174. Человек из ЦК. 4
Следующим утром в 10 часов позвонил Селезнёв.
- Боюсь, Феликс Борисович, - сказал он, - что нам не удастся сегодня увидеться. Но ведь вы сказали мне, что скорее всего будете в Магадане ещё неделю.
- Да, - сказал я.
- Значит, если встреча всё-таки потребуется, то я поставлю вас в известность. - Он помолчал и сказал: - Ну, а если не потребуется, я тоже поставлю вас в известность.
Я удивился, а потом выстроил в своём мозгу такую схему: Селезнёв прочёл обе бумаги, Селезнёв поговорил с Контримавичусом не как с директором института и не как с членкором АН, а как с членом бюро обкома, наметил ряд людей, с которыми ему ещё нужно будет встреться. Если эти люди будут говорить то же, что и я, повторять беседу со мной, может быть, уже и не надо. Во всяком случае, в любом повороте событий не было ничего тревожного.
Утро я провёл на 23-м километре. Я хотел составить себе окончательное представление о двух новых больных, записать подробные консультации и назначения. Калачёв присутствовал при этих беседах, но молчал. А когда я кончил, он просмотрел мои записи и назначения.
- Заболевание, - сказал он, - становится рутинным. Сенсаций можно больше не ждать.
Потом он попросил меня посмотреть ещё двух больных не имеющих отношения к синдрому посттравматического стресса, и когда я глянул на часы, была уже половина третьего.
- Я в три хотел бы быть в ИБПС, - сказал я.
Калачёв тоже посмотрел на часы и ответил:
- Будете. У меня хороший водитель, хорошая машина, а сегодня ещё и погода хорошая.
Пейзаж на Колыме.
Фотография со страницы Магадан.
Он не задавал никаких вопросов, и только когда мы с ним вместе пошли к машине, он сказал:
- А вы понравились.
- Вы то откуда знаете, - сказал я.
- А вот это уже не важно. Вы знаете, что если я не знаю, то говорить не стану.
Я сел в машину и поехал в ИБПС. Я приехал ровно в три и Витаутас Леонович был уже у себя в кабинете. Его секретарь сказала мне:
- Витаутас Леонович вас ждёт, - и тихо добавила, - Просил ни с кем не соединять и никого к нему не пускать до тех пор, пока ваша беседа не закончится. Сейчас я доложу.
Она зашла в кабинет буквально на две минуты, а выйдя повторила:
- Витаутас Леонович вас ждёт.
Я зашёл. Витаутас Леонович встал из-за стола, сделал несколько шагов мне на встречу и подал руку. Он всегда был очень европейский и очень вежливый человек.
- Вы помните, - сказал он мне,- что когда я знакомился с вашими документами, я сказал, что это полезно на случай, если придётся разговаривать мне, тогда нужно, чтобы наши точки зрения совпадали? Ну вот, это оказалось нужным. Селезнёв позвонил мне вчера практически сразу после того, как вы от него ушли, и сказал, что ему было бы очень полезно, если бы я изыскал возможность поговорить с ним уже сегодня. Я согласился и пригласил его к себе. Он мог и отказаться, чтобы не нарушать впечатления объективности. Но он не отказался, сказал, что у него сейчас есть право вызова машины из обкомовского гаража, что он вызовет машину и приедет. Он довольно долго расспрашивал меня о том, как работает бюро, кто формирует повестку дня, какие вопросы оказываются на повестке дня наиболее часто, и спросил, была ли у меня потребность обсуждать какие-то вопросы на бюро обкома. Я сказал, что я учёный, в значительной степени теоретически ориентированный, что людей, которые могли бы в этом плане дать мне ценный совет или оказать поддержку, в бюро обкома сейчас нет, и я вмешивался в дискуссию только тогда, когда решались практические вопросы, важные и для моего института. Поскольку это было нечасто, к моему мнению обычно прислушивались. Но у меня часто бывало ощущение, что Шайдуров слушает меня несколько настороженно и что если есть возможность провести обсуждение в моём отсутствии, он предпочитает этот вариант. «Он видит в вас конкурента?» - спросил Селезнёв. «Не думаю, - ответил я, - я совершенно явно не собираюсь делать партийной карьеры. Последний год мы занимаемся в основном Берингией, а Шайдуров если и слышал это слово, то вряд ли чётко представляет, что оно значит». «А с профессором Березиным вы знакомы?» - спросил Селезнёв. -
Ещё один закат.
