Узкая колея, ведущая вдаль (2)
Начало - https://belash-family.livejournal.com/143705.html
Поезд на раз. Гуреевский, август 2004 г.
Едем дальше! Кондуктор в тепловозе с машинистами, а пассажиры предоставлены сами себе. Все двери открыты на принципах полного и безграничного доверия Горьковской ж/д к тем, кто тут катается - ну, типа, мы надеемся, что вы все взрослые и прыгать на ходу не будете. Кому охота - может садиться на порожках наружных дверей, поставив ноги на выступающие решетчатые подножки, и ветки будут хлестать очарованного смельчака по коленям. А хоть бы кто и прыгнул - не беда. Насыпь высотой не больше 0,3 м, никакого гравия, да и скорость совсем не гоночная.
Вначале наш путь лежит между лесополос, прикрывающих дорогу от снежных заносов - но уже здесь деревья, кусты и высокие травы подступают к поезду почти вплотную. А часто и больше, чем вплотную - если ты решил высунуться из тамбура, будь готов к тому, что ветка ощутимо смажет тебя по лицу. Берегите глаза!
Полосы ограждения кое-где разрываются - мы катим вдоль полей и лугов. Прозрачный и жаркий соломенно-желтый простор раскидывается на обе стороны, и в слабом знойном мареве виднеются вдали рощицы, а то вдруг и группа домов.
И вот поезд погружается в лес.
Впечатление прелести мира нарастает с каждым ударом колес о рельсовые стыки. Мы фотографируем, что есть сил экономя пленку и понимая, что дальше могут встретиться и более красивые пейзажи, что фото не передаст в полной мере краски и пространство.
С чем это сравнить? почему неспешный ход по лесу поезда из двух мини-вагонов порождает в душе вначале слабое, но затем все более и более усиливающееся ликование? я постараюсь объяснить - и здесь мы непосредственно подходим к ответу на вопрос «Почему люди увлекаются УЖД?»
Все мы по горло сыты индустриальными и урбанистическими пейзажами. Прямоугольные очертания, давящие массивы геометрических фигур, столбы труб, кристаллическое однообразие домов всем и давно надоели. Казалось бы - беги на природу, найди не истоптанное людьми место, обоснуйся на сонном берегу лесной речки или у зеркального круга озера, успокой свои уставшие от геометрии глаза зеленью, голубизной и естественными изгибами природных форм.
Но есть люди, влюбленные в железо. Оружие, машины, гусеницы и поршни завораживают их, цифры технических характеристик приводит их в тихое исступление, а модели самолетов, танков и паровозов заставляют их душу трепетать. Этакие «жестянщики» из «Неукротимой планеты» Гаррисона. Зная, как великолепны внешние формы (женские, растительные, облачные, машинные, ледяные, а также волны и пламя) и как упоительно познание нового о предмете своей страсти, я понимаю этих людей и жму им руку. Они знают толк в увлечении.
Есть люди, выбирающие только природу. Горы, леса, снежные равнины, болота манят их и сводят с ума. При первой возможности они убегают из города в мир естества и остаются там как можно дольше. Наверное, такие люди подсознательно выбирают себе профессии полевых геологов, охотоведов, лесоустроителей, спелеологов и искателей реликтовых гоминидов.
Есть ценители сочетания зрелищ. Вот эти-то и ездят по УЖД. Им недостает чего-то и на лязгающих полях узловых железнодорожных станций, и среди бескрайних травяных лугов, хотя они умеют любоваться и тем, и другим. Вид строгой и прямой железной колеи, уходящей в природное буйство леса, сводит их пристрастия вместе, как две полусферы урана в горящий шар критической массы.
Пересечение путей 750 и 1520 мм, ст. Тумская, август 2004 г.
Меня чарует непротиворечивое сочетание искусственной конструкции со свободно развивающимся естеством. Вот рельсы. Вот лес. Они вместе, и не мешают друг другу. Умом я понимаю, что мир рельсов стремится подавить мир деревьев, вырубить его, спилить, свести под корень; знаю и то, что сила природы постоянно подтачивает все рукотворное - она съедает металл ржавлением, растворяет кирпичи, взламывает бетон ростками. Но в некоторых избранных местах на какое-то время устанавливается трепетное и невраждебное равновесие железа и жизни. Равновесие непрочно и обманчиво, да, но можно успеть им полюбоваться.
