106. Стадия резистентности (стабильной адаптации). 1.
В стадии резистентности (стабильной психической адаптации) не обнаруживаются явные отклонения в характере потребностей, в организации поведения, направленного на их удовлетворение, и микросоциальном взаимодействии, причём удовлетворительное микросоциальное взаимодействие позволяет уменьшать число и интенсивность межличностных конфликтов, а иногда позволяет полностью их избегать. Поскольку удовлетворение актуальных потребностей требует наличия благоприятной ситуации или возможности её изменения в желательном направлении (аллопсихическая адаптация), оно существенно зависит от неконтролируемых субъектом факторов. Эти факторы могут быть исходно недостаточно контролируемы, или становиться такими в сложных социальных взаимодействиях, обычных в новой среде или во вновь осваиваемом регионе. Таким образом, в районе Крайнего Севера социальное взаимодействие может принимать неконтролируемый субъектом характер. Таким образом, резистентность редко реализуется только за счёт аллопсихической адаптации. В тех случаях, когда аллопсихическая адаптация не может обеспечить длительной стадии резистентности, на первый план выступает интрапсихическая адаптация. Чтобы не возвращаться к этому в дальнейшем, хочу сразу подчеркнуть, что алло- и интрапсихическая адаптация обычно наблюдаются одновременно, и нередко взаимодействуют.
Вероятно, целесообразно описать нескольких испытуемых, которые исследовались в стадии резистентности. С человеком, о котором я хочу писать (его фамилия была Ярцев), я встретился во время проведения исследований на Оле. Он был врачом, и я познакомился с ним почти сразу после начала этих исследований, следуя принципу установления доброжелательных контактов прежде всего в медицинских учреждениях. На Колыму он попал по распределению после окончания Первого Ленинградского медицинского института. Он легко согласится с таким распределением, поскольку его привлекали условия работы в районах Крайнего Севера. Помимо северного коэффициента к зарплате, который на Колыме составлял 1.7, работа в этом районе позволяла бронировать квартиру и прописку на весь срок обязательного распределения. Кроме того, он увлекался горными лыжами, хотя считал, что увлекаться ими в Советском Союзе занятие не достоянное, поскольку представитель этой страны никогда не завоёвывали престижных мест в международных соревнованиях. А на мой вопрос о том, как же его увлечения согласуются с представлением о непрестижности любительских занятий горнолыжным спортом из-за малых успехов страны в соревнованиях профессионалов, он ответил: «Ну, чем больше будет любителей, тем скорее появятся перспективные профессионалы».
Верховья реки Ола.
Фото с сайта
Ярцев был хирургом по специальности, и свой выбор специальности объяснял так: «Хирург всегда вмешивается в процесс заболевания активно, результаты его вмешательства заметны, и если редко говорят «хороший терапевт», «слабый терапевт», то слова «он хороший хирург» или «как хирург он не тянет», можно услышать часто. Причём, судят об этом обычно потому, насколько хорошо хирург оперирует, не возникают ли осложнения после его операций, ну, а набить руку на операциях в общем не сложно. Если начинаешь дежурить в хирургическом отделении с 3 курса, то к окончанию института даже такие сложные операции, как резекция желудка, уже выполняешь. Со мной, во всяком случае, было именно так. Диагностические способности или оценка прогноза у хирурга не более заметна, чем у врачей других специальностей. Здесь труднее себя проявить, но врач, который не оперирует, вообще не имеет такой возможности».
Я не был согласен с этим, и изложил ему свою точку зрения, но он сказал, что обо мне разговора нет, я добился известности благодаря исследовательской работе, а это, по сути, деятельность не врачебная. Я понимал, что если я приведу возражения против такого взгляда на мою деятельность, я услышу ещё какие-нибудь аргументы, а мои шансы переубедить Владимира Ярцева были невелики. Но помощь нам, когда мы в ней нуждались, он оказывал охотно, и к моим сотрудникам относился со снисходительной доброжелательностью.
«Парень хороший, но гордыня в нём играет, и думает он, что если он будет вести себя чуть-чуть надменно, люди будут принимать его позицию как позицию человека, имеющего более высокий статус» - говорил о Ярцеве Саша Ланеев. Ярцев полагал, что то, что он окончил институт во второй столице, уже само по себе даёт преимущество перед другими врачами, работавшими в больнице на Оле, и кончавшими в основном хабаровский мединститут.
