Описываю разные мысли согласно присяге,
- ответил Хлебников и подал военкому заявление о выходе из коммунистической партии большевиков.
Все замечательно, но - как тут давеча мне случилось написать - это - упрощение. Потому что это не противостояние "чаушеску" с его "секуритате" - и Украины.
Это противостояние "чаушеску" с его "секуритате" - и Украины минус Донецк, минус Луганск, минус Харьков, минус Крым, минус Одесса.
Конечно, намного проще закрывать на это глаза и описывать исключительно в терминах "народ versus тиран".
* * *
Да, буквально месяц назад можно было говорить об отсутствии сепаратистской, сецессионистской риторики. И это позволяло высказывать мнение о том, что Украина как национальное государство уже состоялось.
Но месяц прошел - и сепаратистская риторика появляется. И это заставляет еще раз присмотреться к ситуации.
Но прежде - несколько более общие рассуждения о принципиальном отношении к сепаратизму.
Мое мнение - последовательно либеральная точка зрения должна подразумевать последовательную поддержку эффективного сепаратизма, эффективной сецессии. "Эффективность" в данном контексте означает, что требование об отделении поддерживают не отдельные публицисты, активисты и лидеры, а достаточно твердое большинство населения данной территории.
Сепаратизм ведет к формированию более однородных по населению стран. Следовательно, такие страны будут, в общем случае, меньше нуждаться в насильственном государственном поддержании своей целостности, а отношения людей в этих странах будут в меньшей степени подвержены идее группового противостояния "наших" и "ваших".
Более того. Можно показать, что абсолютное большинство межгосударственных и гражданских войн последних столетий были вызваны национальным вопросом. В некотором смысле эти войны были заменой (плохой заменой) мирного сепаратизма.
При этом внешняя/военная функция была и остается важнейшим фактором обоснования всей принудительно-государственной идеологии. И когда этот фактор выводится за скобки, постепенное разгосударствление, деволюция государственных функций на нижние уровни и т.д., осуществляются гораздо проще.
Если страны могут мирно договориться о своих границах на путях общего признания принципа самоопределения, то с большой вероятностью они уже не будут бояться друг друга. Обоюдная демилитаризация границ, когда-то бывшая, скорее, курьезным феноменом американо-канадской границы после договора Раша-Бэгота - сегодня становится нормой в отношениях развитых стран. А "территориализм", то есть образ мыслей, при котором человек рассматривает сохранение любого куска территории своей страны как величайшую ценность, даже если для самого себя посещение этой территории воспринимает как тяжелое наказание - постепенно ослабевает.
Соответственно, удовлетворение требований сепаратистов должно в общем случае рассматриваться как априорно правильное. Соображения насчет того, кто именно в настоящий момент стоит во главе сепаратисткого движения - наоборот, должны рассматриваться как иррелевантные. К сожалению, в реальности этот принцип слишком редко проводится. В этом смысле, например, появление независимой Словакии, осуществленное при поддержке Гитлера (оказывавашего эту поддержку из своих совершенно посторонних соображений) - такое же положительное явление, как появление независимой Болгарии, независимой Финляндии, независимой Польши, независимого Приднестровья и независимой Чечни. В этом же смысле признание независимости - это универсальный принцип, а не награда за "правильное поведение".
Здесь можно даже провести сравнение с традиционными гражданскими правами, типа свободы слова, свободы совести и т.д. Нетрудно понять, что свобода слова - это на самом деле свобода говорить то, что нам не нравится и с чем мы не согласны. Свобода совести - это свобода исповедовать религию, которую мы считаем вздорной и ошибочной. И так далее. В этом смысле право на самоопределение - это право на самоопределение народов, чьи лидеры выступают с лозунгами, которые нам кажутся ошибочными, вредными и т.д. Это право на самоопределение тех, кто отделяется от наших друзей и союзников.
Понятно, что за скобками этого общего принципа оказываются ситуации по-настоящему смешанного населения без отчетливого компактного большинства, где проведение взаимоприемлимой границы почти невозможно. Это отдельный сюжет.
