рождественская мимоария
Узнала из френдленты, что Сочельник, Рождество и все такое. Глянула на календарь - и верно, оно. «Это ж прекрасный повод клюнуть в мозг почтеннейшую публику какой-нибудь подходящий мимоарией!» - радостно потирая руки, сказала я себе. На самом деле, подходящую историю я вспомнила ещё вчера, когда мы с разносторонне одаренным и замечательным Славой приехали к нему в гараж, менять моей шниве масло. Гараж оказался наглухо замурован внушительным ледяным айсбергом, который запросто мог бы принять участие в съемках «Титаника», если бы не был некрасиво запакощен отработкой и ещё какой-то неприятного вида фигней. Слава огорчился, сказал, что без лома тут делать нечего и занялся заменой масла на улице. А я достала из багажника свою верную саперную лопатку и включила внутреннего терминатора. Лопатка, хорошо показавшая себя на расчистке просеки в Окском заповеднике, не сплоховала и во льдах - через час-полтора мы с ней прорубились к воротам и хотя бы на этот раз сделали наше сотрудничество с добрым Славой взаимовыгодным. Собственно, по ходу саперных работ я и припомнила ассоциативным образом то, что собираюсь поведать.
Не вполне уверена, что кто-то сейчас в состоянии это читать, но традиция сурово требует рождественских историй, так что вы уж крепитесь там как-нибудь.
Частную конюшню под Троицком, где я работала старшим конюхом, вы, дорогие читатели, возможно запомнили по рассказу о моем выступлении в амплуа конокрада. Я тогда упомянула, что помещение представляло собой бывший телятник, но не сказала о действующем коровнике, который занимал половину строения и имел с нашей конюшней общую стену. В коровнике обитали меланхоличные коровы и мрачный бык-производитель, который любил порой разломать двери стойла и сходить разломать ещё что-нибудь. Обыкновенно его деструктивные наклонности пресекал суровый мужик в кирзачах и ватнике, квартировавший там же, в отдельной комнатушке, аналогичной той, что на нашей половине занимали конюхи. Но в ночь на Рождество бычий нянь, понятно, свалил к жене и детям, а скотина осталась в обществе денно и нощно работающего транспортера, каковой агрегат прилежно доставлял вторичный продукт коровьей жизнедеятельности в огромный бетонный бункер. Чудо советской инженерной мысли изрядно сокращало скотникам трудозатраты и было предметом нашей тайной зависти.
По каким-то своим соображениям бык это прекрасное устройство не любил…
Впрочем, я забегаю вперед.
Начать надо было так: «наступило ясное утро седьмого января одна тысяча девятьсот девяносто не-помню-точно-какого года…»
Ну, собственно, наступило утро, прозвенел будильник, лошадки оживленно застучали ложками о тарелки, и я открыла глаза. По отсутствию света и тепла Штирлиц смекнул, что электричество ушло отмечать рождество, а, стало быть, придется распахивать торцевые ворота, чтобы впустить в потемки немножко солнышка. Подсвечивая себе фонариком, я вышла из каптерки и сонно побрела через проход между денниками.
Ворота открыть не удалось. Мало того - человеческую дверцу, прорезанную в створке не удалось открыть тоже. «Шутники чертовы, у нас же второй выход завален наглухо!» - привычно отозвалось эхо, и ему вторили требовательные голоса голодных лошадей. Матерясь и спотыкаясь, я раздала скотине воды из пожарной бочки, наложила в кормушки утреннюю кашу и набила ясли сеном.
Умиротворяющий звук, производимый десятком пар жующих челюстей, сообщил моим мыслям творческое направление, я вооружилась фомкой, расковыряла доски на окне в тамбуре и выползла на свободу.
И вот тут-то и надо вернуться к началу повести и повторить: бык не любил чудо советской инженерной мысли.
Ночью рогатый засранец выбрался из заточения и отправился привычно крушить. И не иначе как сам черт, который в ночь перед Рождеством обожает красть луну и все такое, внушил этой тупой полутонне говядины дойти до самого конца транспортера и своротить его так, чтобы верхняя секция сорвалась с края бункера и улеглась аккурат под наши ворота. Честь и хвала советским инженерам - их детище продолжало работать и в таком неловком положении, до тех пор, пока мороз не прихватил разлившееся море, и от перегрузки не вышибло предохранители…
Если кто до сих пор не понял, то поясняю простыми словами: вход, он же выход нашей конюшни оказался по колено залит жидким коровьим дерьмом, которое за ночь смерзлось в монолит, а венчал композицию вмурованный в монолит хвост транспортера.
