Некоторые любят погорячее
Что-то мало в последнее время тут скандалов. Ничего «жареного» не дают - скучно, няня. Давайте я вас повеселю (или не очень) историей маленького скандальчика, который до основания потряс мою писательскую группу на прошлой неделе.
Сначала о группе. Это клуб начинающих писателей, человек двадцать, которые нашли друг друга через интернет и собираются один раз в месяц чтобы обсудить прозу и/или стихи друг друга. Группа англоязычная - все коренные американцы кроме вашей покорной. Работает это так: у нас свой вебсайт (клуб на Яху), где есть папка с файлами, куда все желающие могут скачивать свои произведения. В месяц принимается до шести-семи (в зависимости от размера) работ. Каждый участник распечатывает все работы, которые мы собираемся в этом месяце обсуждать, читает их, редактирует по мере возможности, делает пометки, и так далее. От нас ожидается конструктивная критика - как плюсы, так и минусы. Модерирует это всё очень талантливый мужик по имени Боб - он следит за тем, чтобы в клубе не было «мёртвых душ» (члены сообщества обязаны посещать минимум одно собрание из трёх, если у них нет очень уважительных причин пропуска), чтобы никто не приходил на встречи неподготовленным, и чтобы во время наших встреч все говорили по очереди и конструктивно. Мы обычно идём по кругу, по два раза на каждое произведение - один раз положительные отзывы, другой раз критические замечания. Боб также модерирует форумы в перерывах между собраниями. Народ подобрался, в основном, приличный и талантливый, сообщество наше все ценят и любят (к нам очередь стоит, но больше 20-ти человек не берут - это дурдом будет), Боб - прекрасный модератор, и работает это всё как часы. Если у кого-то возникает проблема - пишешь е-мэйл Бобу, и он проблему решает. Есть одно очень важное правило - на критику нельзя отвечать лично. Если тебе не понравилось, что А. сказал о твоей повести, мило улыбнись, кивни, и не принимай его комментарии к сведению. Переходить на личности, писать и звонить друг другу по поводу сказанного - запрещено, и карается сначала предупреждением, а потом удалением из группы. Иначе народ будет бояться объективно критиковать произведения, а это то, ради чего мы собираемся. Великолепно отлаженный механизм.
Пара слов про Боба - это будет важно дальше. Я тут недавно о нём писала, но повторю. Дело в том, что его в юном подростковом возрасте (лет в 12) склонил к сексу собственный дядя. Боб много чего пережил с тех пор, и психиатры и психологи - его лучшие друзья, но он восстановился, стал нормальным, функциональным членом общества, отцом семейства, хорошим профессионалом и довольно, на мой взгляд, талантливым писателем. Роман для него сначала был одной из форм терапии, а потом вдруг выяснилось, что получается, даже очень хорошо получается, и Боб «заболел» писательством. В романе много сюжетных линий, но одна из них - совращение главного героя, мальчика, священником. Из более двухсот страниц, предоставленных пока на наш суд, непосредственно «секс» между мальчиком и мужчиной был всего в одной сцене. Я ставлю «секс» в кавычки, потому что ничего откровенного там не было. Сцена написана тонко, без физиологических подробностей, показана через как будто слегка затуманенное сознание мальчика, нечётко воспринимающего происходящее. Читатели прекрасно понимают, что там происходит, но это не шокирует и уж тем более не возбуждает. Это прежде всего ЛИТЕРАТУРА.
Есть у нас в группе, точнее, был, один мужик по имени Тони. Его этническая принадлежность осталась для меня загадкой. Фамилия ни о чём не говорит, а судя по внешности он мог быть итальянских, арабских, албанских, даже смешано чёрно-белых кровей. Он воевал - кажется, в Афганистане. На все собрания Тони приходил со своей подружкой Кэрен - какой-то странноватой полной блондинкой, которая критиковала за него все работы, где не было «конфликта», читай - action. Тони такую литературу понимал плохо. Про то, что писал сам Тони, надо рассказывать отдельно. Это были разрозненные главы романа, часть действия которого происходила в Афганистане, а часть - в Америке 2007-го года. Во всех главах кто-то кого-то убивал и насиловал. В одной из глав кто-то из героев (американский офицер) насиловал какую-то афганскую девочку, потом вместе с другом взрывал деревню, потом было много мата и стрельбы - я запуталась. Последняя глава, предоставленная на наш суд, была вообще шедевром. Террорист собирался взорвать некое здание в Америке, но до этого решил снять девушку - чтобы разогреться, наверное. Сначала он долго её душил, и уже почти задушил. Девушка описалась в процессе. Потом он её встряхнул и вернул к жизни, разрезал мокрые (от мочи) джинсы, и изнасиловал. Потом уже окончательно задушил, достал свою взрывчатку, любовно её (взрывчатку, а не мёртвую девушку) погладил, и пошёл «на дело». Это конспект, как вы понимаете, - там было девять страниц текста, всё в деталях и подробностях.