Вспомните ту пору в изобразительном искусстве, когда художники живописали руины, поросшие кустарником. Нет бы - просто лес! или только фасады домов! Но они писали руины, побежденные растениями. Это и были истинные поклонники сочетания.
По ягоды, август 2004 г.
И особенно мне по душе, когда природы - много, а человеческих добавок - чуть, самая малость, обозначающая присутствие людей, но не их торжество над природой. Тем и хороша узкая колея, идущая по топкому, густому лесу. Здесь человек знает свое место в мире и не старается его расширить до техногенной пустыни. Не просто сочетание - гармония! Мы - часть природы; да, мы вредная, губительная ее часть, но если находим силу сдержать, обуздать свою хищность, то мир благодарит нас, своих опасных детей, картинами дивной красоты, где все - и неживое, и живое, - обретает свою честную долю, отведенную в проекте Творения. Невозможно, чтобы в проектном бюро там, наверху, итогом цивилизации значился отравленный, радиоактивный ад уродов!
Как знать - не означает ли колея от Тумской до Головановой Дачи ту меру, которую нам надлежит соблюдать в общении с природой? не показывает ли она, что по миру надо двигаться узкой, бережной и осторожной колеей, не отнимая, не захватывая то, что нам не принадлежит?
Такие мысли нашли меня на обратном пути - а пока поезд шел к конечной станции, мы занимались тем, что глазели, не в силах насытиться, и восклицали, увидев что-нибудь особо выдающееся.
Поглядеть тут есть на что.
В высоком смешанном лесу, внизу большей частью представляющем собой разливанное болото, проложена единственная колея. Разъездов никаких - тут разъезжаться не с кем. Прорезь в лесу - шириной с тепловоз, т.к. поезд по пути аккуратно срубает ветки, вырастающие в путевой прогал. По сторонам то сплошь деревья, то луга, плавно переходящие в озера, спящие с открытыми глазами.
Еще одна - третья, - причина любви к УЖД в том, что они проложены по лесным теснинам, их пассажир лишен дальнего обзора; каждый новый пейзаж открывается внезапно, и предугадать, что ты увидишь в следующую минуту - невозможно. Путь - как череда непредсказуемых загадок и красот, нанизанных на нити рельсов.
Часто поезд идет между лесными стенами, шурша о них боками; временами лес немного разрежается, и видно, что он стоит на сплошном ковре пышных мхов, иногда даже на взгляд ощутимо влажных, водянистых, а порой иссохших и сверху слегка порыжевших - наверное, так выглядит седина у леших. Или вдруг взгляду открывается жутковатая тайна - и справа, и слева к колее почти впритык подходит черная стоячая вода, из которой вырастают мачтовые стволы сосен. А вот - словно кто-то огромный тихо и тяжко дохнул на лес, и сосны полегли беспорядочным завалом, вывернув из болотной земли свои лапчатые корни. Не буря - участки упавшего леса невелики, и соседние дерева стоят как ни в чем не бывало.
Это походит на падение деревьев при подземном торфяном пожаре, когда корням не за что держаться в прогоревшей почве, превратившейся в бесплотный пепел - я видел, как на великом мещерском пожаре 1972 года сосны рушились пачками, вздымая тучи гари и вихри искр, и в грунте открывались ямины, пылающие жаром, а в нескольких десятках метров армейский бульдозер взламывал плугом землю, прокладывая противопожарный ров.
Так и здесь - хлябь плохо держит корни сосен, и они валятся.
Слева сухо и горько просвечивает блеклый, голый желто-серый лес, погубленный низовым, стелящимся над землей пожаром. Стволы опалены, обуглены понизу, облетевшие ветви остры и тонки; часть пожарища вырублена. Порою и в живом лесу белеют образы древесной смерти - с умерших осин спадает кора, и они светят гладким и тусклым белым серебром.
Вот болота, покрытые волнистой шерстью длинных острых трав; местами проблескивают водяные окна, а то горбится кочкарник и торчат сгнившие на корню мертвые деревца. Вон с зеркальной воды поднялись и полетели к лесу утки. Картины сменяются, а глазам все мало зрелищ - и снова смыкается лес, чтобы дать отдых и подготовить к следующей панораме. Лишь два рельса, с неярким блеском прямо уходящие в бесконечный лесной коридор - больше ничего людского вокруг, разве что километровые столбы, но и те облезли, потрескались, обросли лишайниками. Шпалы утопают во мхах, иногда их вовсе не видно, но затем песчаная насыпь проявляется, выступает из травы узким и невысоким уплощенным веретьем посреди торфянистых вод.
