ясности, то, кто ты, подчинённый или подчиняющий, вернее, как оно работает, твоё удовольствие - вот наша величайшая тайна, или если и не логика насилия, то всё равно все таят это почему-то, хотя типичнее сексуальных фантазий, то есть, типовых ролей в группе, которые и явлены в типизме секс-сценариев, ничего нет. Да и вы, наверное, из своей перспективы нераскуроченного стыда улыбаетесь и думаете, что это какая-то провокативная, ради прикола, запись, типа высмеивание СССР или что-то там такое. Да нет здесь высмеивания и сэсэсээра. Я в общем о людях. Да и вытеснилось это всё, конечно, уже. Во взрослой жизни мы уже не можем такие виражи выдерживать и переходим к связям и сексуальности по типу равноправного договора, симпатии, обмена, адекватности, а вовсе не вот эта вот вся нутряная зверская архаика, основанная на силовом соревновании, неравности, на постоянном взломе и разности, которую могут выдержать только ещё сильные детские ещё нерастрёпанные вхлам нервы и умы.
А детство вряд ли ещё содержит какие-то более сильные линии, чем насилие, так как все были в школе, все были зависимыми существами - детьми. У кого-то было и не насилие, но всё равно самую сокровенную логику, кто ты был в группе - что отображается в сексуальной фантазии - нас приучили скрывать. Скрывать, чтоб была интрига, чтоб игра насилия не останавливалась и была как сказка, игра, полная волнительных открытий и признаний ("заломи мне руки, покусай меня, нассы мне в рот, возьми меня жёстко - только тебе, мой господин, я могу признаться в этом, в Самом Сокровенном"), но не всем открыть, а только избранным!