Вообще все главы, где действие происходило в Америке, были написаны от лица террориста и наполнены ненавистью. Вот заходит наш герой в дорогой ресторан в Джорджтауне, на нём кожаная куртка, под ней - голое тело. Он сидит и злится, что его обслуживают недостаточно вежливо, не так улыбаются, как тем «белым республиканским расистам», которыми наполнен ресторан. Слова «белые», «республиканцы», «империалисты» и «расисты» попадаются раз двадцать. И что-то там про нефть, за которую белые республиканские расисты-империалисты продали душу и его, героя, родину. Потом он этот ресторан взрывает.
На самом деле, Тони совсем неплохой писатель. У него яркие образы, великолепные action scenes, особенно военные, и вполне хороший, грамотный язык. Там было что хвалить, что мы и делали. А когда до критики дошло, народ мяться начал, корчась в приступах политкорректности. Кто-то указал на неловкий оборот здесь, кто-то на неудачный синоним там, но по делу никто не высказался. Дошла очередь до нас с Бобом. Мы оба сказали, что хорошая литература не есть политагитка, что террористам плевать на демократов/республиканцев, они ненавидят АМЕРИКУ, и если один из них взрывает ресторан, то никакой гарантии, что там будут сидеть одни республиканцы уж точно нет. Более того, если абсолютно белый человек зайдёт в дорогой ресторан в Джорджтауне в кожаной куртке на голое тело, на него тоже будут коситься, и расизм тут ни при чём. И вообще, повторять слова типа «империалисты» и «расисты» по сто раз - это бить читателя молотком по голове. Есть хорошее писательское правило - show, not tell. То есть не расскажи, а покажи. Покажи мне его ненависть, заставь поверить, что он живой, а не карикатура. Один раз можно «окунуть» нас в его внутренний мир, показать ход его мыслей, но не на пять страниц выплеснутого на бумагу яда. Всё хорошо в меру. Многие главы читаются, как расписанное во всех красках политическое кредо автора, а не роман. Короче, отредактировать безжалостно, поменьше голословной политики и пафоса («продавшие душу за нефть республиканские империалисты» - тьфу ты, господи), побольше литературы.
То же самое с девушкой. Ну не надо мне двадцать раз повторять, какая она белая, и как он ненавидит её за то, что она белая, и как он её, белую, с наслаждением душит, сжимая её белую шею и заламывая белые руки, потом с наслаждением насилует, разрезая джинсы на бледных ногах, разрывая трусики на белом животе, вгоняя свой коричневый член между этих белых ног, и, наконец, душит окончательно, положив подушку на белое лицо. И воздух наполнен запахом мочи, и это его страшно возбуждает. Ой вей. Нельзя ли, говорю, поменьше «белости» и наполненных ненавистью потоков сознания? И Боб вторит: тут, мол, пару страниц текста можно спокойно убрать, сделать из девяти семь, без ущерба для. Тони вежливо кивает головой.
Мы стараемся не быть слишком серьёзными на этих собраниях. Народ всё время перешучивается, подкалывает друг друга. Например, Кэйт пишет книгу о гражданской войне между Севером и Югом, и последняя глава была посвящена Линкольну. Как показалось многим, она там слишком много места уделила внешности президента, расписывая, какой он был некрасивый, нескладный, неловкий, плохо одетый, и т.п. Кэйт критику приняла.
Потом выяснилось, что издательство, изначально собиравшееся издать книгу, отказалось под предлогом, что книги о гражданской войне сейчас плохо продаются. Вот если бы о второй мировой... На что мы тут же в шутку предложили переписать всё «под вторую мировую», поменяв имена и даты. Под общий смех Боб провозгласил: «Eisenhower was U-G-L-Y!» (Айзенхауэр был уродливый!) Громче всех хохотала Кэйт.