Колея во мхах, август 2004 г.
Кое-что о шпалах. Многие из них носят следы беспощадного времени, но частенько встречаются новенькие, со свежей бурой пропиткой - и небольшие штабели по семь-восемь шпал иногда попадаются у насыпи. Редкие мостики через канавы все обновлены. За дорогой следят; признаки заботливого к ней отношения заметны на всем маршруте.
Согласно карте 1956 г., дорога проходит близ деревни Спирино, через Артемово и станцию Курша. Похоже, как раз Спирино мы и заметили в отдалении слева на начальном, более открытом участке трассы - разрозненные строения и сады. Артемово - очень небольшая, но вполне жилого вида деревушка, где сошло человек пять. Курша предстала несколькими домами (два заброшены и растворяются в лесу), погруженными в тишину вечного сна; нас никто не встречал. Видны остатки стрелок, но разъездного пути уже нет; какие-то полуразрушенные дощатые станционные сооружения утонули в бурьяне. На рассохшемся, в трещинах, столбе - наполовину выцветшая, сильно облупившаяся табличка: «Вход в заповедник только по пропускам!» Какой заповедник? кому предъявлять пропуск?..
Кроме Артемова и Курши, было еще два-три загадочных остановочных пункта без каких-либо обозначений, где машинисты высадили уходящих в лес за ягодами и грибами (на обратном пути они их подобрали, уже с полными корзинами).
Наконец, мы прибываем в деревню Голованово. Станция Голованова Дача - понятие больше условное, нежели всамделишное, поскольку здание станции заброшено, а двери и окна его заколочены, и даже название станции снято. А между тем в 1988-ом я заходил на станцию и брал обратный билет - тогда в ходу были маленькие жесткие картонные прямоугольнички.
Деревня скорее широкая, чем большая. Дома стоят просторно, далеко друг от друга, как люди, что разбрелись по поляне. Пространство деревни и есть внушительная поляна в лесу. Колея здесь закольцована и образует обширный круг, по форме напоминающий каплю; тепловоз отцепляется и уходит по кругу туда, где за деревьями торчит вполне исправный на вид маленький башенный кран (похоже, там какое-то лесопредприятие). Вдоль пути бредут две юные дачницы - что они приезжие, видно по их нарядам; деревенские таких не носят; в пруду рядом с колеей плещется юноша, а его друзья сидят на бережке. Мы едва привлекаем их внимание.
Здесь царит неподвижная летняя тишь, такая густая, что слышно, как летают мухи. Если бы не эти несколько человек, с ленцой предающихся приятному ничегонеделанию, можно было подумать, что Голованово безлюдно. Но - проехал полуголый парень на мотоцикле, медленно прошествовала вдали безмолвная женщина, не взглянув в нашу сторону. Возникает поразительное ощущение того, что в Голованове - и вообще на всем пути поезда, - жизнь течет вне новостей, вне потрясений, вне политики, вне катастроф, просто ВНЕ нашего полоумного мира, сама по себе, как медленная вода, повинуясь только уклону местности. Зимой жизнь замерзает, и ее заносит снег. Весной жизнь неторопливо пробуждается и расцветает согласно ходу солнца. И так годами. Десятками лет. Всегда. Вслед за этим ощущением является желание остаться тут - но это не больше, чем греза.
Тепловоз уехал на часок по ягоды. Кондукторше захотелось набрать брусники, да и машинисты, наверное, побродят по лесу. Их опустевший ТУ7А 2879 будет стоять на рельсах, и никто его не тронет, никто не испортит. Жизнь в режиме идущего по небу солнца не предрасполагает к вандализму.
Такие вот местечки есть в России. Сенкевич незадолго до кончины снял сюжет о Головановой Даче и Тумской узкоколейке, чем местные жители сильно гордятся. Здесь немало дачников из Москвы, блаженствующих от отсутствия какой бы то ни было цивилизации.
