Совето-американский фетиш: промышленное земледелие
Читаю сейчас прекрасную и информативную книгу Seeing like a state: how certain schemes to improve the human condition have failed, написанную Джеймсом Скоттом, одним из самых проницательных социологов, исследующих взаимодействие политических управленческих структур и обывателей. В частности эта книга на примере нескольких масштабных проектов, как то введение кадастровой карты, городское планирование и в частности постройка столицы Бразилии, советская революция, описывает призму, через которую административные структуры взирают на социальную реальность, как они её упрощают и схематизируют для своих нужд, и как посредством этой схематизации, все элементы общества превращаются в безвольные винтики, предназначение которых неизбежно сводится лишь к выполнению плана, придуманного более просвещенным, дальновидным и разумным визионером. Кроме описания интересного административного феномена, книга содержит и много любопытной фактуры по каждому из выбранных автором процессов.
Вся книга заслуживает чтения, она посвящена процессам, которые редко описываются эксплицитно и тем не менее составляют важнейшую часть любого управления. Тем не менее, самая мякотка пока нашлась в шестой главе, посвященной советской коллективизации. Собственно описанию коллективизации, её скромных достижений и невыразимых издержках, предшествует короткая секция, посвященная американскому участию в коллективизации. Одновременно с СССР многие американцы, сторонники масштабного модернистского планирования, тоже интересовались возможностью внедрения коллективизации у себя в США. В США, тем не менее, просто так заставить людей против их воли работать на хозяйствах определенного типа нельзя. То ли дело в СССР. Больше спойлерить не буду, читайте сами, пассаж мне показался настолько интересным, что я его перевёл.
АПД. Спасибо g_m_f, указал, что книга не только переведена, но и лежит в сети: http://krotov.info/lib_sec/18_s/sko/tt_s_0.htm
Перед там как погрузиться в обсуждение логики и практики советской коллективизации, нам стоит учесть, что рационализация земледелия в огромном масштабе, вплоть до странового, входила в веру разделяемую социальными инженерами и агрономами-планировщиками по всему миру. И эти люди осозновали общую причастность к единому начинанию. Они связывались между собой через журналы, отраслевые конференции и выставки, подобно архитекторам, входящившим в Congres Internationaux d'Architecture Moderne. Наиболее развитыми были связи между американскими агрономами и их советскими* коллегами - связи эти не прервались до конца даже в течение Холодной войны. На отношениях сказывались огромные различия в экономической и политической конъюктуре : коммунисты завидовали уровню капиталооснащенности, особенно механизации, американских ферм, в то время как американцы с завистью смотрели на политический размах советского планирования.
Энтузиазм к применению промышленных методов в сельском хозяйстве был наиболее силён в США в период примерно с 1910 до конца 1930ых. Главными носителями этого энтузиазма были инженеры-агрономы, специалисты нового типа, сформированные под влиянием теорий в их материнской дисциплине - промышленной инженерии. Следуя в первую очередь доктринам Фредерика Тейлора, пророка изучений времени и перемещения, инженеры-агрономы переосмысливали ферму в виде "фабрики по производству пищи и волокна". Тейлористские принципы научного изучения рабочих процессов с целью их редукции до простых, повторяющихся движений, которым можно быстро обучить и неквалифицированного работника, могли неплохо работать в пределах фабричного цеха, но применение этих же принципов к разнообразным и нециклическим процессам, необходимым для выращивания культур вызывало сложности. Инженеры-агрономы, следовательно, обратили своё внимание на те аспекты фермерской деятельности, которые было бы легче всего стандартизировать. Они пытались рационализировать схему построения зданий, стандартизировать машины и оборудование и поддерживали механизацию в производстве основных зерновых культур.
Профессиональные инстикты сельскохозяйственных инженеров вели их к попыткам максимально точного воспроизведения современной фабрики на селе. Это подвигало инженеров к настойчивым требованиям увеличения масштаба обыкновенно небольших фермерских хозяйств, которое бы позволило массово производить стандартные культуры, механизировать процессы и, тем самым, предположительно сократить себестоимость производства единицы товара.