В другой раз повесть Джоселин зашла в тупик. Она писала о школьном драматическом кружке и не знала, как дальше развивать сюжет. Ей тут же предложили доверить это дело мне - в школу придёт русская новенькая, и быстро всё расставит по местам. И Джоселин, и меня это повеселило. Я попросила половину гонорара. Мне обещали шишь с маслом. Был ещё Дон, раз шестьдесят употребивший слова «снег» и «снегопад» в одном рассказе и заслуживший кличку Дон-снежок. С тех пор переизбыток одинаковых слов в тексте в нашей группе называли “the snow problem”. Дон смеялся вместе со всеми - искренне.
И только Тони не понимал юмора. Когда одну из героинь романа Сюзан зверски убили, кто-то пошутил, что Сюзан не дают покоя лавры Тони. Вот уже и у неё убийства... На что я возразила, что вот если бы героиню сначала изнасиловали, а потом уж убили, то тогда было бы о чём говорить, а так это жалкое подражательство. Все засмеялись. Тони криво улыбнулся.
Короче, Тони пришёл домой и написал Манифест. Не е-мэйл лично Бобу, а целую статью на общем форуме, где сказал, что над ним все смеются, что его творчество никто не уважает, что во время последний двух собраний он чувствовал себя как непопулярный мальчик в школе среди «cool kids», и что Кэрен разделяет его мнение. Боб и я скооперировались и издеваемся над Тони, в надежде выпереть его из группы. Мы хотим, чтобы он убрал расизм из своего произведения, а это главное, ради чего он начал писать - грубое насилие в его романе символизирует «неявное» насилие расизма. Я - подпевала Боба, и наверняка у нас шуры-муры. И вообще, самое ужасное, что он когда-либо читал в своей жизни - это сцена секса между мальчиком и мужчиной в романе Боба. НИЧЕГО более ужасного он никогда не видел и не читал. Как может Боб критиковать его сцены насилий и убийств, когда он сам пишет такое.
Я растерялась, начала объясняться, говорить, что у Тони несомненно есть талант, что наша критика была литературной и конструктивной, что смеёмся мы над всеми и со всеми, но если ему неприятно, то не будем, а если он не читал ничего ужаснее, чем роман Боба, то, может, ему стоит начать с древних греков.
Тут вмешался Боб. Никаких разборок, говорит, не будет. Если бы Тони Бобу лично написал - одно дело, но публично гадости о нём и о Саре говорить он не позволит. Это нарушение правил, и Тони больше не член клуба. К тому же после того, что он написал, никакой нормальной, объективной критики ни он, ни я Тони предоставить не сможем - вся группа будет задерживать дыхание, когда до нас дойдёт очередь. Короче, гуд лак. Но если группа считает, что он, Боб, не прав, то он сам уйдёт, только скажите.
А дальше - тишина. Ни слова на форуме. Постепенно, потихоньку, Бобу и мне стали приходить личные е-мэйлы то от одного, то от другого. Мол, мы, конечно, правы, и нас полностью поддерживают, и Боб группе нужен как свет и воздух, но стоило ли в это лезть? Ну, писал бы себе Тони про расистов республиканцев, кому он мешал? Всё равно это в здравом уме и твёрдой памяти никто не опубликует. Пусть ему лучше редактор всё выскажет.
За последние два дня мы с Бобом обменялись, наверное, дюжиной е-мэйлов, обсуждая всю эту бодягу. Что есть литературная критика? Была ли наша критика литературной (мы считаем, что да), или стоило ограничиться, как другие, критикой конкретных слов и оборотов? Чего мы хотим от подобной группы - чтобы нам указывали только на стилистические ошибки, или критиковали идеи и логику произведения? Например, Майк - великолепный, редкий стилист. Его рассказы - произведения искусства. Но последний оставил меня абсолютно равнодушной, был искусно выписанной безделушкой. И я ему об этом сказала (не в таких словах, конечно). Мол, форма хорошо, но и содержание важно. Ни к одному слову не придирёшься, а забываешь всё через пять минут. И он меня потом поблагодарил за честность. Потому что другие опять промолчали (ну, кроме Боба, как водится), а ему важно знать правду. Иначе зачем такая группа?