Возвращаясь к Украине - мне кажется, что современный русский взгляд на украинскую проблематику отражает, помимо прочего, две специфические особенности.
Одна, которую можно просто упомянуть - это несколько параноидальный комплекс "бандеровщины". Скорее всего, он отражает десятилетия пропаганды, превратившейся в устойчивый народный миф. Понятно, что реальные "бандеровцы", то есть западно-украинские вооруженные отряды, как бы ни относиться к их непростой истории - ушли в прошлое уже два, если не три поколения назад. Какие бы кровавые события ни происходили на Западной Украине в те далекие годы - после них прошло уже как минимум больше полувека. К сегодняшним реалиям все это уже не имеет никакого отношения. Ведь никому же не пришло в голову описывать энтузиазм немцев, разрушающих Берлинскую стену и объединяющихся в единой Германии, в терминах "гитлеризма". Характерно, между прочим, полное исчезновение из оборота штампа "петлюровщины" - важнейшего элемента довоенной советской пропаганды... Следует надеяться, что нелепый комплекс "бандеровщины" отомрет сам собой, особенно если не будет столь активно поддерживаться бесстыжей пропагандистской машиной.
Вторая, более важная, особенность, которая, на мой взгляд, влияет на русское восприятие Украины - это одна специфическая особенность самой русской нации. Состоит она в исключительно высокой однородности. Думаю, в современном мире мало народов, тем более таких больших, где бы региональные особенности происхождения людей были бы так слабо выражены. Пусть лингвисты поправят меня, но мне кажется, что диалектные различия в рамках современного русского языка - намного меньше того, что свойственно большинству других языков. Во всяком случае, такого практически не бывает, чтобы один русский человек говорил на "местном", "родном" диалекте, а другой русский человек испытывал бы какие-либо реальные трудности с пониманием собеседника.
Или, скажем, другая иллюстрация - в современной России территориальное происхождение человека вообще не является сколько-нибудь значащим фактором в его оценке другими. Текущее место проживания, профессия, уровень образования, место работы - это важные факторы. А вот место рождения, тем более место рождения его родителей - ни малейшим образом.
И, как мне представляется, подобная степень национальной однородности, в реальности являющаяся уникальной, может восприниматься самими русскими как естественное свойство любого народа.
Опять же, пусть меня поправят, но мне видится так, что у нынешних украинцев такой однородности нет. Ни в плане языка, ни в плане того, что можно назвать конфессионально-культурной матрицей.
Но такая разнородность, вообще говоря, вовсе не обязательно оказыается ведущей к расколу и формированию двух или нескольких отдельных наций. Никакого детерминизма здесь нет.
Более того - национальное единство даже не обязательно предполагает наличие отдельного национального языка. Скажем, попытки возрождения ирландского гэльского ни к чему не привели, ирландцы говорят на английском - но никому даже не придет в голову сомневаться в их национальной отличности от англичан. Точно так же на наших глазах формируется белорусский народ - русско-говорящий, но вполне отличный от русского.
Далее, можно показать, что в стране с высокой степенью региональной разнородности в рамках одного и того же народа - президентская форма правления оказывается особенно неэффективной.
Ко всем известным недостаткам президентской формы правления, основанной на принципе "победитель получает все", добавляется еще искусственная поляризация, преобразующая внутри-национальный континуум в противостояние, раскол. Наоборот, максимальная децентрализация управления во всех вопросах, имеющих региональное значение, при парламентском режиме центральной власти - способствует укреплению того, что объединяет нацию. Трудно, пожалуй, привести более наглядный пример, чем послевоенная Германия.
Такое конституционное решение - децентрализация власти в сочетании с парламентским режимом - лучше других обеспечивает спокойствие и мир в стране, где нация отличается высокой разнородностью.
Но это все справедливо, конечно, только там, где имеет место господствующее осознание единой национальной принадлежности. Где люди, при всех своих различиях, включая диалект, конфессионную принадлежность и т.д., осознают себя принадлежащими к единому народу. В такой стране парламентский режим приведет, скорее, к укреплению этого ощущения единства, в то время как президентский режим будет его ослаблять.