Как мы увидим позже, промышленная модель была применима к некоторым, но не ко всем видам земледелия. Тем не менее, её внедряли повсеместно и без различения, скорее как символ веры, чем как научную гипотезу требующую скептической проверки. Модернистская cамоуверенность в превосходстве большого масштаба, централизации производства и механизации была настолько преобладающей в лидирующих секторах промышленности, что применимость идентичных принципов, pari passu, к сельскому хозяйству стала догматом.
Немало усилий было потрачено на реализацию этого догмата на практике. Самым отважным примером стала "ферма" Томаса Кэмпбелла в Монтане, начатая, или, скорее, заложенная, в 1918. Это была промышленная ферма в более чем смысле. Акции рекламировались через проспекты, описывающие "промышленный потенциал" предприятия; финансист Дж. П. Морган помог собрать два миллиона долларов через публичные размещения. Монтанская фермерская корпорация была монструозной пшеничной фермой на тридцать восемь с половиной тысяч гектаров, большая часть из которых была взята в аренду у индейских племён. Несмотря на размер частных вложений, предприятие не смогло бы встать на ноги без помощи и субсидий от Министерства внутренних дел (в США управляет землями и ресурсами, а не полицией) и Министерства сельского хозяйства.
Утверждая, что фермерство на 90 процентов состоит из инженерного дела и на 10 из земледелия, Кэмпбелл намеревался стандартизировать как можно большую часть своего производства. Он выращивал пшеницу и лен - стойкие культуры, не требующие интенсивного ухода между посадкой и сбором. Земля, на которой была построена ферма была земледельческим эквивалентом отбульдоженной площадки застройки для Брасилии. Земля была целинной, естественно плодородной и не требующей дополнительного удобрения. Топография также значительно упрощала реализацию: земля была плоской, без лесов, оврагов, скал или камней, которые бы затрудняли проход машин. Иными словами, самые простые и наиболее стандартизованные культуры и земля, максимально похожей на идеальный, плоский и пустой участок, были выбраны для наиболее удобного и выгодного применения промышленных методов. В первый год Кэмпбелл закупил на ферму тридцать три трактора, сорок сноповязалок, десять молотилок, четыре комбайна и сто вагонеток; на ферме работало пятьдесят человек в течение большей части года, и вплоть до двухсот в сезоны пиковой активности.
Здесь не место для хроники судеб Монтанской фермерской корпорации, в любом случае такая хроника уже составлена с большим успехом Деборой Фицжеральд. Достаточно упомянуть, что засуха, наступившая во второй год функционирования фермы и исчезновение государственной поддержки зерновых цен в последующий год привели к краху рыночной капитализации, нанеся Дж. П. Моргану убыток в один миллион долларов. У фермы Кэмпбелла были трудности помимо погоды и цен: различия в почвах, текучка кадров и сложности в найме квалифицированных рабочих, способных работать автономно. Хотя корпорация и связывала концы с концами вплоть до 1966 года, в котором Кэмпбелл скончался, она не предоставила никаких доказательств преимуществ промышленного земледелия перед семейным в плане эффективности и рентабельности. Превосходства промышленных ферм перед более мелкими производителями были другого рода. Сам размер промышленных хозяйств обеспечивал им более выгодный доступ к кредитам, увеличивал их политическое влияние (значимое для налогов и субсидий), и добавлял сил в маркетинге. То, что крупные хозяйства теряли в гибкости и квалификации работников они зачастую возмещали своим серьёзным экономическим и политическим весом.
