11. Спутник и встречные.
Поздно вечером я шёл из института домой (а жили мы на самой окраине города), когда ко мне по-украински обратился средних лет мужчина:
- Вибачаите пан, не мог бу пан указати менi дорогу до Пасiчной?
(Извините, вы не могли бы мне объяснить как мне пройти в Пасичну?)
В этом не было ничего необычного, если бы не так явно топорщилась у него сбоку подмышечная кобура. Но он был в городе, до Пасичной (в которой можно было бы ожидать встречи с членами ПА) ещё не дошёл и я решил не обращать на это внимания. Я сказал по-украински:
- Як що пан пiйде зi мною, то доведу вас майже до самой Пасiчной.
(«Если Вы пойдёте со мной, я доведу Вас почти до самой Пасечной).
Он у меня спросил:
- А чi то путь безпечни?
(А этот путь безопасный?)
Я заверил его, что более, чем безопасный. Скорее он опасен для тех, кто будет идти из Пасичной в Станислав. Дорога была довольно далёкая и он развлекал меня рассказами о том, сколько существует способов обмануть советских пограничников и как выгодна бывает контрабанда. Я слушал, иногда задавал уточняющие вопросы, и когда до моего дома оставалось метров сто, я сказал ему:
- Вот по тому шляху пан дойде до рiчкi, а вздулж рiчкi до мостика, а за мостиком вже Пасiчна.
(Вот по этой дороге дойдёте до речки, а вдоль речки до мостика, а за мостиком уже Пасична).
Он поклонился, и сказал с глубокой благодарностью в голосе:
-Красно дьякую пану, як добре, шо свого человiка трафив, не совiта
(Душевно благодарю, как повезло мне, что своего человека встретил, не совита).
А если вернуться к рассказу о лесозаготовках, то трагическая история там произошла только одна. Оксана - секретарь сельсовета - согласилась прийти к нам на вечеринку (это было ценно, потому что наш контингент состоял в основном из мужчин), потом большой компанией отправились провожать Оксану домой, и она спросила: «Зайдёте, ребята?», и кто-то из наших тихо сказал: «Ей же не надо, чтобы все заходили. К кому она благоволила? Хочешь, Юра Ясюченев у тебя останется? Он парень здоровый, от кого угодно защитит» «Ну что ж, пусть заходит», - засмеялась Оксана. Способность одного человека к защите нашими фронтовиками оценивалась невысоко, поэтому все проверили автоматы, оцепили дом и стали ждать, пока Юра выйдет. Он вышел. К нашему удивлению, Оксана не испытывая ни какого смущения вышла вместе с ним и дружески с нами попрощалась. Потом она вернулась к себе в дом, а мы оправились в школу. На рассвете возле сельсовета раздалась стрельба, дежурная вахта с автоматами ринулась к сельсовету, но там уже не было никого. Просто никого, ни своих людей, ни чужих, ни Оксаны. Оксану больше не видел никто.
Ещё одна грустная история была перед нашим отъёздом, когда священника, принявшего православие и отказавшегося от конкордата с Ватиканом, застрелили возле церкви когда он отпирал дверь. Это было у нас на глазах, неожиданно и трагично, хотя Оксану, пожалуй, было больше жаль, чем священника.
В перестрелки я попадал не раз, но ни разу не был ранен. Вообще, когда речь шла о жизни и смерти, мне везло. По мне много раз давали промах. Однажды, когда моя лодка на реке Урал перевернулась, я ухитрился уцепиться за банку, и меня вынесло на берег. Когда на учёном совете министерства у меня началась желудочковая экстрасистолия а потом предсердная бигеминия, кардиологи, присутствующие на совете ухитрились снять эти явления и только потом вызвали реанимобиль. Дома во время обеда у меня возникла глубокая кома и миновала, как только врачи реанимации вошли в квартиру.
Хуже обстояло дело, когда речь шла не о жизни и смерти, а о существенной травме. За день до отъезда с лесозаготовок я убирал ветки между скатами, по которым скатывали брёвна с горы. Мои товарищи меня не увидели и пустили бревно. Если бы я успел выпрямится, я бы, вероятно, погиб. Если бы я был ниже скатов, я бы не получил бы никаких повреждений. Но я стоял ровно на уровне скатов, и бревно покатилось не по двум точкам, а по трём. Я сильно напугал коллег, они вызвали травматолога из пограничной медслужбы, но я очнулся раньше, чем он приехал. И когда я очнулся, вся кодла набросилась на меня, утверждая, что нужно смотреть, когда что-нибудь делаешь, что я мог сам погибнуть и их подвести. Так что военная санитарная машина, вовремя подъехавшая на лесозаготовку, спасла меня от самосуда. После удара бревном у меня впервые появились отчётливые изменения на МРТ (естественно, обнаруженные впоследствии, когда МРТ уже существовало), хотя через 3 дня, когда пограничники доставили меня домой, я чувствовал себя уже вполне прилично.