Приезд на Колыму по распределению был, с его точки зрения, преимуществом. Те врачи, которые приехали сюда добровольно, либо были неудачниками в крупных медицинских центрах, либо гнались за деньгами. У него же в Ленинграде всё было хорошо и однажды, сидя в нашей компании во время обсуждения результатов работы дня, он, услышав слова «выталкивающие факторы», попросил объяснить, что понимается под этими словами, а потом сказал: «Не удивительно, что я никогда этих слов не слышал. У меня выталкивающих факторов не было никогда». Чувство собственного превосходства и несколько надменная манера держаться, у северян-старожилов вскоре стало вызывать чувство протеста. Но Ярцев изменил не манеру поведения, а круг общения из которого исключил всех носителей отрицательных мнений о нём. Впрочем, он умел и не замечать таких мнений, пропускал их мимо ушей. Для того, чтобы он услышал отрицательный отзыв о себе, нужно было выделить этот отзыв из общей речи либо большей громкостью, либо нарочитой отчётливостью фразы, либо специально обратить его внимание на сказанное, иногда даже с некоторой насмешкой: «Как только тебе делают замечание, ты сразу глохнешь». Владимир, естественно, отрицал это, и некоторое время даже специально прислушивался к разговору, чтобы понять, не сказал ли кто-нибудь чего-нибудь негативного в его адрес, но такой позиции хватало ненадолго.
Поначалу эти особенности поведения вызывали отрицательную реакцию у врачей, давно работающих в больнице на Оле, а особенно у старшей сестры этой больнице, которая была нашей главной медицинской покровительницей. Но к тому времени, когда я познакомился с Володей, об отрицательных реакциях окружающих на его поведение я услышал от старшей сестры, сам я таких реакций уже не видел. «Немножко поосторожнее он стал, - говорила старшая сестра, - а главное, к нему привыкли, и замечать это перестали» «А как он оперирует?» - спросил я. «Как любой из наших хирургов, - ответила старшая сестра, - у нас вообще хирурги сильные, и то, что он не слабее оказался, я достоинством посчитала». «Он также думает?» - спросил я. «Не знаю, - сказала она, - он на эту тему не говорит, только иногда говорит мне: «Сегодня новый больной поступит, я думаю, что там пенентрирующая язва желудка. Положите его в мою палату, вряд ли ваши с такой операцией справятся»». «Вы возражали?» «Да нет, я давно уже не возражаю, хочет оперировать пациента, пусть оперирует. Я убедилась, что он может это сделать не хуже других, а остальное - это уже удача. Так что он года полтора выделялся и реакции вызывал, а теперь просто на Оле живёт. Не то, чтобы он поумнел, а нашим стало безразлично, поумнел он или нет». А подумав, добавила: «Впрочем, одно изменилось. Он перестал демонстрировать то, что на мнение коллег ему наплевать, и даже научился выслушивать уважительно. Но всерьёз к чужим мнениям не относится, делает так, как собирался».
Однажды, во время нашего второго приезда на Олу, мы вместе с Ярцевым обедали в столовой райкома, куда у него оказался постоянный пропуск. Я спросил его: «По Ленинграду не тоскуете?» Он ответил: «Бывает иногда, но всё реже и реже. В отпуск я решил поехать один раз через 2,5 года после начала работы. Этот отпуск будет 6-и месячный с оплаченной дорогой». «А вернётесь?» «Пока не знаю. Здесь ведь и преимущества есть». «И какие же?» «Ну, зарплата, прежде всего. Я один, матери немного денег высылаю, но всё равно много остаётся. Я уже иногда думаю, может доработать здесь до последней северной надбавки». «До последней? - удивился я,- Это ведь только первые 5 надбавок идут через год, а 6-я и 7-я - через два. Это ж получается, что 9 лет надо проработать». «Ну, 3 года, так или иначе, проработать придётся. Так что надо решать только, проработать ли сверх того ещё 6 лет и приехать домой с большими деньгами, или остаться после окончания срока распределения в Ленинграде. Какие-то деньги уже к этому времени будут, но не большие». «Так что, нету определённых планов уеду - останусь?» «По времени нету определённых планов, когда-нибудь, конечно, уеду, всю жизнь здесь жить не буду. А квартиру здесь мне дали хорошую, Нутэтэгрынэ меня лично знает и хорошо ко мне относится. На первых порах со здешними старожилами конфликты бывали, потому что они не сразу поняли, чего я стою. А теперь нет конфликтов, им, правда, уважение надо оказывать, но этому я уже научился. Когда дело выгодное, я его делаю независимо от того, что думаю. А показать уважение старожилам - выгодно. Ну, и оперирую я блестяще. Я уже, когда приехал это умел, а сейчас ещё опыту прибавилось. Они, правда, делают вид, что не знают, что я оперирую лучше всех, но я уже не обижаюсь. Теперь не вижу никакой причины, почему бы не пожить здесь подольше ради будущего богатства». «Давно так думать стали?» «Да, наверное, года через 1,5 после того, как приехал». «А отношения со старожилами когда наладились?» «Да примерно в это же время». «А когда появилось ощущение, что здесь, в общем, неплохо?» «Да сейчас и не помню». «А может быть, что тогда же?» «Так, наверное, и было, но не ручаюсь».