В 1920ых и 1930ых годах, было учреждено много крупных промышленных ферм, управляемых на основне научных принципов. Некоторые из них были приемными отпрысками взысканий по закладным в ходе депрессии, которые принесли в собственность банковых и страховых компаний большое количество ферм, не годных у дальнейшей продаже. Такие "фермы-цепочки", состоящие из большого количества, вплоть до шестиста отдельных хозяйств интегрированных в одну производственную линию (например, одна ферма для мечения поросят, вторая для их корма, и так далее по типу современного "контрактного фермерства" птицы), были достаточно распространены и их финансирование привлекало спекулятивные инвестиции. В конечном счёте, эти цепочки оказались не более конкурентноспособными относительно семейного фермерства чем корпорация Кэмпбелла. На самом деле, будучи исключительно высоко капитализированными, эти фермы были чрезвычайно уязвимы к ухудшению ситуации на рынках капитала и к колебанию цен на продукцию, учитывая их высокие фиксированные издержки. Семейной ферме, с другой стороны, было куда проще затянуть пояса и перейти на режим самообеспечения.
Наиболее поразительным предложением по соединению американского мелкоучасткового владения с экономией масштаба и научным, централизованным управлением был проект Мордехая Эзекиля и Шермана Джонсона, выдвинутый в 1930. Они описали создание "национальной фермерской корпорации", которая бы включила в себя все фермы. Корпорация была бы вертикально интегрирована, централизована и "могла бы перемещать сырьё через отдельные фермы в стране, могла бы устанавливать план и квоты по выработке, распределять машины, трудовые ресурсы и капитал, перемещать продукцию из одного региона в другой для обработки и потребления. Разительно напоминая схему промышленного производства, организационный план предлагал создание чего-то вроде единого странового земледельческого конвейера." Эзекиль, без сомнения, находился под влиянием своего недавнего тура по советским колхозам, а также учитывал состояние американской экономики, бывшей в кризисе. Джонсон и Эзекиль не были единственными сторонниками централизованного промышленного фермерства в огромном масштабе, которое предлагалось не только как ответ на экономический кризиса, но и как следствие уверенности в неотвратимом наступлении модернистского будущего. Нижеследующий пассаж, излагающий такую уверенность достаточно характерен: "Коллективизация предполагается и историей и экономикой. Политически, мелкопоместный фермер - гиря на ногах прогресса. В технологическом плане, он настолько же устарел, насколько устарели небольшие мастерские, когда-то вручную собиравшие автомобили в деревянных сараях. Русские первые со всей ясностью осознали это, и первыми адаптировались к исторической необходимости."
За этими хвалебными отсылками к советской экономике стоит не столько конкретно политическая идеология, сколько общая высоко-модернистская вера. Эта вера поддерживалась чем-то вроде импровизированной программы обмена модернистским опытом. Большое количество советских агрономов и инженеров приезжали в США, которые они рассматривали как алтарь промышленного земледелия. Их путешествия по американским хозяйствам почти всегда включали визит на Монтанскую фермерскую корпорацию Кэмпбелла и посещения кабинета М. Л. Уилсона, с 1928 возглавлявшего факультет сельскохозяйственной экономики в университете Монтаты, а позже ставшего высокоранговым чиновником в Министерстве сельского хозяйства, под руководством Генри Уолласа. Советские были настолько поражены фермой Кэмпбелла, что предложили дать в его распоряжение 400 тысяч гектаров земли в Советском Союзе, если бы он был готов приехать и продемонстрировать свои земледельческие методы.
Визиты в обратную сторону были не менее частыми. Советский Союз нанимал тысячи американских технологов и инженеров для разработки и планирования разных элементов советского промышленного производства, включая производство тракторов и другого сельхозяйственного оборудования. К 1927 СССР также напрямую закупил 27 тысяч американских тракторов. Многие гости из США, включая Эзекиля, вдохновлялись не только самим размером государственных хозяйств, но и тем, что технические специалисты - агрономы, экономисты, инженеры и статистики - казалось свободно перечерчивали советские хозяйства по, как считалось, рациональным и эгалитарным шаблонам. Крах западной экономики в 1930 усилил привлекательность советского эксперимента. Путешествующие в обе страны возвращались на родину с чувством, что они увидели будущее.