Там же, где такое ощущение единой национальной принадлежности отсутствует (по крайней мере - у большинства населения некоей территории), сепаратизм едва ли может быть избегнут.
Десять лет назад я попытался оценить масштабы украинской национальной принадлежности и ее динамики, отталкиваясь от материалов двух переписей. Моя мысль была, что ответ на вопрос о национальной принадлежности был не очень адекватным индикатором - потому что на пост-советском пространстве на него обычно отвечали по "паспортному" принципу, то есть по пятому пункту в советской учетной системе - а в ситуации русско-украинского национального пограничья формальная национальная принадлежность родителей легко может не соответствовать собственному самосознанию респондента.
Мне казалось, далее, что более надежным индикатором в этом специфическом контексте будет служить ответ на вопрос о "родном языке" - то есть что этот ответ будет отражать не столько память о реальном языке детства, сколько нормативный образ национальной принадлежности. В этом смысле я бы рассматривал процент граждан Украины, указавших украинский язык родным - как нижнюю границу доли людей с украинским самосознанием. Нижнюю - потому что, как сказано выше, вполне может быть украинское национальное самосознания без знания украинского языка и уж, тем более, без украинского родного языка.
Тот расклад десятилетней давности, как мне кажется, позволяет отойти от крайне упрощенной картинки "западно-восточного" противостояния. Вырисовывается нечто другое, более сложное. А именно, разделение страны на три специфических региона.
Один - это Крым, где доля указавших украинский родным, составила всего 10 процентов.
Другой - это Донецкая и Луганская области, где доля указавших украинский язык родным, не просто мала (24-30 процентов), но, что важнее, за годы независимости сократилась.
Третий регион - это, собственно, вся остальная Украина, в которой при всем разбросе доли указавших украинский язык родным, этот параметр практически не снижался ниже половины и за годы независимости устойчиво рос.
Было бы очень интересно дождаться результатов очередной переписи, чтобы понять, продолжилась ли уникаьная донецко-луганская тенденция, которую можно интерпретировать как снижение украинской идентичности - или, наоборот, была переломлена в обратную сторону...
Все замечательно, но - как тут давеча мне случилось написать - это - упрощение. Потому что это не противостояние "чаушеску" с его "секуритате" - и Украины.
Это противостояние "чаушеску" с его "секуритате" - и Украины минус Донецк, минус Луганск, минус Харьков, минус Крым, минус Одесса.
Конечно, намного проще закрывать на это глаза и описывать исключительно в терминах "народ versus тиран".
* * *
Да, буквально месяц назад можно было говорить об отсутствии сепаратистской, сецессионистской риторики. И это позволяло высказывать мнение о том, что Украина как национальное государство уже состоялось.
Но месяц прошел - и сепаратистская риторика появляется. И это заставляет еще раз присмотреться к ситуации.
Но прежде - несколько более общие рассуждения о принципиальном отношении к сепаратизму.
Мое мнение - последовательно либеральная точка зрения должна подразумевать последовательную поддержку эффективного сепаратизма, эффективной сецессии. "Эффективность" в данном контексте означает, что требование об отделении поддерживают не отдельные публицисты, активисты и лидеры, а достаточно твердое большинство населения данной территории.
Сепаратизм ведет к формированию более однородных по населению стран. Следовательно, такие страны будут, в общем случае, меньше нуждаться в насильственном государственном поддержании своей целостности, а отношения людей в этих странах будут в меньшей степени подвержены идее группового противостояния "наших" и "ваших".
Более того. Можно показать, что абсолютное большинство межгосударственных и гражданских войн последних столетий были вызваны национальным вопросом. В некотором смысле эти войны были заменой (плохой заменой) мирного сепаратизма.
При этом внешняя/военная функция была и остается важнейшим фактором обоснования всей принудительно-государственной идеологии. И когда этот фактор выводится за скобки, постепенное разгосударствление, деволюция государственных функций на нижние уровни и т.д., осуществляются гораздо проще.