Периодическую тоску по Ленинграду, которая сохранилась у Владимира до сих пор, можно было, при желании, расценивать как элемент аверсии (отвращения) к жизни на Оле, но появлялась эта аверсия на короткое время и нечасто, а отношения с людьми здесь на Оле стали более важными и, по мнению Владимира, наладились. Из всего этого можно было сделать вывод, что примерно через полтора года после приезда на Олу закончилась первичная адаптация, и уже год длится стадия резистентности. И даже если Владимир решит уехать после окончания срока распределения, это, скорее всего, будет связано с появлением каких-либо новых привлекающих факторов в Ленинграде, чем с возникновением выталкивающих факторов здесь, на Оле.
А потом Калачёв, будучи в Москве (он готовил к защите кандидатскую диссертацию), со смехом рассказал мне: «А приятель ваш, Володя Ярцев, совсем колымчанином стал». Я спросил: «А что значит, стал колымчанином?» «Перестал дорожить статусом профессии. Когда у нас инженер в бульдозеристы идёт, это никого не удивляет, но из врачей до Ярцева никто в бульдозеристы не шёл». «А он что, в бульдозеристы пошёл?» «Да нет, всё-таки не так откровенно всё было. На Оле старательская артель есть, ей по штату врач положен. Ну, председатель артели Шабалдас говорит Ярцеву: «Я слыхал, у тебя со времени стройотряда права бульдозериста есть». «Есть, - сказал Ярцев, - а что?» «Понимаешь, вот ты говорил ребятам, что на хорошую машину ещё не скопил, а сколько времени ты уже здесь. Это, брат, не по северному, знаешь же, что не за туманами сюда приехали. Что тебе полгода в Питере делать? Ну, побудь месяц с матерью, как обычные люди в отпуске. Мы через 2 недели уже промывку начнём. Но 2 недели я тебя подожду, зачислю тебя врачом, когда для врача работа будет, а остальное время ребятам на бульдозере поможешь, и не придётся копить на машину. Если месяца 4 у нас проработаешь, уже тебе любая машина обеспечена». Это, - сказал Калачёв, - сам Шабалдас рассказывал. Говорит, парень молодой и здоровый, и ставка врача будет замещена, а по сути - ещё один человек в артели». «И что, пошёл?» - спросил я. «Да он и сейчас там».
Так моют золото в старательской артели на Оле.