На третьем курсе мы снова попали в западноукраинское село на более короткий срок и с иной задачей. Был разгар коллективизации, и мы должны были проводить агитационную работу. Вероятно, более эффектно было ехать безоружным, но наша администрация решила не рисковать ради эффекта. Мы приходили в хаты, обязательно спросив разрешения, и рассказывали о том, какая польза может быть достигнута при объединении сил в коллективных хозяйствах. Я устал и опёрся на своего верного Шпагина, а хозяин дома сказал мне: «Что ж вы так с ним обнимаетесь, Вы бы лучше людей любили, а не оружие». Держались они, тем не менее, прилично и задавали каверзные вопросы. «А вот трактор может пахать глубоко?» «Может». «А нам глубоко нельзя, у нас чернозём тонким слоем. Глубоко будем пахать, глину вывернем». Но как старый прицепщик, я подробно объяснил им, как регулируется глубина вспашки, и даже сделал для этого чертежи. Не знаю, поверили они мне или нет, но я добросовестно постарался разъяснить ситуацию.
Когда из этого дома мы шли в сельсовет, где ночевали, через узкую, но глубокую пропасть был мостик, соединяющий две стороны глинистого откоса, между которыми и была пропасть. Мы проходили здесь два часа назад, и поэтому чувствовали себя спокойно. Я встал на первую доску мостика и подрезанная доска провалилась. Я упал на спину, на глинистый откос. Я понимал, что шевелиться нельзя, и несколько голосов мне сразу крикнули: «Не шевелись». Мне бросили верёвку, я за неё ухватился, и меня медленно поволокли вверх под траурные звуки «Вы жертвою пали в борьбе роковой». После этого мы прощупывали уже каждую досточку каждого мостика.
Наряду с оружием, нам выдали специальные агитационные бюллетени, которые назывались «Спутник агитатора», но очень быстро название «спутник агитатора» стало относиться к оружию. Интересно, что человек, получающий в руки оружие, начинает ощущать себя по-другому. Мне бы никогда не пришло бы в голову зайти в чужой сад и нарвать там яблок. Здесь же, проходя через чей-нибудь сад, ударяли прикладом о ствол и, собрав яблоки, уходили не чувствуя никакой вины.
После окончания агитационной кампании мы вернулись к учёбе. Начался четвёртый курс. Увеличилось количество клинических предметов и, что особенно меня интересовало, началось изучение клинической психологии и психиатрии. С этого времени я учился не просто увлечённо, но и азартно. Я сдал зимнюю сессию без единой четвёрки, но в это время произошло событие, круто изменившее мою жизнь.
. Этот пост на сайте
- Вибачаите пан, не мог бу пан указати менi дорогу до Пасiчной?
(Извините, вы не могли бы мне объяснить как мне пройти в Пасичну?)
В этом не было ничего необычного, если бы не так явно топорщилась у него сбоку подмышечная кобура. Но он был в городе, до Пасичной (в которой можно было бы ожидать встречи с членами ПА) ещё не дошёл и я решил не обращать на это внимания. Я сказал по-украински:
- Як що пан пiйде зi мною, то доведу вас майже до самой Пасiчной.
(«Если Вы пойдёте со мной, я доведу Вас почти до самой Пасечной).
Он у меня спросил:
- А чi то путь безпечни?
(А этот путь безопасный?)
Я заверил его, что более, чем безопасный. Скорее он опасен для тех, кто будет идти из Пасичной в Станислав. Дорога была довольно далёкая и он развлекал меня рассказами о том, сколько существует способов обмануть советских пограничников и как выгодна бывает контрабанда. Я слушал, иногда задавал уточняющие вопросы, и когда до моего дома оставалось метров сто, я сказал ему:
- Вот по тому шляху пан дойде до рiчкi, а вздулж рiчкi до мостика, а за мостиком вже Пасiчна.
(Вот по этой дороге дойдёте до речки, а вдоль речки до мостика, а за мостиком уже Пасична).
Он поклонился, и сказал с глубокой благодарностью в голосе:
-Красно дьякую пану, як добре, шо свого человiка трафив, не совiта
(Душевно благодарю, как повезло мне, что своего человека встретил, не совита).
А если вернуться к рассказу о лесозаготовках, то трагическая история там произошла только одна. Оксана - секретарь сельсовета - согласилась прийти к нам на вечеринку (это было ценно, потому что наш контингент состоял в основном из мужчин), потом большой компанией отправились провожать Оксану домой, и она спросила: «Зайдёте, ребята?», и кто-то из наших тихо сказал: «Ей же не надо, чтобы все заходили. К кому она благоволила? Хочешь, Юра Ясюченев у тебя останется? Он парень здоровый, от кого угодно защитит» «Ну что ж, пусть заходит», - засмеялась Оксана. Способность одного человека к защите нашими фронтовиками оценивалась невысоко, поэтому все проверили автоматы, оцепили дом и стали ждать, пока Юра выйдет. Он вышел. К нашему удивлению, Оксана не испытывая ни какого смущения вышла вместе с ним и дружески с нами попрощалась. Потом она вернулась к себе в дом, а мы оправились в школу. На рассвете возле сельсовета раздалась стрельба, дежурная вахта с автоматами ринулась к сельсовету, но там уже не было никого. Просто никого, ни своих людей, ни чужих, ни Оксаны. Оксану больше не видел никто.