Как объясняют Дебора Фитцжеральд и Льюис Фойер, привлекательность коллективизации для американских модернизаторов земледелия имела мало отношения к вере в марксизм или к приятию советского быта. "Скорее, она следовала из того, что советские идеи по выращиванию зерна в промышленных масштабах и промышленными способами соответствовали их собственным планам о том, в какую сторону должно развиваться американское земледелие". Советская коллективизация стала, для американских гостей, огромным проектом-демонстрацией, не несущим политических затруднений, которые создала бы американская политическая система."Американцы рассматривали гигантские советские фермы как огромные экспериментальные базы, на которых американцы могли бы опробовать свои самые радикальные идеи по увеличению выработки, особенно в культивировании пшеницы. Многие вещи, которые они хотели опробовать, в Америке были просто-напросто невозможны, отчасти из-за огромной стоимости, отчасти из-за отсутствия подходящего размера участков, и отчасти потому что сами фермеры и работники были бы возмущены такого рода экспериментами." Советский эксперимент должен был стать для американского промышленного земледелия более-менее тем же, чем Управление долины Теннесси должно было стать для американского регионального планирования: экспериментальной плошадкой и возможной моделью для имплементации.
Хотя Кэмпбелл и не согласился создать свою образцовую ферму, другие приняли предложение. М.Л. Уилсон, Хароль Уэйр (имевший большой опыт в СССР) и Гай Риггин были приглашены к разработке и планированию огромного механизированного хозяйства, составлявшего двести тысяч гектаров целинной земли. Как Уилсон написал в письме своему другу, планировалось создать крупнейшее механизированное хозяйство в мире. Они спроектировали весь генеральный план, смету рабочей силы, машин и оборудования, ротацию культур и расписание работы за две недели, проведенные в декабре 1928 в чикагском отеле. Сам факт того, что эти люди представляли, что хозяйство этих размеров принципиально может быть спланировано в чикагском отеле подчеркивает их предубеждение в том, что все ключевые вопросы являлись абстрактными, техническими взаимосвязями, свободными от контекста. Как зорко объясняет Фитцжеральд: "Даже в США такие планы были бы оптимистичными, так как они основывались на нереалистичной идеализации и природы и человеческого поведения. Настолько, насколько эти планы отражали чтобы сделали американцы, будь у них сотни тысяч гектаров плоской земли, бесчетное количество работников и готовность государства потратить любые средства на достижение заявленных целей, эти планы были разработаны для абстрактного, теоретического места расположения. Это сельхозяйственное место, которое не соответствовало ни одному месту ни в США, ни в России, ни где-либо ещё, подчинялось общим законам физики и химии, не признавало никакой политической или идеологической позиции."
Огромный совхоз, изначально названный Верблюд, который они основали у Ростова-на-Дону, составлял сто пятьдесят тысяч гектаров, подготовленные для засеивания пшеницей. Как экономический проект, совхоз обернулся безнадежным провалом, хотя в ранние годы он и производил большие количества пшеницы. Детальные причины этого провала представляют для нас меньший интерес, чем тот факт, что большая их часть может быть классифицирована как контекст. Именно специфический контекст, этого конкретного хозяйства подкосил усилия планировщиков. Хозяйство, в отличие от плана, было не гипотетическим, общим, абстрактным, но непредсказуемым, сложным и частным, с уникальной комбинацией почв, социальной структурой, административной культурой, климатом, политическим структурами, оборудования, дорог, умений и привычек населения. Как мы увидим, это хозяйство схоже с Брасилией, представляя собой сбой характерного типа: сбой амбициозной высоко-модернистской схемы, для которой уже присутствующее на местах знание, практики и контекст либо игноируются, либо рассматриваются как досадный раздражитель, который необходимо преодолеть.
*В английском тексте, на этом месте и далее по тексту стоит прилагательное Russian, при этом имеются в виду не русские, как этническая группа, и не жители конкретно РСФР, а все граждане СССР. Я на месте Russian использую "советский", как наиболее близко отображающее замысел автора.
Уникальная история о том, как добрые прогрессисты силой принуждали тупых русских крестьян-деградантов следовать планам умных американцев. Планы конечно оказались так себе, миллионы человек от голода перемерли, да и мелкопоместное хозяйство спустя восемдесят лет остается выгодным, но что уж теперь. Надо ли говорить, что по сравнению с выдачей сотен тысяч гектаров под свободную фантазию малоквалифицированного иностранца, любые приключения чикагских мальчиков в 90ые выглядят детской игрой. Вот Сталин знал толк в подчинении русского быдла светлым идеям западной мысли.