Фото с сайта
На Ярцева были данные психодиагностического обследования, он сам заинтересовался и предложил пройти обследование при условии, что мы ему расскажем, что получилось. Мы ему, естественно, рассказали, но сейчас мне нужно было подтверждение, и я спросил Калачёва: «Вот когда мы там были, у него было настроение очень хорошее, а теперь?» Вопрос был не праздный, мы были на Оле в период белых ночей, у Ярцева настроение было явно повышенное, но это могло быть и вследствие большего количества фотонов, падающих на его сетчатку. «Да у него, - сказал Калачёв, - плохого настроения, по-моему, вообще не бывает. Тут у него неприятности были, я его спросил: «Как твои неприятности?» А он меня спросил: «А какие неприятности? У меня, вроде, никаких неприятностей не было». Я, - продолжал Калачёв, - несомненно счёл бы неприятностями ситуацию, если бы родственники больного в письменном заявлении обвинили бы меня в недостатке квалификации». «А что, - говорю, - такое заявление о Ярцеве было?» «Было, - сказал Калачёв, - После того, как у больного, прооперированного им по поводу гнойного аппендицита перитонит начался. Но если бы его вину признать, то это неприятности не только для него, а для всей больницы были бы, и главный врач очень грамотно ответил в райисполком - туда жалоба была направлена - что, дескать, аппендицит гнойный, обратились с запозданием, аппендикс лопнул, едва до него дотронулись, и гной попал в брюшину. Перитониту не дали затянутся, очень активно провели терапию, грамотно провели, высеяли материал и лечили антибиотиками, к которым флора, вызвавшая гнойный аппендицит, а затем и перитонит, была чувствительна. Тут спасибо надо сказать человеку, что так хорошо справился - уже через неделю никаких последствий не было. Ну, а Ярцев этот ответ принял буквально, хоть наедине ему главный врач и сказал: «Это твоя вина. В таких случаях раньше чем прикасаться к аппендиксу всё тщательно закрывают стерильными салфетками». Но это он мимо ушей пропустил и решил, что неприятностей у него не было. И всё время, пока это разбирательство шло, не то, что не нервничал, а очень весёлый ходил».
Для меня это было доказательством того, что пик на 9-й шкале Методики многостороннего исследования личности (ММИЛ), который вовремя исследования Ярцева был ведущим в профиле методики, не был случайным. Ведущий пик на 9-й шкале отражает склонность к повышенному настроению, оптимизму, который может быть необоснованным, высокую активность, часто не достаточно организованную, и если пик отмечается постоянно или, в случае, если повторные исследования не проводились, но постоянно отмечается независимое от ситуации повышенное настроение, обычно можно говорить о том типе личности, который К. Леонгард называл uberleicht - сверхлёгкие. Я понял что через полтора года после приезда на Олу Володя перешёл из стадии первичной адаптации в стадию резистентности, и что главную роль в устранении тревоги играл тот механизм интрапсихической адаптации, который называется отрицанием - когда всё, что может испортить настроение, отрицается либо на уровне восприятия, когда человек не видит или не слышит неустраивающие его стимулы, либо на уровне переработки ситуации, когда отрицается негативный характер ситуации или негативный характер отдельных стимулов.
Завершая это описание, я хочу сказать, что Ярцев проработал в артели весь сезон, уговорив главного врача дать ему на 5 месяцев отпуск без сохранения содержания, и ссылаясь при этом на то, что деньги ему нужны для того, чтобы обеспечить хорошее лечение его старой матери и избавить её от каких-либо материальных трудностей. Может быть, он говорил правду, но машину (чёрную волгу, которые тогда были в моде на Чукотке и Колыме) он купил сразу, как только вернулся из артели.
Вероятно, целесообразно описать нескольких испытуемых, которые исследовались в стадии резистентности. С человеком, о котором я хочу писать (его фамилия была Ярцев), я встретился во время проведения исследований на Оле. Он был врачом, и я познакомился с ним почти сразу после начала этих исследований, следуя принципу установления доброжелательных контактов прежде всего в медицинских учреждениях. На Колыму он попал по распределению после окончания Первого Ленинградского медицинского института. Он легко согласится с таким распределением, поскольку его привлекали условия работы в районах Крайнего Севера. Помимо северного коэффициента к зарплате, который на Колыме составлял 1.7, работа в этом районе позволяла бронировать квартиру и прописку на весь срок обязательного распределения. Кроме того, он увлекался горными лыжами, хотя считал, что увлекаться ими в Советском Союзе занятие не достоянное, поскольку представитель этой страны никогда не завоёвывали престижных мест в международных соревнованиях. А на мой вопрос о том, как же его увлечения согласуются с представлением о непрестижности любительских занятий горнолыжным спортом из-за малых успехов страны в соревнованиях профессионалов, он ответил: «Ну, чем больше будет любителей, тем скорее появятся перспективные профессионалы».
Верховья реки Ола.