Пассажиры сходятся, точно зная, когда ТУ7А 2879 вернется и прицепится к составу. По-моему, они даже часами не пользуются, а чувствуют приближение тепловоза как грядущую перемену погоды.
Весь обратный путь мы проводим в тамбуре хвостового вагона, стараясь наглядеться и надышаться, запомнить и сохранить все явленные нам зрелища. Когда-то еще доведется побывать здесь?..
Затем - снова Тума. Поскольку воскресенье, шансы сесть на проходящий автобус не то чтобы сомнительны, но несколько зыбки. На наше счастье в рейс собирается дополнительный ПАЗ, уже солидно набитый едущими в Рязань; нам достаются лишь стоячие места. Лысый и краснолицый водитель ПАЗа в душе гонщик, но не лихач - поневоле любуешься его искусством быстро и как-то красиво водить автобус по богатой поворотами лесной части Большого Рязанского Кольца. Через час я схожу в своей деревне, где меня ждут отец с матерью, тетушка, брат с женой (все съехались!) и - разумеется - славный ужин с домашним вином; Миша с Олей катят дальше.
Я страстно надеюсь, что тумская дорога сохранится и будет работать дальше. Лишь бы выжили, продержались до следующего визита все деревеньки - Гуреево, Спирино, Артемово, Курша, Голованово. По пути от Тумы, ближе к Спирино, мы пересекли всего одну асфальтированную трассу - и судя по ее избитости, проложена она давненько. Вряд ли кто-нибудь найдет десятки миллионов, чтобы провести надёжную дорогу в Голованово; поэтому разумней сохранить УЖД. Хотя - кто из начальников у нас руководствуется разумом?..
И есть другая причина, которая поддерживает мое желание вновь увидеть тесный зеленый коридор в лесу и две идущие вдаль стальные полоски. Узкий путь… да, он не позволяет провозить по нему космические ракеты, громадные баки химических реакторов, титанические металлоконструкции и прочие символы тщеславия человечества. А может, оно и лучше, что не позволяет? ведь в мистическом плане широкий, торный путь с высокой пропускной способностью всегда ведет туда, где серный чад, скрежет зубовный, червь неумирающий и огонь неугасимый…
А дорога в рай - узкая.
Поезд на раз. Гуреевский, август 2004 г.
Едем дальше! Кондуктор в тепловозе с машинистами, а пассажиры предоставлены сами себе. Все двери открыты на принципах полного и безграничного доверия Горьковской ж/д к тем, кто тут катается - ну, типа, мы надеемся, что вы все взрослые и прыгать на ходу не будете. Кому охота - может садиться на порожках наружных дверей, поставив ноги на выступающие решетчатые подножки, и ветки будут хлестать очарованного смельчака по коленям. А хоть бы кто и прыгнул - не беда. Насыпь высотой не больше 0,3 м, никакого гравия, да и скорость совсем не гоночная.
Вначале наш путь лежит между лесополос, прикрывающих дорогу от снежных заносов - но уже здесь деревья, кусты и высокие травы подступают к поезду почти вплотную. А часто и больше, чем вплотную - если ты решил высунуться из тамбура, будь готов к тому, что ветка ощутимо смажет тебя по лицу. Берегите глаза!
Полосы ограждения кое-где разрываются - мы катим вдоль полей и лугов. Прозрачный и жаркий соломенно-желтый простор раскидывается на обе стороны, и в слабом знойном мареве виднеются вдали рощицы, а то вдруг и группа домов.
И вот поезд погружается в лес.
Впечатление прелести мира нарастает с каждым ударом колес о рельсовые стыки. Мы фотографируем, что есть сил экономя пленку и понимая, что дальше могут встретиться и более красивые пейзажи, что фото не передаст в полной мере краски и пространство.
С чем это сравнить? почему неспешный ход по лесу поезда из двух мини-вагонов порождает в душе вначале слабое, но затем все более и более усиливающееся ликование? я постараюсь объяснить - и здесь мы непосредственно подходим к ответу на вопрос «Почему люди увлекаются УЖД?»
Все мы по горло сыты индустриальными и урбанистическими пейзажами. Прямоугольные очертания, давящие массивы геометрических фигур, столбы труб, кристаллическое однообразие домов всем и давно надоели. Казалось бы - беги на природу, найди не истоптанное людьми место, обоснуйся на сонном берегу лесной речки или у зеркального круга озера, успокой свои уставшие от геометрии глаза зеленью, голубизной и естественными изгибами природных форм.
