56. Моя встреча с психоанализом и психосоматическое значение тревожного ряда.
Восторг по поводу психоанализа после длительного его запрещения захватил очень широкий круг специалистов, и некоторое время казалось, что СССР может догнать самую психоаналитическую страну Европы Францию. Но страна была слишком велика, течений слишком много, и людей, которые относились к психоанализу скептически, было достаточное количество. Примерно также относился к психоанализу и я, хотя когда мой пациент хотел лечиться исключительно психоанализом, но только у меня, я сумел имитировать психоанализ достаточно правдоподобно. Во время этого увлечения психоанализом в СССР (а потом и в Российской Федерации), негативный опыт применения психоанализа вообще не принимался в расчёт.
В момент, когда увлечение психоанализом в РФ было достаточно сильным, я был в Калифорнии. Я приехал туда по приглашению Калифорнийского университета и провёл в Merci-Clinic круглый стол о проблемах психологии и психиатрии и сравнительном подходе к этим проблемам в СССР и в США, а потом прочитал лекцию об этом же для более широкой аудитории. Во время круглого стола и моей лекции никто не касался вопросов психоанализа и мне никто не задавал вопросов о нём, а уходя из клиники, я увидел объявление о проведении симпозиума «Кризис психоанализа». Я полагаю, что ситуация стабилизируется и психоанализ займёт своё место как одно из направлений психотерапии без чрезмерного восторга по поводу психоанализа и без неприятия его. В этой связи мне хочется вспомнить ещё один случай.
В мою лабораторию позвонил человек, ранее никогда со мной не общавшийся, и попросил моей консультации, я разрешил ему зайти. Он вежливо поздоровался, я предложил ему сесть и тогда он сказал: «Когда-то мне тоже ставили диагноз гипоталамического синдрома, но это оказалось ошибкой, поскольку с моей симптоматикой оказалось возможным справиться просто с помощью психотерапии (я не стал ему говорить, что в некоторых случаях психотерапия позволяет снять симптоматику при сохранении самих гипоталамических поражений). Я спросил его: «Вы пришли мне это сообщить?». «Нет, - он сказал, - я хочу сказать, что психотерапия мне сейчас не нужна, я 5 лет находился в психоанализе и теперь сам в состоянии психотерапевтически проанализировать любой свой симптом». «Поздравляю, - сказал я, подумав, что 5 лет - срок большой, и в когнитивной психотерапии почти немыслимый, - но какое я к этому имею отношение?» «Дело в том, - сказал мой визитёр, - что после психоанализа у меня всё-таки остались атаки паники». Меня позабавила эффективная психотерапия, после которой остаются атаки паники и я спросил его: «И чего бы вы хотели от меня?» «По-видимому, психоанализ не может справиться с атаками паники. Я хочу спросить у вас, не существует ли психотропного препарата, который бы действовал достаточно сильно, чтобы снять атаки паники, и достаточно коротко, чтобы его действие не продолжалось слишком долго после того, как атака паники ликвидирована». «Такой препарат есть, - сказал я, - и если вы заведёте карточку, то я смогу его вам выписать». «А что это за препарат?» «Это, - сказал я, - с сугубо научной миной, - один из последних представителей транквилизаторов бензодиазепинового ряда, он называется альпрозалам. Вы будете принимать его при малейших признаков атаки паники, а, кроме того, будете носить его всегда, чтоб вы знали, что у вас есть возможность его использовать». Я понимал, что нет никаких оснований, считать ошибочным диагноз гипоталамического синдрома, который ему ставился, поскольку имел большой опыт эффективной психотерапии при гипоталамических поражениях. Но как раз в этих случаях приходилось добавлять какие-либо психотропные средства. То, что у визитёра остались атаки паники подтверждало, на мой взгляд (как и при других гипоталамических расстройствах), недостаточность в этом случае чистой психотерапии. Он поблагодарил, завёл карточку, взял рецепт на альпрозалам и примерно через полтора месяца позвонил мне чтобы сказать, что ему пришлось применить препарат только один раз и что он чувствует себя спокойнее уже от того, что препарат лежит у него в кармане. Последняя моя беседа с ним состоялась по телефону, он звонил из Лондона и в голосе его звучал ужас. «Феликс Борисович, - сказал он, - я ещё должен две недели пробыть в Лондоне, альпрозалам у меня кончился, а без него я чувствую большое беспокойство». «Я не вижу ничего страшного, - сказал я, - просто в Лондоне альпрозалам называется Xanax. Приобретите его и перезвоните мне». Он перезвонил с Xanaxв кармане, вполне успокоенный, поблагодарил меня за участие и пригласил в любой вечер зайти в свой клуб, хотя этим предложением я, естественно, не воспользовался. Все три телефонные беседы были достаточно длительными, и я старался максимально вести в них элементы когнитивной психотерапии. Психотерапия - в данном случае психоанализ, которым с пациентом до меня занимались в течение 5 лет - по-видимому, снял первые элементы тревожного ряда, но ощущение неотвратимости катастрофы, на фоне которой обычно возникают атаки паники, сохранилось, поскольку психоанализ был не в состоянии ликвидировать эти интенсивные проявления тревожного ряда. Даже краткие сеансы когнитивной психотерапии, проведенной по телефону, оказались в этом случае более эффективными.