Если страны могут мирно договориться о своих границах на путях общего признания принципа самоопределения, то с большой вероятностью они уже не будут бояться друг друга. Обоюдная демилитаризация границ, когда-то бывшая, скорее, курьезным феноменом американо-канадской границы после договора Раша-Бэгота - сегодня становится нормой в отношениях развитых стран. А "территориализм", то есть образ мыслей, при котором человек рассматривает сохранение любого куска территории своей страны как величайшую ценность, даже если для самого себя посещение этой территории воспринимает как тяжелое наказание - постепенно ослабевает.
Соответственно, удовлетворение требований сепаратистов должно в общем случае рассматриваться как априорно правильное. Соображения насчет того, кто именно в настоящий момент стоит во главе сепаратисткого движения - наоборот, должны рассматриваться как иррелевантные. К сожалению, в реальности этот принцип слишком редко проводится. В этом смысле, например, появление независимой Словакии, осуществленное при поддержке Гитлера (оказывавашего эту поддержку из своих совершенно посторонних соображений) - такое же положительное явление, как появление независимой Болгарии, независимой Финляндии, независимой Польши, независимого Приднестровья и независимой Чечни. В этом же смысле признание независимости - это универсальный принцип, а не награда за "правильное поведение".
Здесь можно даже провести сравнение с традиционными гражданскими правами, типа свободы слова, свободы совести и т.д. Нетрудно понять, что свобода слова - это на самом деле свобода говорить то, что нам не нравится и с чем мы не согласны. Свобода совести - это свобода исповедовать религию, которую мы считаем вздорной и ошибочной. И так далее. В этом смысле право на самоопределение - это право на самоопределение народов, чьи лидеры выступают с лозунгами, которые нам кажутся ошибочными, вредными и т.д. Это право на самоопределение тех, кто отделяется от наших друзей и союзников.
Понятно, что за скобками этого общего принципа оказываются ситуации по-настоящему смешанного населения без отчетливого компактного большинства, где проведение взаимоприемлимой границы почти невозможно. Это отдельный сюжет.
Возвращаясь к Украине - мне кажется, что современный русский взгляд на украинскую проблематику отражает, помимо прочего, две специфические особенности.
Одна, которую можно просто упомянуть - это несколько параноидальный комплекс "бандеровщины". Скорее всего, он отражает десятилетия пропаганды, превратившейся в устойчивый народный миф. Понятно, что реальные "бандеровцы", то есть западно-украинские вооруженные отряды, как бы ни относиться к их непростой истории - ушли в прошлое уже два, если не три поколения назад. Какие бы кровавые события ни происходили на Западной Украине в те далекие годы - после них прошло уже как минимум больше полувека. К сегодняшним реалиям все это уже не имеет никакого отношения. Ведь никому же не пришло в голову описывать энтузиазм немцев, разрушающих Берлинскую стену и объединяющихся в единой Германии, в терминах "гитлеризма". Характерно, между прочим, полное исчезновение из оборота штампа "петлюровщины" - важнейшего элемента довоенной советской пропаганды... Следует надеяться, что нелепый комплекс "бандеровщины" отомрет сам собой, особенно если не будет столь активно поддерживаться бесстыжей пропагандистской машиной.
Вторая, более важная, особенность, которая, на мой взгляд, влияет на русское восприятие Украины - это одна специфическая особенность самой русской нации. Состоит она в исключительно высокой однородности. Думаю, в современном мире мало народов, тем более таких больших, где бы региональные особенности происхождения людей были бы так слабо выражены. Пусть лингвисты поправят меня, но мне кажется, что диалектные различия в рамках современного русского языка - намного меньше того, что свойственно большинству других языков. Во всяком случае, такого практически не бывает, чтобы один русский человек говорил на "местном", "родном" диалекте, а другой русский человек испытывал бы какие-либо реальные трудности с пониманием собеседника.
Или, скажем, другая иллюстрация - в современной России территориальное происхождение человека вообще не является сколько-нибудь значащим фактором в его оценке другими. Текущее место проживания, профессия, уровень образования, место работы - это важные факторы. А вот место рождения, тем более место рождения его родителей - ни малейшим образом.
