316. Актюбинское Высшее Летное Училище Гражданской Авиации (АВЛУГА) -1
Женский голос в трубке сменился густым мужским баритоном:
- Феликс Борисович?
- Я слушаю.
- Возникли ли какие-то трудности по проведению силами вашей лаборатории исследования лётного состава гражданской авиации?
- Трудности не возникли, поскольку я об этом ни с кем не договаривался.
- Почему нужно с кем-то об этом договариваться?
- Потому что мы изучаем психические состояния и психическую адаптацию в условиях повышенной напряжённости деятельности и неблагоприятных условий её проведения, а это часть программы «Отчизна». Они заинтересованы в максимально большом объёме наших исследований и могут решить, что если у меня есть резервные возможности, то их надо использовать в той же программе.
ГосНИИ ГА
Фото: russia2054
- Феликс Борисович, кто заинтересован в программе «Отчизна»?
- Насколько я понимаю, Военно-промышленная комиссия.
- Комиссия - коллегиальный орган. В коллегиальных органах обычно имеются разные мнения, но направления исследований определяет кто-нибудь очень влиятельный. Вы знаете, кто персонально заинтересован в этих исследованиях?
- Персонально - Юрий Дмитриевич Маслюков.
- Хорошо, - сказал Бугаев, - я с ним поговорю и поставлю вас в известность о результатах.
- Вы сами будете говорить? - спросил я. - Лично?
- Да, лично.
- Хорошо, я буду ждать от вас известий.
Бугаев, по-видимому, решил, что он уже потратил на меня достаточно времени и положил трубку, не попрощавшись. Женский голос, который возвестил мне явление Бугаева в телефонной сети, проворковал:
- Ваш разговор с Борисом Павловичем Бугаевым, министром гражданской авиации, завершён, - и, восполняя то, что у её шефа я счёл пробелом: - Мы прощаемся с вами и желаем профессиональных успехов.
И хотя я ничего о ней не знал, я сказал:
- Спасибо, очень рад был с вами познакомиться.
Хотя ответа Маслюкова ещё не было, я не сомневался, что он будет положительным. Маслюков был человеком решительным и мог бы отказать Бугаеву-министру, но Бугаеву - бывшему личному пилоту Брежнева он не стал бы отказывать.
Через неделю мне позвонила женщина:
- Борис Павлович просил вам предать, что вопрос о вашей работе с лётным составом гражданской авиации решён положительно. Вы получите официально уведомление.
Меня вызвали в Первый отдел на следующий день. Хотя у меня не было никакой формы допуска к секретной информации, «Отчизна» по сложившейся традиции вела переписку с участниками программы через Первые отделы тех или иных организаций. Начальник первого отдела знал, что у меня нет никакой формы допуска, поскольку не раз удивлялся этому обстоятельству, и предлагал мне своё содействие в получении второй формы допуска. Но я отказался, поскольку вторая форма уже накладывала ощутимые ограничения. Мой телефон с того момента, как его поставили, и до распада Советского Союза был «на прослушке», лично иностранцы встречались со мной редко, и, по-видимому, такая ситуация всех устраивала. Но, преисполненный чувства долга, начальник Первого отдела всегда внимательно читал поступавшие в мой адрес сообщения, чтобы убедиться, что в них нет элементов секретности. Это сообщение он прочёл быстро, оно было очень коротким: «Военно-промышленная комиссия и руководство программы «Отчизна» не возражают против участия Вашей лаборатории в исследовании лётного состава гражданской авиации». Под этим текстом стояла подпись Маслюкова, и, по-видимому, не факсимильная - Маслюков пользовался перьевой ручкой и факсимиле не могло передать красивого сочетания его нажимов и восходящих тонких линий. Хотя содержание этого текста явно не было секретным, начальник Первого отдала сказал:
- Я вам этот текст отдаю. Распишитесь.
И я расписался в книге передачи секретных документов.
У нас была наработана схема исследований психической адаптации, всех трёх её аспектов - социально-психологического, собственно психического и психофизиологического - и мы старались не менять эту схему, если особенности новой группы были не слишком резкими. Я обсудил эту новую работу вначале с Еленой Дмитриевной, а потом мы вместе вынесли предварительную программу работы на очередную «Среду» лаборатории. Схема требовала начинать с абитуриентов, или, по крайней мере, с первого курса института, готовившего специалистов интересующего нас профиля. Ещё утром я узнал, что сейчас сдают экзамены абитуриенты в Актюбинске - в высшем лётном училище гражданской авиации (АВЛУГА).