Представление о тревоге как о едином явлении, имеющим различные феменологические проявления, образующие тревожный ряд, оказалось чрезвычайно продуктивным и распространилось ещё до того, как тревожный рад был описан в двух руководствах и в одном словаре.
Однажды я присутствовал на симпозиуме, проводимом по типу круглого стола, посвященному психосоматическим аспектам гипертонической болезни. Основной доклад делал хорошо знакомый мне человек полковник медицинской службы и доктор медицинских наук, который провёл тщательное и продуктивное исследование состояния командной и координационной служб в дальних надводных и подводных походах. Больше чем у половины военнослужащих, участвующих в этих группах, в течение похода поднималось артериальное давление, которое к концу похода достигало цифр, недопустимых для плавсостава. Этих людей, обычно наиболее опытных и одарённых, приходилось списывать на берег. Выступающий полковник проследил параллельные изменения уровня артериального давления и уровня тревоги, обнаружил высокий уровень корреляций и решил, что если этих людей поставить в условия, позволяющие существенно снизить уровень тревоги, будет снижаться и давление. Его гипотеза подтвердилась, на нормализацию давления и снижение уровня тревоги уходило 1,5-2 года работы на берегу, после чего никакая медицинская комиссия не находила причин отстранять этих моряков от самых сложных плаваний. Всё это было интересно само по себе, но я спросил полковника: «А как, собственно, вы судили об выраженности тревоги». И он удивлённо ответил мне: «Естественно, по общепринятой методике - по смене элементов тревожного ряда». Поскольку он был со мной знаком, то если бы он знал, что тревожный ряд сформулировал я, он бы что-нибудь сказал по этому поводу, но для него это уже было явление из ряда «как известно».
В момент, когда увлечение психоанализом в РФ было достаточно сильным, я был в Калифорнии. Я приехал туда по приглашению Калифорнийского университета и провёл в Merci-Clinic круглый стол о проблемах психологии и психиатрии и сравнительном подходе к этим проблемам в СССР и в США, а потом прочитал лекцию об этом же для более широкой аудитории. Во время круглого стола и моей лекции никто не касался вопросов психоанализа и мне никто не задавал вопросов о нём, а уходя из клиники, я увидел объявление о проведении симпозиума «Кризис психоанализа». Я полагаю, что ситуация стабилизируется и психоанализ займёт своё место как одно из направлений психотерапии без чрезмерного восторга по поводу психоанализа и без неприятия его. В этой связи мне хочется вспомнить ещё один случай.
