Ностальгия по настоящему. Часть II. Москва! Как много в этом звуке...
У меня что-то зашевелилось внутри уже при виде слова «Шереметьево» на здании аэропорта. А уж внутри... Лица вокруг - другие. Совершенно иной фенотип. Вроде две руки, две ноги, один нос, та же раса (я сравниваю с белыми американцами, вестимо), а разница чувствуется сразу. Нас встретил Борин друг, посадил в машину, повёз к себе домой. Я отчаянно вертела головой. Вокруг ехали какие-то покрытые брезентом грузовики, родом из моего детства, на постах стояли милиционеры в широких фуражках, один даже держал сильно потёртый зеброобразный жезл, женщины в юбках несли большие сумки, кто-то орал «Ты чо, бля?», вокруг стояли большие дома с магазинами на первом этаже и вырезанными на фасаде прямоугольниками, у тротуара рос подорожник, на дороге стояли указатели, значение которых я учила когда-то в 18 лет в одном из первых открывшихся кооперативов, где нас натаскивали на водительские права, а из за углов выскакивали знакомые здания, виды, памятники.
«Ну как, изменилась Москва?» спросил Борин друг. «Да ни фига.» Кажется, я удивила всех пассажиров машины. Да как же! Да вот же новые здания вокруг, дорогу расширили, то снесли, здесь перестроили, вон там какой-то шадёвр Церетели в виде Летучего Голландца с привиденческого вида кошмаром, летящим на крыльях ночи, на корме (кошмар оказался Петром Первым), а Храма Христа Спасителя ведь не было, когда вы уезжали, а магазины, а витрины, а рекламные щиты? «Это совсем другой город», резюмировал Боря, - «я его таким не помню.» Я только плечами пожала. Мой мозг отказывался замечать Ауди и Мерсы, рекламу французской косметики и неоновые витрины, стеклянные высотки и многополосные шоссе. Я видела то, что хотела видеть, точнее, только то, что узнавала. Витрины, рестораны и небоскрёбы в мой жизни присутствовали уже много лет, в изобилии, не говоря уж о немецких машинах и широких дорогах. Они отфильтровывались. В мозгу существовал, оказывается, некий трафарет под названием «Москва», и всё, что не подходило, отсеивалось. Мне хором пели все и вся, что я не узнаю город. Я узнала его сразу, как узнаёшь давнешнюю подругу, которая из молоденькой девушки превратилась в зрелую женщину, поменяла причёску, приоделась, накрасилась, слегка располнела, чуть-чуть увяла, помудрела, пообтесалась, но по сути осталась той же девчонкой, с которой вы встречали рассвет после выпускного вечера. Другая? Да. Но ведь та же самая!
Медового месяца нам отпущено не было, но медовый день - тот, первый, - был. Мне было хорошо в этом городе, потускневшие негативы памяти вдруг проявились и заиграли красками, все вокруг говорили по-русски, дворы распахивались уютными сквериками, девочки носили гольфы и банты в волосах, у газонов был знакомый запах, в палатках продавали георгины и мохнато-пушистые астры, в ресторанах подавали окрошку на кефире и на квасе, обещанные стройные девушки дифилировали мимо на обещанных же шпильках, и даже полупьяные воняющие перегаром мужики с пивом в руках казались родными. Неродное веселило. Иллюстрированная «Кама Сутра» в киоске у метро. Там же - мазь для счёта купюр и лак для ногтей. Рядом плюшевые звери и книги Дины Рубиной, сигареты всех мастей и сувениры, ремни и шали, карты города и маникюрные наборы. Подземный переход напоминал восточный базар, только ишаков не хватало. Там я купила ёжика для своей коллекции, пару книг для мамы, музыкальные диски, розовый лак, карту, сок и пирожок. Расплатилась яркими цветными бумажками, поленившись поделить все эти тысячи на 25 и хоть примерно представить, сколько денег я трачу. С рублями эти фантики не проассоциировались никак, а тут ещё выяснилось, что двадцатикопеечных монет больше нет, и двушек нет, и даже 15 копеек нет. Там было весело, гремела евротрэшная попса, какие-то парни освежали ядрёный трёхэтажный русский мат в моей мхом поросшей памяти, кто-то торговался, кто-то целовался, и даже треклятый сигаретный дым, отравлявший мою жизнь все 14 дней пребывания в стране, временно отошёл на второй план. Танцуют все! В город моего детства приехала ярмарка. Москва бурлила и кипела, как умеет (я думала) только Нью Йорк, выпрыгивая на меня пружиной из порвавшегося матраса.