Фотограф Магадан.
«Знаком», - ответил я. «Давно?» «Мы начали совместные исследования 13 лет назад». «А для чего вам нужно было проводить совместные исследования вместе с Березиным?» «Ну, это понятно, - сказал я, - он человек умный, у него хорошая эрудиция и он всегда делает то, что обещает». «Вы о нём хорошего мнения?» - спросил Селезнёв. «Я о нём очень хорошего мнения, - сказал я, - если бы мне пришлось покинуть Магадан, а была бы возможность оставить на моём месте Березина, я бы, безусловно, это сделал. Но ведь вы говорили с ним? Вы опытный человек, у вас, вероятно, уже возникло какое-то впечатление?» «Впечатление возникло, - сказал Селезнёв, - и в общем, благоприятное. Но я не привык решать трудные внутрипартийные вопросы, опираясь преимущественно на беспартийного человека». «Почему же преимущественно, - сказал я, - Березин не один здесь, а его эффективность, порядочность, безусловная честность при любом разборе проблемы будут очень полезны». Селезнёв вынул список и сказал: «Березин мне назвал ряд фамилий. Знаете ли вы этих людей, и если знаете, то что вы о них думаете?» О первых двух я сказал, что эти люди настолько известны на Чукотке, что можно спросить любого человека, которому он доверяет, и он получит один и тот же ответ. И бывший секретарь окрисполкома Нутэтэгрынэ и чукотская поэтесса Кымытваль пользуются широкой известностью и огромным авторитетом. О других я не мог говорить как о людях с легендарной репутацией, но каждого из них я знал. История о спасении группы Вольфсона в своё время наделала много шума. «А Виталий?» - спросил Селезнёв. «А Виталия было бы полезно, не забирая из техникума избрать председателем общества охотников и дать ему по возможности большие полномочия. Поговорите с ним, пусть он вам покажет, что он сделал, и вы поймёте, что он может быть чрезвычайно полезен. У него десятилетний партстаж и избрание его делегатом пленума будет выглядеть совершенно естественным. А Ивакак будет гордостью чукотских художников, среди аборигенных этносов он пользуется огромным авторитетом. И хотя эти этносы сейчас числено невелики, их поддержка в работе, которую вы будете проводить, не окажется лишней». Селезнёв слушал внимательно и записывал данные напротив каждой фамилии, а потом спросил: «А кто ещё?» «А ещё коммунисты из наших стационаров - на Стекольном и на мысе Шмидта - отлично справляются с очень трудной работой, мне доверяют, а это значит, что я могу доверять им». Я назвал несколько фамилий. И тогда он снова вернулся к вашей беседе и спросил: «Насколько тесно желательно привлекать к разрешению проблем Березина?» «Это зависит от того, чего вы хотите. На него безусловно можно положиться, сведения, полученные от него безусловно будут достоверны, но если можно обойтись без него, то я бы не стал его дёргать. Он большой учёный, он очень занятой человек. Сейчас он начал работу над очень интересной монографией и я стараюсь оказывать ему поддержку, чтобы он не тратил своё время на техническую работу. Но если вы сочтёте, что он вам нужен, вы можете спокойно на него полагаться, он всё сделает». И тут Селезнёв сказал неожиданную для меня фразу: «Березин мне очень понравился. Спокойный, сдержанный, осторожный, имеющий твёрдые взгляды и готовый эти взгляды отстаивать. Всё, что я узнал от него, я включу в окончательный отчёт как достоверные сведения, а самого его попробую не трогать. Только разве что возникнет острая необходимость, тогда ничего не поделаешь».
