Теодор Адамович Шумовский (02.02.1913-28.02.2012)
Сегодня на 100-м году жизни в Петербурге скончался старейший российский востоковед, арабист Теодор Адамович Шумовский.
Судьба его настолько причудлива, что равных в нашем востоковедении, пожалуй, не найдется. Польский дворянин Тадеуш, работавший забойщиком на шахте Стаханова, в 1932 г. написал академику Марру с просьбой принять его на отделение арабистики Ленинградского университета. Марр охотно откликнулся, ему нужны были яфетидологи из рабочих. Но когда Тадеуш приехал в Ленинград, то немедленно стал Теодором (за польское происхождение могли и вычистить, а немецкое пока сходило с рук) и вместо Марра пошел учиться к академику Крачковскому. Крачковский направил его на изучение арабских мореходных трактатов из собрания Азиатского музея. Но в 1938 г. Шумовский вместе с Гумилевым и Ереховичем был арестован, и началась его лагерно-ссыльная жизнь, продлившаяся до 1956 г. Полная реабилитация Шумовского состоялась только в 1963 году, но до этого времени он, еще будучи на птичьих правах, успел защитить и издать перевод рукописи лоцмана Васко да Гамы Ахмада ибн Маджида, чем заслужил бессмертную славу в арабистике. Став кандидатом филологических наук, он немедленно приступил к написанию докторской на тему "Арабы и море". Так что к моменту реабилитации Шумовский был уже кандидатом филологических и почти готовым доктором филологических наук. Он поступил на работу в Санкт-Петербургское отделение Института востоковедения, но любви коллег не снискал. Его филологическая докторская была забракована в секторе Ближнего Востока, и ему пришлось переписывать ее для защиты на степень доктора исторических наук. Докторская была защищена в 1967 г. Арабы узнали, что у них была великая мореходная традиция, узнала про то и родина Васко да Гамы, так что труды Шумовского немедленно были переведены на арабский и португальский языки. Шумовский был признан вторым по значимости (после Габриэля Феррана) историком арабских рукописей, касающихся навигации. По своей сложности эти тексты превосходят многие жанры арабской литературы, поскольку лоции в эпоху классического ислама писались... в стихотворной форме, сопровождались игрой слов и смыслов, содержали богатейшие сведения по наблюдательной астрономии и по технике кораблестроения. Переводя и комментируя неведомые никому рукописи, Шумовский совершил настоящий научный подвиг, посильный только для востоковеда, лингвиста и поэта, хорошо разбирающегося в технике. Все эти ипостаси в нем не только присутствовали, но и активно работали.
Коллеги, однако, сделали все, чтобы проводить заслуженного ученого на пенсию в 1979 году. Он ушел после того, как в 1977 г. вышли его знаменитые "Воспоминания арабиста", в которых история науки представала совсем не такой, каковой ее желало видеть академическое начальство. С начала 80-х годов Шумовский оказался в полной научной изоляции, поскольку студентам и аспирантам было запрещено иметь с ним дело под страхом отчисления и увольнения (контакты начались только в начале нулевых, когда враги были уже в мире ином или бессильны вследствие возраста). Это сказалось и на его последующих работах. Не мое дело давать оценку его трудам в области сравнительной лингвистики, где он выводил русские корни из арабских, или переводу Корана, выполненному размерами пушкинского времени. Но следует признать, что там, где дело не касалось навигации, идеи Шумовского всегда вызывали вполне обоснованную критику. Впрочем, будущее время может расставить акценты иначе.
Тяжелая научная судьба отца трагически повлияла на судьбу его гениального сына, одного из ярчайших студентов-арабистов Владислава Шумовского, которому в России не позволили состояться. По окончании университета его не взяли в аспирантуру по востоковедению, и он сперва нашел пристанище в пединституте Герцена, где работал в лаборатории машинного перевода, а затем взял да и защитил диссертацию на экономическом факультете. Через несколько лет после защиты Слава уехал в Англию, где стал одним из ведущих экспертов-арабистов, занимающихся оценкой нефтяных ресурсов и трансферов арабского мира. Российская наука потеряла тогда, в середине 90-х, одного из своих потенциальных лидеров, который мог бы вести молодые поколения по пути арабистики не хуже Крачковского.
Дьяконов не любил Шумовского, считал его сумасшедшим и очень гордился этой характеристикой, выданной однокурснику на допросе в 1938 г., куда его вызывали в качестве свидетеля. До конца жизни мой учитель был убежден в том, что намеком на помешательство спас жизнь человеку, которого подводили под расстрел. Но сам Теодор Адамович был иного мнения.
Не очень-то жаловала Шумовского и Старкова, говоря по его поводу: "Там, в лагерях, все были мученики, но не все святые". Что там было - явно судить не нам.
Ясно одно: почти столетний человек прожил очень тяжелую жизнь, жизнь труженика и изгнанника, он не сломался под ударами судьбы и внес весьма значительный вклад в мировую науку. Не для всех это посильно.
Все-таки жаль, что он не дожил до ста. Это была бы полная победа над Судьбой.