Ещё одна грустная история была перед нашим отъёздом, когда священника, принявшего православие и отказавшегося от конкордата с Ватиканом, застрелили возле церкви когда он отпирал дверь. Это было у нас на глазах, неожиданно и трагично, хотя Оксану, пожалуй, было больше жаль, чем священника.
В перестрелки я попадал не раз, но ни разу не был ранен. Вообще, когда речь шла о жизни и смерти, мне везло. По мне много раз давали промах. Однажды, когда моя лодка на реке Урал перевернулась, я ухитрился уцепиться за банку, и меня вынесло на берег. Когда на учёном совете министерства у меня началась желудочковая экстрасистолия а потом предсердная бигеминия, кардиологи, присутствующие на совете ухитрились снять эти явления и только потом вызвали реанимобиль. Дома во время обеда у меня возникла глубокая кома и миновала, как только врачи реанимации вошли в квартиру.
Хуже обстояло дело, когда речь шла не о жизни и смерти, а о существенной травме. За день до отъезда с лесозаготовок я убирал ветки между скатами, по которым скатывали брёвна с горы. Мои товарищи меня не увидели и пустили бревно. Если бы я успел выпрямится, я бы, вероятно, погиб. Если бы я был ниже скатов, я бы не получил бы никаких повреждений. Но я стоял ровно на уровне скатов, и бревно покатилось не по двум точкам, а по трём. Я сильно напугал коллег, они вызвали травматолога из пограничной медслужбы, но я очнулся раньше, чем он приехал. И когда я очнулся, вся кодла набросилась на меня, утверждая, что нужно смотреть, когда что-нибудь делаешь, что я мог сам погибнуть и их подвести. Так что военная санитарная машина, вовремя подъехавшая на лесозаготовку, спасла меня от самосуда. После удара бревном у меня впервые появились отчётливые изменения на МРТ (естественно, обнаруженные впоследствии, когда МРТ уже существовало), хотя через 3 дня, когда пограничники доставили меня домой, я чувствовал себя уже вполне прилично.
На третьем курсе мы снова попали в западноукраинское село на более короткий срок и с иной задачей. Был разгар коллективизации, и мы должны были проводить агитационную работу. Вероятно, более эффектно было ехать безоружным, но наша администрация решила не рисковать ради эффекта. Мы приходили в хаты, обязательно спросив разрешения, и рассказывали о том, какая польза может быть достигнута при объединении сил в коллективных хозяйствах. Я устал и опёрся на своего верного Шпагина, а хозяин дома сказал мне: «Что ж вы так с ним обнимаетесь, Вы бы лучше людей любили, а не оружие». Держались они, тем не менее, прилично и задавали каверзные вопросы. «А вот трактор может пахать глубоко?» «Может». «А нам глубоко нельзя, у нас чернозём тонким слоем. Глубоко будем пахать, глину вывернем». Но как старый прицепщик, я подробно объяснил им, как регулируется глубина вспашки, и даже сделал для этого чертежи. Не знаю, поверили они мне или нет, но я добросовестно постарался разъяснить ситуацию.
Когда из этого дома мы шли в сельсовет, где ночевали, через узкую, но глубокую пропасть был мостик, соединяющий две стороны глинистого откоса, между которыми и была пропасть. Мы проходили здесь два часа назад, и поэтому чувствовали себя спокойно. Я встал на первую доску мостика и подрезанная доска провалилась. Я упал на спину, на глинистый откос. Я понимал, что шевелиться нельзя, и несколько голосов мне сразу крикнули: «Не шевелись». Мне бросили верёвку, я за неё ухватился, и меня медленно поволокли вверх под траурные звуки «Вы жертвою пали в борьбе роковой». После этого мы прощупывали уже каждую досточку каждого мостика.
Наряду с оружием, нам выдали специальные агитационные бюллетени, которые назывались «Спутник агитатора», но очень быстро название «спутник агитатора» стало относиться к оружию. Интересно, что человек, получающий в руки оружие, начинает ощущать себя по-другому. Мне бы никогда не пришло бы в голову зайти в чужой сад и нарвать там яблок. Здесь же, проходя через чей-нибудь сад, ударяли прикладом о ствол и, собрав яблоки, уходили не чувствуя никакой вины.
После окончания агитационной кампании мы вернулись к учёбе. Начался четвёртый курс. Увеличилось количество клинических предметов и, что особенно меня интересовало, началось изучение клинической психологии и психиатрии. С этого времени я учился не просто увлечённо, но и азартно. Я сдал зимнюю сессию без единой четвёрки, но в это время произошло событие, круто изменившее мою жизнь.
. Этот пост на сайте