- Витаутас Леонович, мне надо было уточнить это. Моя работа и работа Елены Дмитриевны здесь, в общем-то, заканчивается. Сейчас идёт подготовка плана работы института на следующий год, которая в значительной степени лежит на моих плечах. Могу ли я уже уехать, или я кому-то здесь ещё нужен?
Северное сияние редкого цвета (нежно-салатовый) и формы (имеет форму торнадо).
Фотограф Магадан.
- Я боюсь взять на себя это решение, - сказал Контримавичус, - но я могу его сегодня обсудить и изложить результат обсуждения завтра.
- Я был бы рад, если бы это было возможно.
Контримавичус подумал и спросил:
- У вас заказан обратный билет?
- Да, - ответил я.
- На когда?
- На послезавтра.
- Ну что же, у меня есть ещё целый день, я думаю, что завтра я скажу вам, можно ли покупать билеты, или придётся отказаться от брони.
- В общем, - сказал он, - вы хорошо провели эту игру, вами доволен Селезнёв, вами очень доволен я и я думаю, что если это так завершиться, то это будет полезно вам и в «Отчизне». Хотите ли вы ещё о чём-нибудь меня спросить?
- Да нет, - ответил, я - мне вроде бы всё ясно.
- Ну, тогда готовьтесь к отъезду, а я постараюсь сделать так, чтобы вам не мешали.
- Спасибо, Витаутас Леонович, вы знаете, что и вы всегда можете на меня положиться.
- Знаю, - очень серьёзно сказал Контримавичус, - и всегда это ценил.
Мы попрощались и, уже сопровождая меня к дверям, Контримавичус сказал:
- Ну, а если что-нибудь повернётся для вас неудачно, я приложу все усилия для того, чтобы ситуацию нормализовать.
Я нашёл Лену, и мы занялись подготовкой материалов для её работы по факторному анализу симптоматики у аборигенных жителей Чукотки и у мигрантов.
Продолжение следует.
- Боюсь, Феликс Борисович, - сказал он, - что нам не удастся сегодня увидеться. Но ведь вы сказали мне, что скорее всего будете в Магадане ещё неделю.
- Да, - сказал я.
- Значит, если встреча всё-таки потребуется, то я поставлю вас в известность. - Он помолчал и сказал: - Ну, а если не потребуется, я тоже поставлю вас в известность.
Я удивился, а потом выстроил в своём мозгу такую схему: Селезнёв прочёл обе бумаги, Селезнёв поговорил с Контримавичусом не как с директором института и не как с членкором АН, а как с членом бюро обкома, наметил ряд людей, с которыми ему ещё нужно будет встреться. Если эти люди будут говорить то же, что и я, повторять беседу со мной, может быть, уже и не надо. Во всяком случае, в любом повороте событий не было ничего тревожного.
Утро я провёл на 23-м километре. Я хотел составить себе окончательное представление о двух новых больных, записать подробные консультации и назначения. Калачёв присутствовал при этих беседах, но молчал. А когда я кончил, он просмотрел мои записи и назначения.
- Заболевание, - сказал он, - становится рутинным. Сенсаций можно больше не ждать.
Потом он попросил меня посмотреть ещё двух больных не имеющих отношения к синдрому посттравматического стресса, и когда я глянул на часы, была уже половина третьего.
- Я в три хотел бы быть в ИБПС, - сказал я.
Калачёв тоже посмотрел на часы и ответил:
- Будете. У меня хороший водитель, хорошая машина, а сегодня ещё и погода хорошая.
Пейзаж на Колыме.
Фотография со страницы Магадан.
Он не задавал никаких вопросов, и только когда мы с ним вместе пошли к машине, он сказал:
- А вы понравились.
- Вы то откуда знаете, - сказал я.
- А вот это уже не важно. Вы знаете, что если я не знаю, то говорить не стану.