Если вам понравилось, то труд можно вознаградить подарив любое удобное вам количество денег Национал-демократическому альянсу, наш Яндекс.Кошелёк: 410011227400006
Вся книга заслуживает чтения, она посвящена процессам, которые редко описываются эксплицитно и тем не менее составляют важнейшую часть любого управления. Тем не менее, самая мякотка пока нашлась в шестой главе, посвященной советской коллективизации. Собственно описанию коллективизации, её скромных достижений и невыразимых издержках, предшествует короткая секция, посвященная американскому участию в коллективизации. Одновременно с СССР многие американцы, сторонники масштабного модернистского планирования, тоже интересовались возможностью внедрения коллективизации у себя в США. В США, тем не менее, просто так заставить людей против их воли работать на хозяйствах определенного типа нельзя. То ли дело в СССР. Больше спойлерить не буду, читайте сами, пассаж мне показался настолько интересным, что я его перевёл.
АПД. Спасибо g_m_f, указал, что книга не только переведена, но и лежит в сети: http://krotov.info/lib_sec/18_s/sko/tt_s_0.htm
Перед там как погрузиться в обсуждение логики и практики советской коллективизации, нам стоит учесть, что рационализация земледелия в огромном масштабе, вплоть до странового, входила в веру разделяемую социальными инженерами и агрономами-планировщиками по всему миру. И эти люди осозновали общую причастность к единому начинанию. Они связывались между собой через журналы, отраслевые конференции и выставки, подобно архитекторам, входящившим в Congres Internationaux d'Architecture Moderne. Наиболее развитыми были связи между американскими агрономами и их советскими* коллегами - связи эти не прервались до конца даже в течение Холодной войны. На отношениях сказывались огромные различия в экономической и политической конъюктуре : коммунисты завидовали уровню капиталооснащенности, особенно механизации, американских ферм, в то время как американцы с завистью смотрели на политический размах советского планирования.
Энтузиазм к применению промышленных методов в сельском хозяйстве был наиболее силён в США в период примерно с 1910 до конца 1930ых. Главными носителями этого энтузиазма были инженеры-агрономы, специалисты нового типа, сформированные под влиянием теорий в их материнской дисциплине - промышленной инженерии. Следуя в первую очередь доктринам Фредерика Тейлора, пророка изучений времени и перемещения, инженеры-агрономы переосмысливали ферму в виде "фабрики по производству пищи и волокна". Тейлористские принципы научного изучения рабочих процессов с целью их редукции до простых, повторяющихся движений, которым можно быстро обучить и неквалифицированного работника, могли неплохо работать в пределах фабричного цеха, но применение этих же принципов к разнообразным и нециклическим процессам, необходимым для выращивания культур вызывало сложности. Инженеры-агрономы, следовательно, обратили своё внимание на те аспекты фермерской деятельности, которые было бы легче всего стандартизировать. Они пытались рационализировать схему построения зданий, стандартизировать машины и оборудование и поддерживали механизацию в производстве основных зерновых культур.
Профессиональные инстикты сельскохозяйственных инженеров вели их к попыткам максимально точного воспроизведения современной фабрики на селе. Это подвигало инженеров к настойчивым требованиям увеличения масштаба обыкновенно небольших фермерских хозяйств, которое бы позволило массово производить стандартные культуры, механизировать процессы и, тем самым, предположительно сократить себестоимость производства единицы товара.
Как мы увидим позже, промышленная модель была применима к некоторым, но не ко всем видам земледелия. Тем не менее, её внедряли повсеместно и без различения, скорее как символ веры, чем как научную гипотезу требующую скептической проверки. Модернистская cамоуверенность в превосходстве большого масштаба, централизации производства и механизации была настолько преобладающей в лидирующих секторах промышленности, что применимость идентичных принципов, pari passu, к сельскому хозяйству стала догматом.