Фото с сайта
Ярцев был хирургом по специальности, и свой выбор специальности объяснял так: «Хирург всегда вмешивается в процесс заболевания активно, результаты его вмешательства заметны, и если редко говорят «хороший терапевт», «слабый терапевт», то слова «он хороший хирург» или «как хирург он не тянет», можно услышать часто. Причём, судят об этом обычно потому, насколько хорошо хирург оперирует, не возникают ли осложнения после его операций, ну, а набить руку на операциях в общем не сложно. Если начинаешь дежурить в хирургическом отделении с 3 курса, то к окончанию института даже такие сложные операции, как резекция желудка, уже выполняешь. Со мной, во всяком случае, было именно так. Диагностические способности или оценка прогноза у хирурга не более заметна, чем у врачей других специальностей. Здесь труднее себя проявить, но врач, который не оперирует, вообще не имеет такой возможности».
Я не был согласен с этим, и изложил ему свою точку зрения, но он сказал, что обо мне разговора нет, я добился известности благодаря исследовательской работе, а это, по сути, деятельность не врачебная. Я понимал, что если я приведу возражения против такого взгляда на мою деятельность, я услышу ещё какие-нибудь аргументы, а мои шансы переубедить Владимира Ярцева были невелики. Но помощь нам, когда мы в ней нуждались, он оказывал охотно, и к моим сотрудникам относился со снисходительной доброжелательностью.
«Парень хороший, но гордыня в нём играет, и думает он, что если он будет вести себя чуть-чуть надменно, люди будут принимать его позицию как позицию человека, имеющего более высокий статус» - говорил о Ярцеве Саша Ланеев. Ярцев полагал, что то, что он окончил институт во второй столице, уже само по себе даёт преимущество перед другими врачами, работавшими в больнице на Оле, и кончавшими в основном хабаровский мединститут.
Приезд на Колыму по распределению был, с его точки зрения, преимуществом. Те врачи, которые приехали сюда добровольно, либо были неудачниками в крупных медицинских центрах, либо гнались за деньгами. У него же в Ленинграде всё было хорошо и однажды, сидя в нашей компании во время обсуждения результатов работы дня, он, услышав слова «выталкивающие факторы», попросил объяснить, что понимается под этими словами, а потом сказал: «Не удивительно, что я никогда этих слов не слышал. У меня выталкивающих факторов не было никогда». Чувство собственного превосходства и несколько надменная манера держаться, у северян-старожилов вскоре стало вызывать чувство протеста. Но Ярцев изменил не манеру поведения, а круг общения из которого исключил всех носителей отрицательных мнений о нём. Впрочем, он умел и не замечать таких мнений, пропускал их мимо ушей. Для того, чтобы он услышал отрицательный отзыв о себе, нужно было выделить этот отзыв из общей речи либо большей громкостью, либо нарочитой отчётливостью фразы, либо специально обратить его внимание на сказанное, иногда даже с некоторой насмешкой: «Как только тебе делают замечание, ты сразу глохнешь». Владимир, естественно, отрицал это, и некоторое время даже специально прислушивался к разговору, чтобы понять, не сказал ли кто-нибудь чего-нибудь негативного в его адрес, но такой позиции хватало ненадолго.
Поначалу эти особенности поведения вызывали отрицательную реакцию у врачей, давно работающих в больнице на Оле, а особенно у старшей сестры этой больнице, которая была нашей главной медицинской покровительницей. Но к тому времени, когда я познакомился с Володей, об отрицательных реакциях окружающих на его поведение я услышал от старшей сестры, сам я таких реакций уже не видел. «Немножко поосторожнее он стал, - говорила старшая сестра, - а главное, к нему привыкли, и замечать это перестали» «А как он оперирует?» - спросил я. «Как любой из наших хирургов, - ответила старшая сестра, - у нас вообще хирурги сильные, и то, что он не слабее оказался, я достоинством посчитала». «Он также думает?» - спросил я. «Не знаю, - сказала она, - он на эту тему не говорит, только иногда говорит мне: «Сегодня новый больной поступит, я думаю, что там пенентрирующая язва желудка. Положите его в мою палату, вряд ли ваши с такой операцией справятся»». «Вы возражали?» «Да нет, я давно уже не возражаю, хочет оперировать пациента, пусть оперирует. Я убедилась, что он может это сделать не хуже других, а остальное - это уже удача. Так что он года полтора выделялся и реакции вызывал, а теперь просто на Оле живёт. Не то, чтобы он поумнел, а нашим стало безразлично, поумнел он или нет». А подумав, добавила: «Впрочем, одно изменилось. Он перестал демонстрировать то, что на мнение коллег ему наплевать, и даже научился выслушивать уважительно. Но всерьёз к чужим мнениям не относится, делает так, как собирался».
