История про Ираклия
В детстве я очень любил устный рассказ Ираклия Андроникова "Первый раз на эстраде".
Я знал этот текст наизусть «Соллертинский воспринял эту восторженную признательность как согласие и обещал похлопотать. А я на следующий день сделал новый неверный шаг - подал заявление в редакцию «Ежа» и «Чижа» с просьбой уволить от занимаемой должности. Я понимал, что надо пойти к Соллертинскому и объясниться начистоту. Но для этого надо было набраться храбрости, произнести перед ним целую речь. И хотя я понимал, что потом будет хуже, но предпочитал, чтобы было хуже, только не сейчас, а потом.
В «Еже» и «Чиже» ничего не слыхали о том, что я собираюсь стать музыкальным лектором, удивились, но от работы освободили. Я пришел домой, сел возле телефона и стал ожидать звонка Соллертинского. Так прошло... восемь месяцев! Я перебивался случайными работами, писал библиографические карточки по копейке за штуку, а Соллертинский все не звонил. По афишам было видно, что мой, так сказать, «предшественник» еще работает в филармонии и вакансии нет. Но, наконец, я узнал, что место освободилось, нажал на знакомых, они напомнили обо мне Соллертинскому. И он пригласил меня в филармонию и велел написать заявление».
Тут налицо было явное иносказание. Что интересно, так это то, что все современники прекрасно понимали, чтол имеется в виду, а я, двенадцатилитний мальчик, слушавший пластинку фирмы «Мелодия», даже не задумывался о возможном умолчании.
Дело в том, что Андроников в конце 1931 года был арестован по «Делу Детского сектора ГИЗа», и освобожден после того, как отец, адвокат по политическим делам, обратился к одному из руководителей Грузии Шалве Элиава. Тот, в свою очередь, написал Кирову, и двадцатитрёхлетнего Андроникова отпустили. История эта мутная и неприятная. Например, у Кобринского в книге о Хармсе (Кстати, куда пропал Кобрин из Живого Журнала?), говорится «...Из всех сохранившихся протоколов самые малоприятные впечатления остаются от собственноручно написанных показаний Ираклия Андроникова, работавшего тогда секретарём детского сектора Госиздата. Если все остальные арестованные прежде всего давали показания о себе, а уже потом вынужденно говорили о других, как членах одной с ними группы, то стиль показаний Андроникова - это стиль классического доноса. При этом Хармс, Введенский, Туфанов сслыются чаще всего на материал, уже доступный следователю: либо на опубликованные произведения членов группы, либо на те, которые у них изъяли. Андроников выходит далеко за эти рамки, информируя следователя - помимо своего мнения об «антисоветских произведениях» своих друзей - также и об обстоятельствах знакомства и личного общения, подавая их в нужном следствию ключе...».
Но в мире всё прихотливо и нет ничего «наверняка» и «ясно-понятно».
Извините, если кого обидел.