Немало усилий было потрачено на реализацию этого догмата на практике. Самым отважным примером стала "ферма" Томаса Кэмпбелла в Монтане, начатая, или, скорее, заложенная, в 1918. Это была промышленная ферма в более чем смысле. Акции рекламировались через проспекты, описывающие "промышленный потенциал" предприятия; финансист Дж. П. Морган помог собрать два миллиона долларов через публичные размещения. Монтанская фермерская корпорация была монструозной пшеничной фермой на тридцать восемь с половиной тысяч гектаров, большая часть из которых была взята в аренду у индейских племён. Несмотря на размер частных вложений, предприятие не смогло бы встать на ноги без помощи и субсидий от Министерства внутренних дел (в США управляет землями и ресурсами, а не полицией) и Министерства сельского хозяйства.
Утверждая, что фермерство на 90 процентов состоит из инженерного дела и на 10 из земледелия, Кэмпбелл намеревался стандартизировать как можно большую часть своего производства. Он выращивал пшеницу и лен - стойкие культуры, не требующие интенсивного ухода между посадкой и сбором. Земля, на которой была построена ферма была земледельческим эквивалентом отбульдоженной площадки застройки для Брасилии. Земля была целинной, естественно плодородной и не требующей дополнительного удобрения. Топография также значительно упрощала реализацию: земля была плоской, без лесов, оврагов, скал или камней, которые бы затрудняли проход машин. Иными словами, самые простые и наиболее стандартизованные культуры и земля, максимально похожей на идеальный, плоский и пустой участок, были выбраны для наиболее удобного и выгодного применения промышленных методов. В первый год Кэмпбелл закупил на ферму тридцать три трактора, сорок сноповязалок, десять молотилок, четыре комбайна и сто вагонеток; на ферме работало пятьдесят человек в течение большей части года, и вплоть до двухсот в сезоны пиковой активности.
Здесь не место для хроники судеб Монтанской фермерской корпорации, в любом случае такая хроника уже составлена с большим успехом Деборой Фицжеральд. Достаточно упомянуть, что засуха, наступившая во второй год функционирования фермы и исчезновение государственной поддержки зерновых цен в последующий год привели к краху рыночной капитализации, нанеся Дж. П. Моргану убыток в один миллион долларов. У фермы Кэмпбелла были трудности помимо погоды и цен: различия в почвах, текучка кадров и сложности в найме квалифицированных рабочих, способных работать автономно. Хотя корпорация и связывала концы с концами вплоть до 1966 года, в котором Кэмпбелл скончался, она не предоставила никаких доказательств преимуществ промышленного земледелия перед семейным в плане эффективности и рентабельности. Превосходства промышленных ферм перед более мелкими производителями были другого рода. Сам размер промышленных хозяйств обеспечивал им более выгодный доступ к кредитам, увеличивал их политическое влияние (значимое для налогов и субсидий), и добавлял сил в маркетинге. То, что крупные хозяйства теряли в гибкости и квалификации работников они зачастую возмещали своим серьёзным экономическим и политическим весом.
В 1920ых и 1930ых годах, было учреждено много крупных промышленных ферм, управляемых на основне научных принципов. Некоторые из них были приемными отпрысками взысканий по закладным в ходе депрессии, которые принесли в собственность банковых и страховых компаний большое количество ферм, не годных у дальнейшей продаже. Такие "фермы-цепочки", состоящие из большого количества, вплоть до шестиста отдельных хозяйств интегрированных в одну производственную линию (например, одна ферма для мечения поросят, вторая для их корма, и так далее по типу современного "контрактного фермерства" птицы), были достаточно распространены и их финансирование привлекало спекулятивные инвестиции. В конечном счёте, эти цепочки оказались не более конкурентноспособными относительно семейного фермерства чем корпорация Кэмпбелла. На самом деле, будучи исключительно высоко капитализированными, эти фермы были чрезвычайно уязвимы к ухудшению ситуации на рынках капитала и к колебанию цен на продукцию, учитывая их высокие фиксированные издержки. Семейной ферме, с другой стороны, было куда проще затянуть пояса и перейти на режим самообеспечения.