В тот первый, медовый, день, меня поразили только две вещи. Сначала Боря спросил у своего друга, почему тот водит Хундай, а не, скажем, Тойоту. На что друг ответил, что Тойота у его начальника, а он в компании второй человек, и негоже ему иметь машину как у первого, не говоря уж о машине получше. Я надолго задумалась, пытаясь сообразить, какое боссу дело, что водят его подчинённые. Может, у него пять детей и привычка просаживать крупные суммы в казино? А подчинённый, наоборот, одинокий ковбой, всю жизнь мечтавший только о Лексусе и копивший на него три года? А может подчинённая - женщина, и новенькую Ауди ей подарил любовник? Да вообще, кому охота «рангировать» машины? Никак эта логика не укладывалась в моей голове.
А потом мы увидели собаку. Мы только что прошли мимо роскошной новой многоэтажки, квартиры в которой, если верить нашему другу, стоили хорошо за миллион. Вокруг «миллионного» дома бегал какой-то запаршивевший ничейный пёс, не привитый, без ошейника, со свалявшейся шерстью. Москвичей это не удивило. Да полно, говорят, их тут, в городе. Стаями бегают. А руководство ничего с ними не делает, потому как они город от диких волков (гиен? опоссумов? шакалов? какаду?) охраняют. У подъезда соседнего дома сидела стайка подростков с бутылками пива в одной руке и сигаретами в другой и разговаривала на очаровательно-непереводимом русском фольклёрном. Воистину город контрастов. Я подумала, что обитатели заоблачно-недоступного замка должны выпрыгивать из подъезда прямо в поджидающий мерс или лимузин, дабы не испортить впечатление от мраморных вестибюлей реалиями жизни в радиусе пол километра. Детей на улицу тоже желательно не выпускать, даже с французской гувернанткой. А то ребёнку придётся переводить гувернантке несущиеся со скамеек трёхэтажные деепричастные обороты.
Но это мелочи, издержки, тот самый шаг от великого до смешного, от кошмара пустого полуголодного города до процветающей столицы дороговизны, от развала до глянца, от оттенков серо-коричневого до всех цветов радуги, от края пропасти до вершины холма, пусть и свеженасыпанного. Пятилетка за три дня - это наше всё, а через век за несколько лет без издержек не перепрыгнешь. Глядишь, если цены на нефть ещё немного продержатся, то и собак отловят, и с пригородными волками сами бороться научатся, и чужие деньги считать перестанут, и ещё несколько кольцевых дорог вокруг города построят, при чём последнее пройдёт через Ростов-на-Дону.
Детство - время сказок. В городе детства хочется верить в сказку.
Но был вечер. И было утро. День второй.
Тут перерывчик небольшой, поскольку мне надо доехать из Нью Хэмпшира в Вашингтон, занимает это, ежели одна с двумя детьми, пару дней и кучу нервов, а писать, ведя машину, так я вам не Юлий Цезарь.
«Ну как, изменилась Москва?» спросил Борин друг. «Да ни фига.» Кажется, я удивила всех пассажиров машины. Да как же! Да вот же новые здания вокруг, дорогу расширили, то снесли, здесь перестроили, вон там какой-то шадёвр Церетели в виде Летучего Голландца с привиденческого вида кошмаром, летящим на крыльях ночи, на корме (кошмар оказался Петром Первым), а Храма Христа Спасителя ведь не было, когда вы уезжали, а магазины, а витрины, а рекламные щиты? «Это совсем другой город», резюмировал Боря, - «я его таким не помню.» Я только плечами пожала. Мой мозг отказывался замечать Ауди и Мерсы, рекламу французской косметики и неоновые витрины, стеклянные высотки и многополосные шоссе. Я видела то, что хотела видеть, точнее, только то, что узнавала. Витрины, рестораны и небоскрёбы в мой жизни присутствовали уже много лет, в изобилии, не говоря уж о немецких машинах и широких дорогах. Они отфильтровывались. В мозгу существовал, оказывается, некий трафарет под названием «Москва», и всё, что не подходило, отсеивалось. Мне хором пели все и вся, что я не узнаю город. Я узнала его сразу, как узнаёшь давнешнюю подругу, которая из молоденькой девушки превратилась в зрелую женщину, поменяла причёску, приоделась, накрасилась, слегка располнела, чуть-чуть увяла, помудрела, пообтесалась, но по сути осталась той же девчонкой, с которой вы встречали рассвет после выпускного вечера. Другая? Да. Но ведь та же самая!