Но есть люди, влюбленные в железо. Оружие, машины, гусеницы и поршни завораживают их, цифры технических характеристик приводит их в тихое исступление, а модели самолетов, танков и паровозов заставляют их душу трепетать. Этакие «жестянщики» из «Неукротимой планеты» Гаррисона. Зная, как великолепны внешние формы (женские, растительные, облачные, машинные, ледяные, а также волны и пламя) и как упоительно познание нового о предмете своей страсти, я понимаю этих людей и жму им руку. Они знают толк в увлечении.
Есть люди, выбирающие только природу. Горы, леса, снежные равнины, болота манят их и сводят с ума. При первой возможности они убегают из города в мир естества и остаются там как можно дольше. Наверное, такие люди подсознательно выбирают себе профессии полевых геологов, охотоведов, лесоустроителей, спелеологов и искателей реликтовых гоминидов.
Есть ценители сочетания зрелищ. Вот эти-то и ездят по УЖД. Им недостает чего-то и на лязгающих полях узловых железнодорожных станций, и среди бескрайних травяных лугов, хотя они умеют любоваться и тем, и другим. Вид строгой и прямой железной колеи, уходящей в природное буйство леса, сводит их пристрастия вместе, как две полусферы урана в горящий шар критической массы.
Пересечение путей 750 и 1520 мм, ст. Тумская, август 2004 г.
Меня чарует непротиворечивое сочетание искусственной конструкции со свободно развивающимся естеством. Вот рельсы. Вот лес. Они вместе, и не мешают друг другу. Умом я понимаю, что мир рельсов стремится подавить мир деревьев, вырубить его, спилить, свести под корень; знаю и то, что сила природы постоянно подтачивает все рукотворное - она съедает металл ржавлением, растворяет кирпичи, взламывает бетон ростками. Но в некоторых избранных местах на какое-то время устанавливается трепетное и невраждебное равновесие железа и жизни. Равновесие непрочно и обманчиво, да, но можно успеть им полюбоваться.
Вспомните ту пору в изобразительном искусстве, когда художники живописали руины, поросшие кустарником. Нет бы - просто лес! или только фасады домов! Но они писали руины, побежденные растениями. Это и были истинные поклонники сочетания.
По ягоды, август 2004 г.
И особенно мне по душе, когда природы - много, а человеческих добавок - чуть, самая малость, обозначающая присутствие людей, но не их торжество над природой. Тем и хороша узкая колея, идущая по топкому, густому лесу. Здесь человек знает свое место в мире и не старается его расширить до техногенной пустыни. Не просто сочетание - гармония! Мы - часть природы; да, мы вредная, губительная ее часть, но если находим силу сдержать, обуздать свою хищность, то мир благодарит нас, своих опасных детей, картинами дивной красоты, где все - и неживое, и живое, - обретает свою честную долю, отведенную в проекте Творения. Невозможно, чтобы в проектном бюро там, наверху, итогом цивилизации значился отравленный, радиоактивный ад уродов!
Как знать - не означает ли колея от Тумской до Головановой Дачи ту меру, которую нам надлежит соблюдать в общении с природой? не показывает ли она, что по миру надо двигаться узкой, бережной и осторожной колеей, не отнимая, не захватывая то, что нам не принадлежит?
Такие мысли нашли меня на обратном пути - а пока поезд шел к конечной станции, мы занимались тем, что глазели, не в силах насытиться, и восклицали, увидев что-нибудь особо выдающееся.
Поглядеть тут есть на что.
В высоком смешанном лесу, внизу большей частью представляющем собой разливанное болото, проложена единственная колея. Разъездов никаких - тут разъезжаться не с кем. Прорезь в лесу - шириной с тепловоз, т.к. поезд по пути аккуратно срубает ветки, вырастающие в путевой прогал. По сторонам то сплошь деревья, то луга, плавно переходящие в озера, спящие с открытыми глазами.
Еще одна - третья, - причина любви к УЖД в том, что они проложены по лесным теснинам, их пассажир лишен дальнего обзора; каждый новый пейзаж открывается внезапно, и предугадать, что ты увидишь в следующую минуту - невозможно. Путь - как череда непредсказуемых загадок и красот, нанизанных на нити рельсов.