Окрестности Актюбинска, где можно было спасаться от изнурительной жары.
Фото: Teodor- Ну, хоть не мёрзнуть, - сказал Саша Михайлов.
- Нет, - сказала хорошо знавшая Казахстан Донара, - если вы собираетесь лететь сейчас, то вы будете страдать скорей от жары. Я вообще не советую лететь в Актюбинск в это время года, лучше более поздней осенью.
Ребята горячо поддержали это предложение, но я напомнил:
- Мы начинаем с исследования абитуриентов АВЛУГА, абитуриенты есть сейчас, а более поздней осенью будет новый набор.
- Ничего, - сказал Саня Ланеев, - морозы перетерпели, перетерпим и жару.
Он сидел рядом со мной, и, наклонившись ко мне, полушёпотом спросил:
- Это что, распоряжение «Отчизны»?
- Это согласие «Отчизны», - ответил я.
И действительно, ещё раз перечитав текст за подписью Маслюкова, я обратил внимание на то, что ключевым словом в этом тексте было «Не возражаю». Маслюков сделал необходимый минимум - он не написал «Рекомендую» или «Считаю возможным совмещение работы в программе «Отчизна» и в контингентах гражданской авиации», он просто написал «Не возражаю», тем самым предоставляя мне выбор - мне не запрещалось работать с ГосНИИ ГА, но никто меня к этому и не подталкивал. А я понимал, что лётный состав это лётный состав, и в отчётах по «Отчизне» эти данные тоже можно будет использовать.
Многоопытный Саша Шатенштейн спросил:
- Это не погранзона? Пропуска оформлять не надо?
- Нет, - сказал я, это самый центр нашей Отчизны.
- И когда вылетаем? - спросил Ланеев.
- Сегодня из ГосНИИ будут звонить во АВЛУГА, и согласуют сроки.
- А если им удобно, чтобы мы вылетали завтра? - спросил ещё один Саша - Морозов.
- Значит, вылетим завтра, - сказал я.
Но Морозов напрасно интересовался. Потом, обсуждая состав группы, которая полетит во АВЛУГА, мы решили, что если взять и Морозова, то в лаборатории не останется сильного врача для амбулаторных консультаций. Вместо него очень хотелось взять Сашеньку Долныкову, которую, в отличие от всех наших Саш-мужчин, называли Шурой. Но её не следовало принуждать. Даже мало было получить её согласия - она становилась ценным, незаменимым работником, если считала, что она выбрала эту поездку. Независимо от наших обсуждений, Сашенька эту поездку выбрала. Она постучалась, вошла, не дожидаясь ответа, и сказала:
- Феликс Борисович, я хочу во АВЛУГА, берёте?
- Об этом можно было только мечтать, - сказал я.
Я знал, что Сашенька не равнодушна к признанию её достоинств, и я пользовался этим при каждом удобном случае. Но, всё-таки, я поинтересовался:
- А почему вы выбрали АВЛУГА?
- Так на Север раньше ноября экспедиций не будет, а сидеть на камеральной обработке мне до смерти надоело.
Её можно было понять. Трудно было придумать что-нибудь скучнее камеральной обработки результатов исследований до эры персональных компьютеров.
Договор заключался не с министерством, а с ГосНИИ ГА, их сотрудник, который взял на себя все согласования, вылетал с нами, и первое его согласование завершилось словами: «Через неделю». В лаборатории это устроило всех - эту неделю можно было особо не напрягаться в обычной работе лаборатории, ведь надо было подготовиться к исследованиям в АВЛУГА, а для такой подготовки неделя была необычно щедрым сроком. Мы вылетали не из гордого тогда «Внуково», а из заштатного тогда «Домодедово». Я предложил заказать автобус, но мне возразили:
- Электричкой быстрее, и она чуть ли не до взлётно-посадочной полосы доезжает.
Домодедово. Облака рисуют самолеты.
Фото: iuspas
До ВПП электричка не доезжала, но последняя её остановка была напротив входа в зал вылетов. Вылет из «Домодедово», трёхчасовой полёт до Актюбинска резко контрастировали с вылетом из престижного «Внуково»: 8 часов до Магадана или 10 часов до Мыса Шмидта. Но главный контраст с Севером мы ощутили после посадки - в Актюбинске было 30 градусов и ни единого облачка на небе.
