(no subject)
Мне довелось смотреть, как узбеки пекут лепешки. В соседнем с нами доме жила семья лепешечников. Большая семья. Жили в глинобитном бараке рядом с тандыром, спали на полу. Возили лепешки на базар на велосипеде, укутывая в одеяла. С утра перед завтраком мама посылала меня с 7-10 сум, закупиться свежими. С тех пор, как мы жили в частном секторе, магазинный хлеб покупался только в особо экстренных случаях.
Калитка соседского дома постоянно нараспашку. Я проходила через небольшой темный проход во внутренний двор, окруженный хозяйским домом с одной стороны и бараками лепешечников с другой. Смотрела, пока они, сонные и медленные, разжигают тандыр. Потом начинался процесс лепки. Из окошка барака на столик к лепешечнику вылетал сплюшенный круглый кусок теста. Лепешечник отработанным движением штамповал его по-серединке узорчатой печатью из игл, смазывал водой и посыпал кунжутными семенами. Потом второй лепешечник брал этот заготовок, залезал в тандыр, и лепил его на стену раскаленной печи. И опять новой. Весь процесс занимал считанные секудны. Это завораживало. Лепешки пеклись минуты три. Бока поднимались, румянились, а серединка оставалась плоской и хрустящей. Когда приходило время, тандырщик засовывал внутрь длинную палку с емкостью на конце, и собирал урожай, вываливая горячие ароматные лепешки на стоящий рядом топчан. Я хватала свои 7-10 штук, заворачивала в кухонное полотенце, и бежала домой, чтобы успеть съесть с маслом, пока не остыли. Я до сих пор помню каждую деталь этих маленьких произведений кулинарного искусства. Золотистый румянец, ароматный мякиш внутнри. Это даже мякишом нельзя назвать. Воздушное, легкое, наивкуснейшее нечто. Как обезжиренной круассан. Это вам не хруст французской булки. Это было настоящее.
Калитка соседского дома постоянно нараспашку. Я проходила через небольшой темный проход во внутренний двор, окруженный хозяйским домом с одной стороны и бараками лепешечников с другой. Смотрела, пока они, сонные и медленные, разжигают тандыр. Потом начинался процесс лепки. Из окошка барака на столик к лепешечнику вылетал сплюшенный круглый кусок теста. Лепешечник отработанным движением штамповал его по-серединке узорчатой печатью из игл, смазывал водой и посыпал кунжутными семенами. Потом второй лепешечник брал этот заготовок, залезал в тандыр, и лепил его на стену раскаленной печи. И опять новой. Весь процесс занимал считанные секудны. Это завораживало. Лепешки пеклись минуты три. Бока поднимались, румянились, а серединка оставалась плоской и хрустящей. Когда приходило время, тандырщик засовывал внутрь длинную палку с емкостью на конце, и собирал урожай, вываливая горячие ароматные лепешки на стоящий рядом топчан. Я хватала свои 7-10 штук, заворачивала в кухонное полотенце, и бежала домой, чтобы успеть съесть с маслом, пока не остыли. Я до сих пор помню каждую деталь этих маленьких произведений кулинарного искусства. Золотистый румянец, ароматный мякиш внутнри. Это даже мякишом нельзя назвать. Воздушное, легкое, наивкуснейшее нечто. Как обезжиренной круассан. Это вам не хруст французской булки. Это было настоящее.