Часто поезд идет между лесными стенами, шурша о них боками; временами лес немного разрежается, и видно, что он стоит на сплошном ковре пышных мхов, иногда даже на взгляд ощутимо влажных, водянистых, а порой иссохших и сверху слегка порыжевших - наверное, так выглядит седина у леших. Или вдруг взгляду открывается жутковатая тайна - и справа, и слева к колее почти впритык подходит черная стоячая вода, из которой вырастают мачтовые стволы сосен. А вот - словно кто-то огромный тихо и тяжко дохнул на лес, и сосны полегли беспорядочным завалом, вывернув из болотной земли свои лапчатые корни. Не буря - участки упавшего леса невелики, и соседние дерева стоят как ни в чем не бывало.
Это походит на падение деревьев при подземном торфяном пожаре, когда корням не за что держаться в прогоревшей почве, превратившейся в бесплотный пепел - я видел, как на великом мещерском пожаре 1972 года сосны рушились пачками, вздымая тучи гари и вихри искр, и в грунте открывались ямины, пылающие жаром, а в нескольких десятках метров армейский бульдозер взламывал плугом землю, прокладывая противопожарный ров.
Так и здесь - хлябь плохо держит корни сосен, и они валятся.
Слева сухо и горько просвечивает блеклый, голый желто-серый лес, погубленный низовым, стелящимся над землей пожаром. Стволы опалены, обуглены понизу, облетевшие ветви остры и тонки; часть пожарища вырублена. Порою и в живом лесу белеют образы древесной смерти - с умерших осин спадает кора, и они светят гладким и тусклым белым серебром.
Вот болота, покрытые волнистой шерстью длинных острых трав; местами проблескивают водяные окна, а то горбится кочкарник и торчат сгнившие на корню мертвые деревца. Вон с зеркальной воды поднялись и полетели к лесу утки. Картины сменяются, а глазам все мало зрелищ - и снова смыкается лес, чтобы дать отдых и подготовить к следующей панораме. Лишь два рельса, с неярким блеском прямо уходящие в бесконечный лесной коридор - больше ничего людского вокруг, разве что километровые столбы, но и те облезли, потрескались, обросли лишайниками. Шпалы утопают во мхах, иногда их вовсе не видно, но затем песчаная насыпь проявляется, выступает из травы узким и невысоким уплощенным веретьем посреди торфянистых вод.
Колея во мхах, август 2004 г.
Кое-что о шпалах. Многие из них носят следы беспощадного времени, но частенько встречаются новенькие, со свежей бурой пропиткой - и небольшие штабели по семь-восемь шпал иногда попадаются у насыпи. Редкие мостики через канавы все обновлены. За дорогой следят; признаки заботливого к ней отношения заметны на всем маршруте.
Согласно карте 1956 г., дорога проходит близ деревни Спирино, через Артемово и станцию Курша. Похоже, как раз Спирино мы и заметили в отдалении слева на начальном, более открытом участке трассы - разрозненные строения и сады. Артемово - очень небольшая, но вполне жилого вида деревушка, где сошло человек пять. Курша предстала несколькими домами (два заброшены и растворяются в лесу), погруженными в тишину вечного сна; нас никто не встречал. Видны остатки стрелок, но разъездного пути уже нет; какие-то полуразрушенные дощатые станционные сооружения утонули в бурьяне. На рассохшемся, в трещинах, столбе - наполовину выцветшая, сильно облупившаяся табличка: «Вход в заповедник только по пропускам!» Какой заповедник? кому предъявлять пропуск?..
Кроме Артемова и Курши, было еще два-три загадочных остановочных пункта без каких-либо обозначений, где машинисты высадили уходящих в лес за ягодами и грибами (на обратном пути они их подобрали, уже с полными корзинами).
Наконец, мы прибываем в деревню Голованово. Станция Голованова Дача - понятие больше условное, нежели всамделишное, поскольку здание станции заброшено, а двери и окна его заколочены, и даже название станции снято. А между тем в 1988-ом я заходил на станцию и брал обратный билет - тогда в ходу были маленькие жесткие картонные прямоугольнички.