Однажды, во время нашего второго приезда на Олу, мы вместе с Ярцевым обедали в столовой райкома, куда у него оказался постоянный пропуск. Я спросил его: «По Ленинграду не тоскуете?» Он ответил: «Бывает иногда, но всё реже и реже. В отпуск я решил поехать один раз через 2,5 года после начала работы. Этот отпуск будет 6-и месячный с оплаченной дорогой». «А вернётесь?» «Пока не знаю. Здесь ведь и преимущества есть». «И какие же?» «Ну, зарплата, прежде всего. Я один, матери немного денег высылаю, но всё равно много остаётся. Я уже иногда думаю, может доработать здесь до последней северной надбавки». «До последней? - удивился я,- Это ведь только первые 5 надбавок идут через год, а 6-я и 7-я - через два. Это ж получается, что 9 лет надо проработать». «Ну, 3 года, так или иначе, проработать придётся. Так что надо решать только, проработать ли сверх того ещё 6 лет и приехать домой с большими деньгами, или остаться после окончания срока распределения в Ленинграде. Какие-то деньги уже к этому времени будут, но не большие». «Так что, нету определённых планов уеду - останусь?» «По времени нету определённых планов, когда-нибудь, конечно, уеду, всю жизнь здесь жить не буду. А квартиру здесь мне дали хорошую, Нутэтэгрынэ меня лично знает и хорошо ко мне относится. На первых порах со здешними старожилами конфликты бывали, потому что они не сразу поняли, чего я стою. А теперь нет конфликтов, им, правда, уважение надо оказывать, но этому я уже научился. Когда дело выгодное, я его делаю независимо от того, что думаю. А показать уважение старожилам - выгодно. Ну, и оперирую я блестяще. Я уже, когда приехал это умел, а сейчас ещё опыту прибавилось. Они, правда, делают вид, что не знают, что я оперирую лучше всех, но я уже не обижаюсь. Теперь не вижу никакой причины, почему бы не пожить здесь подольше ради будущего богатства». «Давно так думать стали?» «Да, наверное, года через 1,5 после того, как приехал». «А отношения со старожилами когда наладились?» «Да примерно в это же время». «А когда появилось ощущение, что здесь, в общем, неплохо?» «Да сейчас и не помню». «А может быть, что тогда же?» «Так, наверное, и было, но не ручаюсь».
Периодическую тоску по Ленинграду, которая сохранилась у Владимира до сих пор, можно было, при желании, расценивать как элемент аверсии (отвращения) к жизни на Оле, но появлялась эта аверсия на короткое время и нечасто, а отношения с людьми здесь на Оле стали более важными и, по мнению Владимира, наладились. Из всего этого можно было сделать вывод, что примерно через полтора года после приезда на Олу закончилась первичная адаптация, и уже год длится стадия резистентности. И даже если Владимир решит уехать после окончания срока распределения, это, скорее всего, будет связано с появлением каких-либо новых привлекающих факторов в Ленинграде, чем с возникновением выталкивающих факторов здесь, на Оле.
А потом Калачёв, будучи в Москве (он готовил к защите кандидатскую диссертацию), со смехом рассказал мне: «А приятель ваш, Володя Ярцев, совсем колымчанином стал». Я спросил: «А что значит, стал колымчанином?» «Перестал дорожить статусом профессии. Когда у нас инженер в бульдозеристы идёт, это никого не удивляет, но из врачей до Ярцева никто в бульдозеристы не шёл». «А он что, в бульдозеристы пошёл?» «Да нет, всё-таки не так откровенно всё было. На Оле старательская артель есть, ей по штату врач положен. Ну, председатель артели Шабалдас говорит Ярцеву: «Я слыхал, у тебя со времени стройотряда права бульдозериста есть». «Есть, - сказал Ярцев, - а что?» «Понимаешь, вот ты говорил ребятам, что на хорошую машину ещё не скопил, а сколько времени ты уже здесь. Это, брат, не по северному, знаешь же, что не за туманами сюда приехали. Что тебе полгода в Питере делать? Ну, побудь месяц с матерью, как обычные люди в отпуске. Мы через 2 недели уже промывку начнём. Но 2 недели я тебя подожду, зачислю тебя врачом, когда для врача работа будет, а остальное время ребятам на бульдозере поможешь, и не придётся копить на машину. Если месяца 4 у нас проработаешь, уже тебе любая машина обеспечена». Это, - сказал Калачёв, - сам Шабалдас рассказывал. Говорит, парень молодой и здоровый, и ставка врача будет замещена, а по сути - ещё один человек в артели». «И что, пошёл?» - спросил я. «Да он и сейчас там».