Я сел в машину и поехал в ИБПС. Я приехал ровно в три и Витаутас Леонович был уже у себя в кабинете. Его секретарь сказала мне:
- Витаутас Леонович вас ждёт, - и тихо добавила, - Просил ни с кем не соединять и никого к нему не пускать до тех пор, пока ваша беседа не закончится. Сейчас я доложу.
Она зашла в кабинет буквально на две минуты, а выйдя повторила:
- Витаутас Леонович вас ждёт.
Я зашёл. Витаутас Леонович встал из-за стола, сделал несколько шагов мне на встречу и подал руку. Он всегда был очень европейский и очень вежливый человек.
- Вы помните, - сказал он мне,- что когда я знакомился с вашими документами, я сказал, что это полезно на случай, если придётся разговаривать мне, тогда нужно, чтобы наши точки зрения совпадали? Ну вот, это оказалось нужным. Селезнёв позвонил мне вчера практически сразу после того, как вы от него ушли, и сказал, что ему было бы очень полезно, если бы я изыскал возможность поговорить с ним уже сегодня. Я согласился и пригласил его к себе. Он мог и отказаться, чтобы не нарушать впечатления объективности. Но он не отказался, сказал, что у него сейчас есть право вызова машины из обкомовского гаража, что он вызовет машину и приедет. Он довольно долго расспрашивал меня о том, как работает бюро, кто формирует повестку дня, какие вопросы оказываются на повестке дня наиболее часто, и спросил, была ли у меня потребность обсуждать какие-то вопросы на бюро обкома. Я сказал, что я учёный, в значительной степени теоретически ориентированный, что людей, которые могли бы в этом плане дать мне ценный совет или оказать поддержку, в бюро обкома сейчас нет, и я вмешивался в дискуссию только тогда, когда решались практические вопросы, важные и для моего института. Поскольку это было нечасто, к моему мнению обычно прислушивались. Но у меня часто бывало ощущение, что Шайдуров слушает меня несколько настороженно и что если есть возможность провести обсуждение в моём отсутствии, он предпочитает этот вариант. «Он видит в вас конкурента?» - спросил Селезнёв. «Не думаю, - ответил я, - я совершенно явно не собираюсь делать партийной карьеры. Последний год мы занимаемся в основном Берингией, а Шайдуров если и слышал это слово, то вряд ли чётко представляет, что оно значит». «А с профессором Березиным вы знакомы?» - спросил Селезнёв. -
Ещё один закат.
Фотограф Магадан.
«Знаком», - ответил я. «Давно?» «Мы начали совместные исследования 13 лет назад». «А для чего вам нужно было проводить совместные исследования вместе с Березиным?» «Ну, это понятно, - сказал я, - он человек умный, у него хорошая эрудиция и он всегда делает то, что обещает». «Вы о нём хорошего мнения?» - спросил Селезнёв. «Я о нём очень хорошего мнения, - сказал я, - если бы мне пришлось покинуть Магадан, а была бы возможность оставить на моём месте Березина, я бы, безусловно, это сделал. Но ведь вы говорили с ним? Вы опытный человек, у вас, вероятно, уже возникло какое-то впечатление?» «Впечатление возникло, - сказал Селезнёв, - и в общем, благоприятное. Но я не привык решать трудные внутрипартийные вопросы, опираясь преимущественно на беспартийного человека». «Почему же преимущественно, - сказал я, - Березин не один здесь, а его эффективность, порядочность, безусловная честность при любом разборе проблемы будут очень полезны». Селезнёв вынул список и сказал: «Березин мне назвал ряд фамилий. Знаете ли вы этих людей, и если знаете, то что вы о них думаете?» О первых двух я сказал, что эти люди настолько известны на Чукотке, что можно спросить любого человека, которому он доверяет, и он получит один и тот же ответ. И бывший секретарь окрисполкома Нутэтэгрынэ и чукотская поэтесса Кымытваль пользуются широкой известностью и огромным авторитетом. О других я не мог