Медового месяца нам отпущено не было, но медовый день - тот, первый, - был. Мне было хорошо в этом городе, потускневшие негативы памяти вдруг проявились и заиграли красками, все вокруг говорили по-русски, дворы распахивались уютными сквериками, девочки носили гольфы и банты в волосах, у газонов был знакомый запах, в палатках продавали георгины и мохнато-пушистые астры, в ресторанах подавали окрошку на кефире и на квасе, обещанные стройные девушки дифилировали мимо на обещанных же шпильках, и даже полупьяные воняющие перегаром мужики с пивом в руках казались родными. Неродное веселило. Иллюстрированная «Кама Сутра» в киоске у метро. Там же - мазь для счёта купюр и лак для ногтей. Рядом плюшевые звери и книги Дины Рубиной, сигареты всех мастей и сувениры, ремни и шали, карты города и маникюрные наборы. Подземный переход напоминал восточный базар, только ишаков не хватало. Там я купила ёжика для своей коллекции, пару книг для мамы, музыкальные диски, розовый лак, карту, сок и пирожок. Расплатилась яркими цветными бумажками, поленившись поделить все эти тысячи на 25 и хоть примерно представить, сколько денег я трачу. С рублями эти фантики не проассоциировались никак, а тут ещё выяснилось, что двадцатикопеечных монет больше нет, и двушек нет, и даже 15 копеек нет. Там было весело, гремела евротрэшная попса, какие-то парни освежали ядрёный трёхэтажный русский мат в моей мхом поросшей памяти, кто-то торговался, кто-то целовался, и даже треклятый сигаретный дым, отравлявший мою жизнь все 14 дней пребывания в стране, временно отошёл на второй план. Танцуют все! В город моего детства приехала ярмарка. Москва бурлила и кипела, как умеет (я думала) только Нью Йорк, выпрыгивая на меня пружиной из порвавшегося матраса.
В тот первый, медовый, день, меня поразили только две вещи. Сначала Боря спросил у своего друга, почему тот водит Хундай, а не, скажем, Тойоту. На что друг ответил, что Тойота у его начальника, а он в компании второй человек, и негоже ему иметь машину как у первого, не говоря уж о машине получше. Я надолго задумалась, пытаясь сообразить, какое боссу дело, что водят его подчинённые. Может, у него пять детей и привычка просаживать крупные суммы в казино? А подчинённый, наоборот, одинокий ковбой, всю жизнь мечтавший только о Лексусе и копивший на него три года? А может подчинённая - женщина, и новенькую Ауди ей подарил любовник? Да вообще, кому охота «рангировать» машины? Никак эта логика не укладывалась в моей голове.
А потом мы увидели собаку. Мы только что прошли мимо роскошной новой многоэтажки, квартиры в которой, если верить нашему другу, стоили хорошо за миллион. Вокруг «миллионного» дома бегал какой-то запаршивевший ничейный пёс, не привитый, без ошейника, со свалявшейся шерстью. Москвичей это не удивило. Да полно, говорят, их тут, в городе. Стаями бегают. А руководство ничего с ними не делает, потому как они город от диких волков (гиен? опоссумов? шакалов? какаду?) охраняют. У подъезда соседнего дома сидела стайка подростков с бутылками пива в одной руке и сигаретами в другой и разговаривала на очаровательно-непереводимом русском фольклёрном. Воистину город контрастов. Я подумала, что обитатели заоблачно-недоступного замка должны выпрыгивать из подъезда прямо в поджидающий мерс или лимузин, дабы не испортить впечатление от мраморных вестибюлей реалиями жизни в радиусе пол километра. Детей на улицу тоже желательно не выпускать, даже с французской гувернанткой. А то ребёнку придётся переводить гувернантке несущиеся со скамеек трёхэтажные деепричастные обороты.
Но это мелочи, издержки, тот самый шаг от великого до смешного, от кошмара пустого полуголодного города до процветающей столицы дороговизны, от развала до глянца, от оттенков серо-коричневого до всех цветов радуги, от края пропасти до вершины холма, пусть и свеженасыпанного. Пятилетка за три дня - это наше всё, а через век за несколько лет без издержек не перепрыгнешь. Глядишь, если цены на нефть ещё немного продержатся, то и собак отловят, и с пригородными волками сами бороться научатся, и чужие деньги считать перестанут, и ещё несколько кольцевых дорог вокруг города построят, при чём последнее пройдёт через Ростов-на-Дону.
Детство - время сказок. В городе детства хочется верить в сказку.
Но был вечер. И было утро. День второй.
Тут перерывчик небольшой, поскольку мне надо доехать из Нью Хэмпшира в Вашингтон, занимает это, ежели одна с двумя детьми, пару дней и кучу нервов, а писать, ведя машину, так я вам не Юлий Цезарь.