Наиболее поразительным предложением по соединению американского мелкоучасткового владения с экономией масштаба и научным, централизованным управлением был проект Мордехая Эзекиля и Шермана Джонсона, выдвинутый в 1930. Они описали создание "национальной фермерской корпорации", которая бы включила в себя все фермы. Корпорация была бы вертикально интегрирована, централизована и "могла бы перемещать сырьё через отдельные фермы в стране, могла бы устанавливать план и квоты по выработке, распределять машины, трудовые ресурсы и капитал, перемещать продукцию из одного региона в другой для обработки и потребления. Разительно напоминая схему промышленного производства, организационный план предлагал создание чего-то вроде единого странового земледельческого конвейера." Эзекиль, без сомнения, находился под влиянием своего недавнего тура по советским колхозам, а также учитывал состояние американской экономики, бывшей в кризисе. Джонсон и Эзекиль не были единственными сторонниками централизованного промышленного фермерства в огромном масштабе, которое предлагалось не только как ответ на экономический кризиса, но и как следствие уверенности в неотвратимом наступлении модернистского будущего. Нижеследующий пассаж, излагающий такую уверенность достаточно характерен: "Коллективизация предполагается и историей и экономикой. Политически, мелкопоместный фермер - гиря на ногах прогресса. В технологическом плане, он настолько же устарел, насколько устарели небольшие мастерские, когда-то вручную собиравшие автомобили в деревянных сараях. Русские первые со всей ясностью осознали это, и первыми адаптировались к исторической необходимости."
За этими хвалебными отсылками к советской экономике стоит не столько конкретно политическая идеология, сколько общая высоко-модернистская вера. Эта вера поддерживалась чем-то вроде импровизированной программы обмена модернистским опытом. Большое количество советских агрономов и инженеров приезжали в США, которые они рассматривали как алтарь промышленного земледелия. Их путешествия по американским хозяйствам почти всегда включали визит на Монтанскую фермерскую корпорацию Кэмпбелла и посещения кабинета М. Л. Уилсона, с 1928 возглавлявшего факультет сельскохозяйственной экономики в университете Монтаты, а позже ставшего высокоранговым чиновником в Министерстве сельского хозяйства, под руководством Генри Уолласа. Советские были настолько поражены фермой Кэмпбелла, что предложили дать в его распоряжение 400 тысяч гектаров земли в Советском Союзе, если бы он был готов приехать и продемонстрировать свои земледельческие методы.
Визиты в обратную сторону были не менее частыми. Советский Союз нанимал тысячи американских технологов и инженеров для разработки и планирования разных элементов советского промышленного производства, включая производство тракторов и другого сельхозяйственного оборудования. К 1927 СССР также напрямую закупил 27 тысяч американских тракторов. Многие гости из США, включая Эзекиля, вдохновлялись не только самим размером государственных хозяйств, но и тем, что технические специалисты - агрономы, экономисты, инженеры и статистики - казалось свободно перечерчивали советские хозяйства по, как считалось, рациональным и эгалитарным шаблонам. Крах западной экономики в 1930 усилил привлекательность советского эксперимента. Путешествующие в обе страны возвращались на родину с чувством, что они увидели будущее.
Как объясняют Дебора Фитцжеральд и Льюис Фойер, привлекательность коллективизации для американских модернизаторов земледелия имела мало отношения к вере в марксизм или к приятию советского быта. "Скорее, она следовала из того, что советские идеи по выращиванию зерна в промышленных масштабах и промышленными способами соответствовали их собственным планам о том, в какую сторону должно развиваться американское земледелие". Советская коллективизация стала, для американских гостей, огромным проектом-демонстрацией, не несущим политических затруднений, которые создала бы американская политическая система."Американцы рассматривали гигантские советские фермы как огромные экспериментальные базы, на которых американцы могли бы опробовать свои самые радикальные идеи по увеличению выработки, особенно в культивировании пшеницы. Многие вещи, которые они хотели опробовать, в Америке были просто-напросто невозможны, отчасти из-за огромной стоимости, отчасти из-за отсутствия подходящего размера участков, и отчасти потому что сами фермеры и работники были бы возмущены такого рода экспериментами." Советский эксперимент должен был стать для американского промышленного земледелия более-менее тем же, чем Управление долины Теннесси должно было стать для американского регионального планирования: экспериментальной плошадкой и возможной моделью для имплементации.