Продолжение следует.
- Феликс Борисович?
- Я слушаю.
- Возникли ли какие-то трудности по проведению силами вашей лаборатории исследования лётного состава гражданской авиации?
- Трудности не возникли, поскольку я об этом ни с кем не договаривался.
- Почему нужно с кем-то об этом договариваться?
- Потому что мы изучаем психические состояния и психическую адаптацию в условиях повышенной напряжённости деятельности и неблагоприятных условий её проведения, а это часть программы «Отчизна». Они заинтересованы в максимально большом объёме наших исследований и могут решить, что если у меня есть резервные возможности, то их надо использовать в той же программе.
ГосНИИ ГА
Фото: russia2054
- Феликс Борисович, кто заинтересован в программе «Отчизна»?
- Насколько я понимаю, Военно-промышленная комиссия.
- Комиссия - коллегиальный орган. В коллегиальных органах обычно имеются разные мнения, но направления исследований определяет кто-нибудь очень влиятельный. Вы знаете, кто персонально заинтересован в этих исследованиях?
- Персонально - Юрий Дмитриевич Маслюков.
- Хорошо, - сказал Бугаев, - я с ним поговорю и поставлю вас в известность о результатах.
- Вы сами будете говорить? - спросил я. - Лично?
- Да, лично.
- Хорошо, я буду ждать от вас известий.
Бугаев, по-видимому, решил, что он уже потратил на меня достаточно времени и положил трубку, не попрощавшись. Женский голос, который возвестил мне явление Бугаева в телефонной сети, проворковал:
- Ваш разговор с Борисом Павловичем Бугаевым, министром гражданской авиации, завершён, - и, восполняя то, что у её шефа я счёл пробелом: - Мы прощаемся с вами и желаем профессиональных успехов.
И хотя я ничего о ней не знал, я сказал:
- Спасибо, очень рад был с вами познакомиться.
Хотя ответа Маслюкова ещё не было, я не сомневался, что он будет положительным. Маслюков был человеком решительным и мог бы отказать Бугаеву-министру, но Бугаеву - бывшему личному пилоту Брежнева он не стал бы отказывать.
Через неделю мне позвонила женщина:
- Борис Павлович просил вам предать, что вопрос о вашей работе с лётным составом гражданской авиации решён положительно. Вы получите официально уведомление.
Меня вызвали в Первый отдел на следующий день. Хотя у меня не было никакой формы допуска к секретной информации, «Отчизна» по сложившейся традиции вела переписку с участниками программы через Первые отделы тех или иных организаций. Начальник первого отдела знал, что у меня нет никакой формы допуска, поскольку не раз удивлялся этому обстоятельству, и предлагал мне своё содействие в получении второй формы допуска. Но я отказался, поскольку вторая форма уже накладывала ощутимые ограничения. Мой телефон с того момента, как его поставили, и до распада Советского Союза был «на прослушке», лично иностранцы встречались со мной редко, и, по-видимому, такая ситуация всех устраивала. Но, преисполненный чувства долга, начальник Первого отдела всегда внимательно читал поступавшие в мой адрес сообщения, чтобы убедиться, что в них нет элементов секретности. Это сообщение он прочёл быстро, оно было очень коротким: «Военно-промышленная комиссия и руководство программы «Отчизна» не возражают против участия Вашей лаборатории в исследовании лётного состава гражданской авиации». Под этим текстом стояла подпись Маслюкова, и, по-видимому, не факсимильная - Маслюков пользовался перьевой ручкой и факсимиле не могло передать красивого сочетания его нажимов и восходящих тонких линий. Хотя содержание этого текста явно не было секретным, начальник Первого отдала сказал:
- Я вам этот текст отдаю. Распишитесь.
И я расписался в книге передачи секретных документов.
У нас была наработана схема исследований психической адаптации, всех трёх её аспектов - социально-психологического, собственно психического и психофизиологического - и мы старались не менять эту схему, если особенности новой группы были не слишком резкими. Я обсудил эту новую работу вначале с Еленой Дмитриевной, а потом мы вместе вынесли предварительную программу работы на очередную «Среду» лаборатории. Схема требовала начинать с абитуриентов, или, по крайней мере, с первого курса института, готовившего специалистов интересующего нас профиля. Ещё утром я узнал, что сейчас сдают экзамены абитуриенты в Актюбинске - в высшем лётном училище гражданской авиации (АВЛУГА).