говорить как о людях с легендарной репутацией, но каждого из них я знал. История о спасении группы Вольфсона в своё время наделала много шума. «А Виталий?» - спросил Селезнёв. «А Виталия было бы полезно, не забирая из техникума избрать председателем общества охотников и дать ему по возможности большие полномочия. Поговорите с ним, пусть он вам покажет, что он сделал, и вы поймёте, что он может быть чрезвычайно полезен. У него десятилетний партстаж и избрание его делегатом пленума будет выглядеть совершенно естественным. А Ивакак будет гордостью чукотских художников, среди аборигенных этносов он пользуется огромным авторитетом. И хотя эти этносы сейчас числено невелики, их поддержка в работе, которую вы будете проводить, не окажется лишней». Селезнёв слушал внимательно и записывал данные напротив каждой фамилии, а потом спросил: «А кто ещё?» «А ещё коммунисты из наших стационаров - на Стекольном и на мысе Шмидта - отлично справляются с очень трудной работой, мне доверяют, а это значит, что я могу доверять им». Я назвал несколько фамилий. И тогда он снова вернулся к вашей беседе и спросил: «Насколько тесно желательно привлекать к разрешению проблем Березина?» «Это зависит от того, чего вы хотите. На него безусловно можно положиться, сведения, полученные от него безусловно будут достоверны, но если можно обойтись без него, то я бы не стал его дёргать. Он большой учёный, он очень занятой человек. Сейчас он начал работу над очень интересной монографией и я стараюсь оказывать ему поддержку, чтобы он не тратил своё время на техническую работу. Но если вы сочтёте, что он вам нужен, вы можете спокойно на него полагаться, он всё сделает». И тут Селезнёв сказал неожиданную для меня фразу: «Березин мне очень понравился. Спокойный, сдержанный, осторожный, имеющий твёрдые взгляды и готовый эти взгляды отстаивать. Всё, что я узнал от него, я включу в окончательный отчёт как достоверные сведения, а самого его попробую не трогать. Только разве что возникнет острая необходимость, тогда ничего не поделаешь».
- Витаутас Леонович, мне надо было уточнить это. Моя работа и работа Елены Дмитриевны здесь, в общем-то, заканчивается. Сейчас идёт подготовка плана работы института на следующий год, которая в значительной степени лежит на моих плечах. Могу ли я уже уехать, или я кому-то здесь ещё нужен?
Северное сияние редкого цвета (нежно-салатовый) и формы (имеет форму торнадо).
Фотограф Магадан.
- Я боюсь взять на себя это решение, - сказал Контримавичус, - но я могу его сегодня обсудить и изложить результат обсуждения завтра.
- Я был бы рад, если бы это было возможно.
Контримавичус подумал и спросил:
- У вас заказан обратный билет?
- Да, - ответил я.
- На когда?
- На послезавтра.
- Ну что же, у меня есть ещё целый день, я думаю, что завтра я скажу вам, можно ли покупать билеты, или придётся отказаться от брони.
- В общем, - сказал он, - вы хорошо провели эту игру, вами доволен Селезнёв, вами очень доволен я и я думаю, что если это так завершиться, то это будет полезно вам и в «Отчизне». Хотите ли вы ещё о чём-нибудь меня спросить?
- Да нет, - ответил, я - мне вроде бы всё ясно.
- Ну, тогда готовьтесь к отъезду, а я постараюсь сделать так, чтобы вам не мешали.
- Спасибо, Витаутас Леонович, вы знаете, что и вы всегда можете на меня положиться.
- Знаю, - очень серьёзно сказал Контримавичус, - и всегда это ценил.
Мы попрощались и, уже сопровождая меня к дверям, Контримавичус сказал:
- Ну, а если что-нибудь повернётся для вас неудачно, я приложу все усилия для того, чтобы ситуацию нормализовать.
Я нашёл Лену, и мы занялись подготовкой материалов для её работы по факторному анализу симптоматики у аборигенных жителей Чукотки и у мигрантов.
Продолжение следует.