Хотя Кэмпбелл и не согласился создать свою образцовую ферму, другие приняли предложение. М.Л. Уилсон, Хароль Уэйр (имевший большой опыт в СССР) и Гай Риггин были приглашены к разработке и планированию огромного механизированного хозяйства, составлявшего двести тысяч гектаров целинной земли. Как Уилсон написал в письме своему другу, планировалось создать крупнейшее механизированное хозяйство в мире. Они спроектировали весь генеральный план, смету рабочей силы, машин и оборудования, ротацию культур и расписание работы за две недели, проведенные в декабре 1928 в чикагском отеле. Сам факт того, что эти люди представляли, что хозяйство этих размеров принципиально может быть спланировано в чикагском отеле подчеркивает их предубеждение в том, что все ключевые вопросы являлись абстрактными, техническими взаимосвязями, свободными от контекста. Как зорко объясняет Фитцжеральд: "Даже в США такие планы были бы оптимистичными, так как они основывались на нереалистичной идеализации и природы и человеческого поведения. Настолько, насколько эти планы отражали чтобы сделали американцы, будь у них сотни тысяч гектаров плоской земли, бесчетное количество работников и готовность государства потратить любые средства на достижение заявленных целей, эти планы были разработаны для абстрактного, теоретического места расположения. Это сельхозяйственное место, которое не соответствовало ни одному месту ни в США, ни в России, ни где-либо ещё, подчинялось общим законам физики и химии, не признавало никакой политической или идеологической позиции."
Огромный совхоз, изначально названный Верблюд, который они основали у Ростова-на-Дону, составлял сто пятьдесят тысяч гектаров, подготовленные для засеивания пшеницей. Как экономический проект, совхоз обернулся безнадежным провалом, хотя в ранние годы он и производил большие количества пшеницы. Детальные причины этого провала представляют для нас меньший интерес, чем тот факт, что большая их часть может быть классифицирована как контекст. Именно специфический контекст, этого конкретного хозяйства подкосил усилия планировщиков. Хозяйство, в отличие от плана, было не гипотетическим, общим, абстрактным, но непредсказуемым, сложным и частным, с уникальной комбинацией почв, социальной структурой, административной культурой, климатом, политическим структурами, оборудования, дорог, умений и привычек населения. Как мы увидим, это хозяйство схоже с Брасилией, представляя собой сбой характерного типа: сбой амбициозной высоко-модернистской схемы, для которой уже присутствующее на местах знание, практики и контекст либо игноируются, либо рассматриваются как досадный раздражитель, который необходимо преодолеть.
*В английском тексте, на этом месте и далее по тексту стоит прилагательное Russian, при этом имеются в виду не русские, как этническая группа, и не жители конкретно РСФР, а все граждане СССР. Я на месте Russian использую "советский", как наиболее близко отображающее замысел автора.
Уникальная история о том, как добрые прогрессисты силой принуждали тупых русских крестьян-деградантов следовать планам умных американцев. Планы конечно оказались так себе, миллионы человек от голода перемерли, да и мелкопоместное хозяйство спустя восемдесят лет остается выгодным, но что уж теперь. Надо ли говорить, что по сравнению с выдачей сотен тысяч гектаров под свободную фантазию малоквалифицированного иностранца, любые приключения чикагских мальчиков в 90ые выглядят детской игрой. Вот Сталин знал толк в подчинении русского быдла светлым идеям западной мысли.
Если вам понравилось, то труд можно вознаградить подарив любое удобное вам количество денег Национал-демократическому альянсу, наш Яндекс.Кошелёк: 410011227400006