Окрестности Актюбинска, где можно было спасаться от изнурительной жары.
Фото: Teodor- Ну, хоть не мёрзнуть, - сказал Саша Михайлов.
- Нет, - сказала хорошо знавшая Казахстан Донара, - если вы собираетесь лететь сейчас, то вы будете страдать скорей от жары. Я вообще не советую лететь в Актюбинск в это время года, лучше более поздней осенью.
Ребята горячо поддержали это предложение, но я напомнил:
- Мы начинаем с исследования абитуриентов АВЛУГА, абитуриенты есть сейчас, а более поздней осенью будет новый набор.
- Ничего, - сказал Саня Ланеев, - морозы перетерпели, перетерпим и жару.
Он сидел рядом со мной, и, наклонившись ко мне, полушёпотом спросил:
- Это что, распоряжение «Отчизны»?
- Это согласие «Отчизны», - ответил я.
И действительно, ещё раз перечитав текст за подписью Маслюкова, я обратил внимание на то, что ключевым словом в этом тексте было «Не возражаю». Маслюков сделал необходимый минимум - он не написал «Рекомендую» или «Считаю возможным совмещение работы в программе «Отчизна» и в контингентах гражданской авиации», он просто написал «Не возражаю», тем самым предоставляя мне выбор - мне не запрещалось работать с ГосНИИ ГА, но никто меня к этому и не подталкивал. А я понимал, что лётный состав это лётный состав, и в отчётах по «Отчизне» эти данные тоже можно будет использовать.
Многоопытный Саша Шатенштейн спросил:
- Это не погранзона? Пропуска оформлять не надо?
- Нет, - сказал я, это самый центр нашей Отчизны.
- И когда вылетаем? - спросил Ланеев.
- Сегодня из ГосНИИ будут звонить во АВЛУГА, и согласуют сроки.
- А если им удобно, чтобы мы вылетали завтра? - спросил ещё один Саша - Морозов.
- Значит, вылетим завтра, - сказал я.
Но Морозов напрасно интересовался. Потом, обсуждая состав группы, которая полетит во АВЛУГА, мы решили, что если взять и Морозова, то в лаборатории не останется сильного врача для амбулаторных консультаций. Вместо него очень хотелось взять Сашеньку Долныкову, которую, в отличие от всех наших Саш-мужчин, называли Шурой. Но её не следовало принуждать. Даже мало было получить её согласия - она становилась ценным, незаменимым работником, если считала, что она выбрала эту поездку. Независимо от наших обсуждений, Сашенька эту поездку выбрала. Она постучалась, вошла, не дожидаясь ответа, и сказала:
- Феликс Борисович, я хочу во АВЛУГА, берёте?
- Об этом можно было только мечтать, - сказал я.
Я знал, что Сашенька не равнодушна к признанию её достоинств, и я пользовался этим при каждом удобном случае. Но, всё-таки, я поинтересовался:
- А почему вы выбрали АВЛУГА?
- Так на Север раньше ноября экспедиций не будет, а сидеть на камеральной обработке мне до смерти надоело.
Её можно было понять. Трудно было придумать что-нибудь скучнее камеральной обработки результатов исследований до эры персональных компьютеров.
Договор заключался не с министерством, а с ГосНИИ ГА, их сотрудник, который взял на себя все согласования, вылетал с нами, и первое его согласование завершилось словами: «Через неделю». В лаборатории это устроило всех - эту неделю можно было особо не напрягаться в обычной работе лаборатории, ведь надо было подготовиться к исследованиям в АВЛУГА, а для такой подготовки неделя была необычно щедрым сроком. Мы вылетали не из гордого тогда «Внуково», а из заштатного тогда «Домодедово». Я предложил заказать автобус, но мне возразили:
- Электричкой быстрее, и она чуть ли не до взлётно-посадочной полосы доезжает.
Домодедово. Облака рисуют самолеты.
Фото: iuspas
До ВПП электричка не доезжала, но последняя её остановка была напротив входа в зал вылетов. Вылет из «Домодедово», трёхчасовой полёт до Актюбинска резко контрастировали с вылетом из престижного «Внуково»: 8 часов до Магадана или 10 часов до Мыса Шмидта. Но главный контраст с Севером мы ощутили после посадки - в Актюбинске было 30 градусов и ни единого облачка на небе.
Продолжение следует.