Так моют золото в старательской артели на Оле.
Фото с сайта
На Ярцева были данные психодиагностического обследования, он сам заинтересовался и предложил пройти обследование при условии, что мы ему расскажем, что получилось. Мы ему, естественно, рассказали, но сейчас мне нужно было подтверждение, и я спросил Калачёва: «Вот когда мы там были, у него было настроение очень хорошее, а теперь?» Вопрос был не праздный, мы были на Оле в период белых ночей, у Ярцева настроение было явно повышенное, но это могло быть и вследствие большего количества фотонов, падающих на его сетчатку. «Да у него, - сказал Калачёв, - плохого настроения, по-моему, вообще не бывает. Тут у него неприятности были, я его спросил: «Как твои неприятности?» А он меня спросил: «А какие неприятности? У меня, вроде, никаких неприятностей не было». Я, - продолжал Калачёв, - несомненно счёл бы неприятностями ситуацию, если бы родственники больного в письменном заявлении обвинили бы меня в недостатке квалификации». «А что, - говорю, - такое заявление о Ярцеве было?» «Было, - сказал Калачёв, - После того, как у больного, прооперированного им по поводу гнойного аппендицита перитонит начался. Но если бы его вину признать, то это неприятности не только для него, а для всей больницы были бы, и главный врач очень грамотно ответил в райисполком - туда жалоба была направлена - что, дескать, аппендицит гнойный, обратились с запозданием, аппендикс лопнул, едва до него дотронулись, и гной попал в брюшину. Перитониту не дали затянутся, очень активно провели терапию, грамотно провели, высеяли материал и лечили антибиотиками, к которым флора, вызвавшая гнойный аппендицит, а затем и перитонит, была чувствительна. Тут спасибо надо сказать человеку, что так хорошо справился - уже через неделю никаких последствий не было. Ну, а Ярцев этот ответ принял буквально, хоть наедине ему главный врач и сказал: «Это твоя вина. В таких случаях раньше чем прикасаться к аппендиксу всё тщательно закрывают стерильными салфетками». Но это он мимо ушей пропустил и решил, что неприятностей у него не было. И всё время, пока это разбирательство шло, не то, что не нервничал, а очень весёлый ходил».
Для меня это было доказательством того, что пик на 9-й шкале Методики многостороннего исследования личности (ММИЛ), который вовремя исследования Ярцева был ведущим в профиле методики, не был случайным. Ведущий пик на 9-й шкале отражает склонность к повышенному настроению, оптимизму, который может быть необоснованным, высокую активность, часто не достаточно организованную, и если пик отмечается постоянно или, в случае, если повторные исследования не проводились, но постоянно отмечается независимое от ситуации повышенное настроение, обычно можно говорить о том типе личности, который К. Леонгард называл uberleicht - сверхлёгкие. Я понял что через полтора года после приезда на Олу Володя перешёл из стадии первичной адаптации в стадию резистентности, и что главную роль в устранении тревоги играл тот механизм интрапсихической адаптации, который называется отрицанием - когда всё, что может испортить настроение, отрицается либо на уровне восприятия, когда человек не видит или не слышит неустраивающие его стимулы, либо на уровне переработки ситуации, когда отрицается негативный характер ситуации или негативный характер отдельных стимулов.
Завершая это описание, я хочу сказать, что Ярцев проработал в артели весь сезон, уговорив главного врача дать ему на 5 месяцев отпуск без сохранения содержания, и ссылаясь при этом на то, что деньги ему нужны для того, чтобы обеспечить хорошее лечение его старой матери и избавить её от каких-либо материальных трудностей. Может быть, он говорил правду, но машину (чёрную волгу, которые тогда были в моде на Чукотке и Колыме) он купил сразу, как только вернулся из артели.