В мою лабораторию позвонил человек, ранее никогда со мной не общавшийся, и попросил моей консультации, я разрешил ему зайти. Он вежливо поздоровался, я предложил ему сесть и тогда он сказал: «Когда-то мне тоже ставили диагноз гипоталамического синдрома, но это оказалось ошибкой, поскольку с моей симптоматикой оказалось возможным справиться просто с помощью психотерапии (я не стал ему говорить, что в некоторых случаях психотерапия позволяет снять симптоматику при сохранении самих гипоталамических поражений). Я спросил его: «Вы пришли мне это сообщить?». «Нет, - он сказал, - я хочу сказать, что психотерапия мне сейчас не нужна, я 5 лет находился в психоанализе и теперь сам в состоянии психотерапевтически проанализировать любой свой симптом». «Поздравляю, - сказал я, подумав, что 5 лет - срок большой, и в когнитивной психотерапии почти немыслимый, - но какое я к этому имею отношение?» «Дело в том, - сказал мой визитёр, - что после психоанализа у меня всё-таки остались атаки паники». Меня позабавила эффективная психотерапия, после которой остаются атаки паники и я спросил его: «И чего бы вы хотели от меня?» «По-видимому, психоанализ не может справиться с атаками паники. Я хочу спросить у вас, не существует ли психотропного препарата, который бы действовал достаточно сильно, чтобы снять атаки паники, и достаточно коротко, чтобы его действие не продолжалось слишком долго после того, как атака паники ликвидирована». «Такой препарат есть, - сказал я, - и если вы заведёте карточку, то я смогу его вам выписать». «А что это за препарат?» «Это, - сказал я, - с сугубо научной миной, - один из последних представителей транквилизаторов бензодиазепинового ряда, он называется альпрозалам. Вы будете принимать его при малейших признаков атаки паники, а, кроме того, будете носить его всегда, чтоб вы знали, что у вас есть возможность его использовать». Я понимал, что нет никаких оснований, считать ошибочным диагноз гипоталамического синдрома, который ему ставился, поскольку имел большой опыт эффективной психотерапии при гипоталамических поражениях. Но как раз в этих случаях приходилось добавлять какие-либо психотропные средства. То, что у визитёра остались атаки паники подтверждало, на мой взгляд (как и при других гипоталамических расстройствах), недостаточность в этом случае чистой психотерапии. Он поблагодарил, завёл карточку, взял рецепт на альпрозалам и примерно через полтора месяца позвонил мне чтобы сказать, что ему пришлось применить препарат только один раз и что он чувствует себя спокойнее уже от того, что препарат лежит у него в кармане. Последняя моя беседа с ним состоялась по телефону, он звонил из Лондона и в голосе его звучал ужас. «Феликс Борисович, - сказал он, - я ещё должен две недели пробыть в Лондоне, альпрозалам у меня кончился, а без него я чувствую большое беспокойство». «Я не вижу ничего страшного, - сказал я, - просто в Лондоне альпрозалам называется Xanax. Приобретите его и перезвоните мне». Он перезвонил с Xanaxв кармане, вполне успокоенный, поблагодарил меня за участие и пригласил в любой вечер зайти в свой клуб, хотя этим предложением я, естественно, не воспользовался. Все три телефонные беседы были достаточно длительными, и я старался максимально вести в них элементы когнитивной психотерапии. Психотерапия - в данном случае психоанализ, которым с пациентом до меня занимались в течение 5 лет - по-видимому, снял первые элементы тревожного ряда, но ощущение неотвратимости катастрофы, на фоне которой обычно возникают атаки паники, сохранилось, поскольку психоанализ был не в состоянии ликвидировать эти интенсивные проявления тревожного ряда. Даже краткие сеансы когнитивной психотерапии, проведенной по телефону, оказались в этом случае более эффективными.
Представление о тревоге как о едином явлении, имеющим различные феменологические проявления, образующие тревожный ряд, оказалось чрезвычайно продуктивным и распространилось ещё до того, как тревожный рад был описан в двух руководствах и в одном словаре.
Однажды я присутствовал на симпозиуме, проводимом по типу круглого стола, посвященному психосоматическим аспектам гипертонической болезни. Основной доклад делал хорошо знакомый мне человек полковник медицинской службы и доктор медицинских наук, который провёл тщательное и продуктивное исследование состояния командной и координационной служб в дальних надводных и подводных походах. Больше чем у половины военнослужащих, участвующих в этих группах, в течение похода поднималось артериальное давление, которое к концу похода достигало цифр, недопустимых для плавсостава. Этих людей, обычно наиболее опытных и одарённых, приходилось списывать на берег. Выступающий полковник проследил параллельные изменения уровня артериального давления и уровня тревоги, обнаружил высокий уровень корреляций и решил, что если этих людей поставить в условия, позволяющие существенно снизить уровень тревоги, будет снижаться и давление. Его гипотеза подтвердилась, на нормализацию давления и снижение уровня тревоги уходило 1,5-2 года работы на берегу, после чего никакая медицинская комиссия не находила причин отстранять этих моряков от самых сложных плаваний. Всё это было интересно само по себе, но я спросил полковника: «А как, собственно, вы судили об выраженности тревоги». И он удивлённо ответил мне: «Естественно, по общепринятой методике - по смене элементов тревожного ряда». Поскольку он был со мной знаком, то если бы он знал, что тревожный ряд сформулировал я, он бы что-нибудь сказал по этому поводу, но для него это уже было явление из ряда «как известно».