Деревня скорее широкая, чем большая. Дома стоят просторно, далеко друг от друга, как люди, что разбрелись по поляне. Пространство деревни и есть внушительная поляна в лесу. Колея здесь закольцована и образует обширный круг, по форме напоминающий каплю; тепловоз отцепляется и уходит по кругу туда, где за деревьями торчит вполне исправный на вид маленький башенный кран (похоже, там какое-то лесопредприятие). Вдоль пути бредут две юные дачницы - что они приезжие, видно по их нарядам; деревенские таких не носят; в пруду рядом с колеей плещется юноша, а его друзья сидят на бережке. Мы едва привлекаем их внимание.
Здесь царит неподвижная летняя тишь, такая густая, что слышно, как летают мухи. Если бы не эти несколько человек, с ленцой предающихся приятному ничегонеделанию, можно было подумать, что Голованово безлюдно. Но - проехал полуголый парень на мотоцикле, медленно прошествовала вдали безмолвная женщина, не взглянув в нашу сторону. Возникает поразительное ощущение того, что в Голованове - и вообще на всем пути поезда, - жизнь течет вне новостей, вне потрясений, вне политики, вне катастроф, просто ВНЕ нашего полоумного мира, сама по себе, как медленная вода, повинуясь только уклону местности. Зимой жизнь замерзает, и ее заносит снег. Весной жизнь неторопливо пробуждается и расцветает согласно ходу солнца. И так годами. Десятками лет. Всегда. Вслед за этим ощущением является желание остаться тут - но это не больше, чем греза.
Тепловоз уехал на часок по ягоды. Кондукторше захотелось набрать брусники, да и машинисты, наверное, побродят по лесу. Их опустевший ТУ7А 2879 будет стоять на рельсах, и никто его не тронет, никто не испортит. Жизнь в режиме идущего по небу солнца не предрасполагает к вандализму.
Такие вот местечки есть в России. Сенкевич незадолго до кончины снял сюжет о Головановой Даче и Тумской узкоколейке, чем местные жители сильно гордятся. Здесь немало дачников из Москвы, блаженствующих от отсутствия какой бы то ни было цивилизации.
Пассажиры сходятся, точно зная, когда ТУ7А 2879 вернется и прицепится к составу. По-моему, они даже часами не пользуются, а чувствуют приближение тепловоза как грядущую перемену погоды.
Весь обратный путь мы проводим в тамбуре хвостового вагона, стараясь наглядеться и надышаться, запомнить и сохранить все явленные нам зрелища. Когда-то еще доведется побывать здесь?..
Затем - снова Тума. Поскольку воскресенье, шансы сесть на проходящий автобус не то чтобы сомнительны, но несколько зыбки. На наше счастье в рейс собирается дополнительный ПАЗ, уже солидно набитый едущими в Рязань; нам достаются лишь стоячие места. Лысый и краснолицый водитель ПАЗа в душе гонщик, но не лихач - поневоле любуешься его искусством быстро и как-то красиво водить автобус по богатой поворотами лесной части Большого Рязанского Кольца. Через час я схожу в своей деревне, где меня ждут отец с матерью, тетушка, брат с женой (все съехались!) и - разумеется - славный ужин с домашним вином; Миша с Олей катят дальше.
Я страстно надеюсь, что тумская дорога сохранится и будет работать дальше. Лишь бы выжили, продержались до следующего визита все деревеньки - Гуреево, Спирино, Артемово, Курша, Голованово. По пути от Тумы, ближе к Спирино, мы пересекли всего одну асфальтированную трассу - и судя по ее избитости, проложена она давненько. Вряд ли кто-нибудь найдет десятки миллионов, чтобы провести надёжную дорогу в Голованово; поэтому разумней сохранить УЖД. Хотя - кто из начальников у нас руководствуется разумом?..
И есть другая причина, которая поддерживает мое желание вновь увидеть тесный зеленый коридор в лесу и две идущие вдаль стальные полоски. Узкий путь… да, он не позволяет провозить по нему космические ракеты, громадные баки химических реакторов, титанические металлоконструкции и прочие символы тщеславия человечества. А может, оно и лучше, что не позволяет? ведь в мистическом плане широкий, торный путь с высокой пропускной способностью всегда ведет туда, где серный чад, скрежет зубовный, червь неумирающий и огонь неугасимый…
А дорога в рай - узкая.