Сначала о группе. Это клуб начинающих писателей, человек двадцать, которые нашли друг друга через интернет и собираются один раз в месяц чтобы обсудить прозу и/или стихи друг друга. Группа англоязычная - все коренные американцы кроме вашей покорной. Работает это так: у нас свой вебсайт (клуб на Яху), где есть папка с файлами, куда все желающие могут скачивать свои произведения. В месяц принимается до шести-семи (в зависимости от размера) работ. Каждый участник распечатывает все работы, которые мы собираемся в этом месяце обсуждать, читает их, редактирует по мере возможности, делает пометки, и так далее. От нас ожидается конструктивная критика - как плюсы, так и минусы. Модерирует это всё очень талантливый мужик по имени Боб - он следит за тем, чтобы в клубе не было «мёртвых душ» (члены сообщества обязаны посещать минимум одно собрание из трёх, если у них нет очень уважительных причин пропуска), чтобы никто не приходил на встречи неподготовленным, и чтобы во время наших встреч все говорили по очереди и конструктивно. Мы обычно идём по кругу, по два раза на каждое произведение - один раз положительные отзывы, другой раз критические замечания. Боб также модерирует форумы в перерывах между собраниями. Народ подобрался, в основном, приличный и талантливый, сообщество наше все ценят и любят (к нам очередь стоит, но больше 20-ти человек не берут - это дурдом будет), Боб - прекрасный модератор, и работает это всё как часы. Если у кого-то возникает проблема - пишешь е-мэйл Бобу, и он проблему решает. Есть одно очень важное правило - на критику нельзя отвечать лично. Если тебе не понравилось, что А. сказал о твоей повести, мило улыбнись, кивни, и не принимай его комментарии к сведению. Переходить на личности, писать и звонить друг другу по поводу сказанного - запрещено, и карается сначала предупреждением, а потом удалением из группы. Иначе народ будет бояться объективно критиковать произведения, а это то, ради чего мы собираемся. Великолепно отлаженный механизм.
Пара слов про Боба - это будет важно дальше. Я тут недавно о нём писала, но повторю. Дело в том, что его в юном подростковом возрасте (лет в 12) склонил к сексу собственный дядя. Боб много чего пережил с тех пор, и психиатры и психологи - его лучшие друзья, но он восстановился, стал нормальным, функциональным членом общества, отцом семейства, хорошим профессионалом и довольно, на мой взгляд, талантливым писателем. Роман для него сначала был одной из форм терапии, а потом вдруг выяснилось, что получается, даже очень хорошо получается, и Боб «заболел» писательством. В романе много сюжетных линий, но одна из них - совращение главного героя, мальчика, священником. Из более двухсот страниц, предоставленных пока на наш суд, непосредственно «секс» между мальчиком и мужчиной был всего в одной сцене. Я ставлю «секс» в кавычки, потому что ничего откровенного там не было. Сцена написана тонко, без физиологических подробностей, показана через как будто слегка затуманенное сознание мальчика, нечётко воспринимающего происходящее. Читатели прекрасно понимают, что там происходит, но это не шокирует и уж тем более не возбуждает. Это прежде всего ЛИТЕРАТУРА.
Есть у нас в группе, точнее, был, один мужик по имени Тони. Его этническая принадлежность осталась для меня загадкой. Фамилия ни о чём не говорит, а судя по внешности он мог быть итальянских, арабских, албанских, даже смешано чёрно-белых кровей. Он воевал - кажется, в Афганистане. На все собрания Тони приходил со своей подружкой Кэрен - какой-то странноватой полной блондинкой, которая критиковала за него все работы, где не было «конфликта», читай - action. Тони такую литературу понимал плохо. Про то, что писал сам Тони, надо рассказывать отдельно. Это были разрозненные главы романа, часть действия которого происходила в Афганистане, а часть - в Америке 2007-го года. Во всех главах кто-то кого-то убивал и насиловал. В одной из глав кто-то из героев (американский офицер) насиловал какую-то афганскую девочку, потом вместе с другом взрывал деревню, потом было много мата и стрельбы - я запуталась. Последняя глава, предоставленная на наш суд, была вообще шедевром. Террорист собирался взорвать некое здание в Америке, но до этого решил снять девушку - чтобы разогреться, наверное. Сначала он долго её душил, и уже почти задушил. Девушка описалась в процессе. Потом он её встряхнул и вернул к жизни, разрезал мокрые (от мочи) джинсы, и изнасиловал. Потом уже окончательно задушил, достал свою взрывчатку, любовно её (взрывчатку, а не мёртвую девушку) погладил, и пошёл «на дело». Это конспект, как вы понимаете, - там было девять страниц текста, всё в деталях и подробностях.