Это было славное рождество, братцы.
Зато теперь отковырять всего-то навсего ворота гаража саперной лопаткой для меня раз плюнуть - талант и опыт не пропьешь. Тем более, если делаешь это для хорошего человека, который меняет масло в твоей машине.
Пока настукивала текст, миновала полночь, так что в заключительных строках надо сказать: с днем рождения, Иисусе! Пожалуйста, не теряй веры в Себя, а мы уж как-нибудь.
Не вполне уверена, что кто-то сейчас в состоянии это читать, но традиция сурово требует рождественских историй, так что вы уж крепитесь там как-нибудь.
Частную конюшню под Троицком, где я работала старшим конюхом, вы, дорогие читатели, возможно запомнили по рассказу о моем выступлении в амплуа конокрада. Я тогда упомянула, что помещение представляло собой бывший телятник, но не сказала о действующем коровнике, который занимал половину строения и имел с нашей конюшней общую стену. В коровнике обитали меланхоличные коровы и мрачный бык-производитель, который любил порой разломать двери стойла и сходить разломать ещё что-нибудь. Обыкновенно его деструктивные наклонности пресекал суровый мужик в кирзачах и ватнике, квартировавший там же, в отдельной комнатушке, аналогичной той, что на нашей половине занимали конюхи. Но в ночь на Рождество бычий нянь, понятно, свалил к жене и детям, а скотина осталась в обществе денно и нощно работающего транспортера, каковой агрегат прилежно доставлял вторичный продукт коровьей жизнедеятельности в огромный бетонный бункер. Чудо советской инженерной мысли изрядно сокращало скотникам трудозатраты и было предметом нашей тайной зависти.
По каким-то своим соображениям бык это прекрасное устройство не любил…
Впрочем, я забегаю вперед.
Начать надо было так: «наступило ясное утро седьмого января одна тысяча девятьсот девяносто не-помню-точно-какого года…»
Ну, собственно, наступило утро, прозвенел будильник, лошадки оживленно застучали ложками о тарелки, и я открыла глаза. По отсутствию света и тепла Штирлиц смекнул, что электричество ушло отмечать рождество, а, стало быть, придется распахивать торцевые ворота, чтобы впустить в потемки немножко солнышка. Подсвечивая себе фонариком, я вышла из каптерки и сонно побрела через проход между денниками.
Ворота открыть не удалось. Мало того - человеческую дверцу, прорезанную в створке не удалось открыть тоже. «Шутники чертовы, у нас же второй выход завален наглухо!» - привычно отозвалось эхо, и ему вторили требовательные голоса голодных лошадей. Матерясь и спотыкаясь, я раздала скотине воды из пожарной бочки, наложила в кормушки утреннюю кашу и набила ясли сеном.
Умиротворяющий звук, производимый десятком пар жующих челюстей, сообщил моим мыслям творческое направление, я вооружилась фомкой, расковыряла доски на окне в тамбуре и выползла на свободу.
И вот тут-то и надо вернуться к началу повести и повторить: бык не любил чудо советской инженерной мысли.
Ночью рогатый засранец выбрался из заточения и отправился привычно крушить. И не иначе как сам черт, который в ночь перед Рождеством обожает красть луну и все такое, внушил этой тупой полутонне говядины дойти до самого конца транспортера и своротить его так, чтобы верхняя секция сорвалась с края бункера и улеглась аккурат под наши ворота. Честь и хвала советским инженерам - их детище продолжало работать и в таком неловком положении, до тех пор, пока мороз не прихватил разлившееся море, и от перегрузки не вышибло предохранители…
Если кто до сих пор не понял, то поясняю простыми словами: вход, он же выход нашей конюшни оказался по колено залит жидким коровьим дерьмом, которое за ночь смерзлось в монолит, а венчал композицию вмурованный в монолит хвост транспортера.
Это было славное рождество, братцы.
Зато теперь отковырять всего-то навсего ворота гаража саперной лопаткой для меня раз плюнуть - талант и опыт не пропьешь. Тем более, если делаешь это для хорошего человека, который меняет масло в твоей машине.
Пока настукивала текст, миновала полночь, так что в заключительных строках надо сказать: с днем рождения, Иисусе! Пожалуйста, не теряй веры в Себя, а мы уж как-нибудь.