И, как мне представляется, подобная степень национальной однородности, в реальности являющаяся уникальной, может восприниматься самими русскими как естественное свойство любого народа.
Опять же, пусть меня поправят, но мне видится так, что у нынешних украинцев такой однородности нет. Ни в плане языка, ни в плане того, что можно назвать конфессионально-культурной матрицей.
Но такая разнородность, вообще говоря, вовсе не обязательно оказыается ведущей к расколу и формированию двух или нескольких отдельных наций. Никакого детерминизма здесь нет.
Более того - национальное единство даже не обязательно предполагает наличие отдельного национального языка. Скажем, попытки возрождения ирландского гэльского ни к чему не привели, ирландцы говорят на английском - но никому даже не придет в голову сомневаться в их национальной отличности от англичан. Точно так же на наших глазах формируется белорусский народ - русско-говорящий, но вполне отличный от русского.
Далее, можно показать, что в стране с высокой степенью региональной разнородности в рамках одного и того же народа - президентская форма правления оказывается особенно неэффективной.
Ко всем известным недостаткам президентской формы правления, основанной на принципе "победитель получает все", добавляется еще искусственная поляризация, преобразующая внутри-национальный континуум в противостояние, раскол. Наоборот, максимальная децентрализация управления во всех вопросах, имеющих региональное значение, при парламентском режиме центральной власти - способствует укреплению того, что объединяет нацию. Трудно, пожалуй, привести более наглядный пример, чем послевоенная Германия.
Такое конституционное решение - децентрализация власти в сочетании с парламентским режимом - лучше других обеспечивает спокойствие и мир в стране, где нация отличается высокой разнородностью.
Но это все справедливо, конечно, только там, где имеет место господствующее осознание единой национальной принадлежности. Где люди, при всех своих различиях, включая диалект, конфессионную принадлежность и т.д., осознают себя принадлежащими к единому народу. В такой стране парламентский режим приведет, скорее, к укреплению этого ощущения единства, в то время как президентский режим будет его ослаблять.
Там же, где такое ощущение единой национальной принадлежности отсутствует (по крайней мере - у большинства населения некоей территории), сепаратизм едва ли может быть избегнут.
Десять лет назад я попытался оценить масштабы украинской национальной принадлежности и ее динамики, отталкиваясь от материалов двух переписей. Моя мысль была, что ответ на вопрос о национальной принадлежности был не очень адекватным индикатором - потому что на пост-советском пространстве на него обычно отвечали по "паспортному" принципу, то есть по пятому пункту в советской учетной системе - а в ситуации русско-украинского национального пограничья формальная национальная принадлежность родителей легко может не соответствовать собственному самосознанию респондента.
Мне казалось, далее, что более надежным индикатором в этом специфическом контексте будет служить ответ на вопрос о "родном языке" - то есть что этот ответ будет отражать не столько память о реальном языке детства, сколько нормативный образ национальной принадлежности. В этом смысле я бы рассматривал процент граждан Украины, указавших украинский язык родным - как нижнюю границу доли людей с украинским самосознанием. Нижнюю - потому что, как сказано выше, вполне может быть украинское национальное самосознания без знания украинского языка и уж, тем более, без украинского родного языка.
Тот расклад десятилетней давности, как мне кажется, позволяет отойти от крайне упрощенной картинки "западно-восточного" противостояния. Вырисовывается нечто другое, более сложное. А именно, разделение страны на три специфических региона.
Один - это Крым, где доля указавших украинский родным, составила всего 10 процентов.
Другой - это Донецкая и Луганская области, где доля указавших украинский язык родным, не просто мала (24-30 процентов), но, что важнее, за годы независимости сократилась.
Третий регион - это, собственно, вся остальная Украина, в которой при всем разбросе доли указавших украинский язык родным, этот параметр практически не снижался ниже половины и за годы независимости устойчиво рос.
Было бы очень интересно дождаться результатов очередной переписи, чтобы понять, продолжилась ли уникаьная донецко-луганская тенденция, которую можно интерпретировать как снижение украинской идентичности - или, наоборот, была переломлена в обратную сторону...