Вообще все главы, где действие происходило в Америке, были написаны от лица террориста и наполнены ненавистью. Вот заходит наш герой в дорогой ресторан в Джорджтауне, на нём кожаная куртка, под ней - голое тело. Он сидит и злится, что его обслуживают недостаточно вежливо, не так улыбаются, как тем «белым республиканским расистам», которыми наполнен ресторан. Слова «белые», «республиканцы», «империалисты» и «расисты» попадаются раз двадцать. И что-то там про нефть, за которую белые республиканские расисты-империалисты продали душу и его, героя, родину. Потом он этот ресторан взрывает.
На самом деле, Тони совсем неплохой писатель. У него яркие образы, великолепные action scenes, особенно военные, и вполне хороший, грамотный язык. Там было что хвалить, что мы и делали. А когда до критики дошло, народ мяться начал, корчась в приступах политкорректности. Кто-то указал на неловкий оборот здесь, кто-то на неудачный синоним там, но по делу никто не высказался. Дошла очередь до нас с Бобом. Мы оба сказали, что хорошая литература не есть политагитка, что террористам плевать на демократов/республиканцев, они ненавидят АМЕРИКУ, и если один из них взрывает ресторан, то никакой гарантии, что там будут сидеть одни республиканцы уж точно нет. Более того, если абсолютно белый человек зайдёт в дорогой ресторан в Джорджтауне в кожаной куртке на голое тело, на него тоже будут коситься, и расизм тут ни при чём. И вообще, повторять слова типа «империалисты» и «расисты» по сто раз - это бить читателя молотком по голове. Есть хорошее писательское правило - show, not tell. То есть не расскажи, а покажи. Покажи мне его ненависть, заставь поверить, что он живой, а не карикатура. Один раз можно «окунуть» нас в его внутренний мир, показать ход его мыслей, но не на пять страниц выплеснутого на бумагу яда. Всё хорошо в меру. Многие главы читаются, как расписанное во всех красках политическое кредо автора, а не роман. Короче, отредактировать безжалостно, поменьше голословной политики и пафоса («продавшие душу за нефть республиканские империалисты» - тьфу ты, господи), побольше литературы.
То же самое с девушкой. Ну не надо мне двадцать раз повторять, какая она белая, и как он ненавидит её за то, что она белая, и как он её, белую, с наслаждением душит, сжимая её белую шею и заламывая белые руки, потом с наслаждением насилует, разрезая джинсы на бледных ногах, разрывая трусики на белом животе, вгоняя свой коричневый член между этих белых ног, и, наконец, душит окончательно, положив подушку на белое лицо. И воздух наполнен запахом мочи, и это его страшно возбуждает. Ой вей. Нельзя ли, говорю, поменьше «белости» и наполненных ненавистью потоков сознания? И Боб вторит: тут, мол, пару страниц текста можно спокойно убрать, сделать из девяти семь, без ущерба для. Тони вежливо кивает головой.
Мы стараемся не быть слишком серьёзными на этих собраниях. Народ всё время перешучивается, подкалывает друг друга. Например, Кэйт пишет книгу о гражданской войне между Севером и Югом, и последняя глава была посвящена Линкольну. Как показалось многим, она там слишком много места уделила внешности президента, расписывая, какой он был некрасивый, нескладный, неловкий, плохо одетый, и т.п. Кэйт критику приняла.
Потом выяснилось, что издательство, изначально собиравшееся издать книгу, отказалось под предлогом, что книги о гражданской войне сейчас плохо продаются. Вот если бы о второй мировой... На что мы тут же в шутку предложили переписать всё «под вторую мировую», поменяв имена и даты. Под общий смех Боб провозгласил: «Eisenhower was U-G-L-Y!» (Айзенхауэр был уродливый!) Громче всех хохотала Кэйт.
В другой раз повесть Джоселин зашла в тупик. Она писала о школьном драматическом кружке и не знала, как дальше развивать сюжет. Ей тут же предложили доверить это дело мне - в школу придёт русская новенькая, и быстро всё расставит по местам. И Джоселин, и меня это повеселило. Я попросила половину гонорара. Мне обещали шишь с маслом. Был ещё Дон, раз шестьдесят употребивший слова «снег» и «снегопад» в одном рассказе и заслуживший кличку Дон-снежок. С тех пор переизбыток одинаковых слов в тексте в нашей группе называли “the snow problem”. Дон смеялся вместе со всеми - искренне.
И только Тони не понимал юмора. Когда одну из героинь романа Сюзан зверски убили, кто-то пошутил, что Сюзан не дают покоя лавры Тони. Вот уже и у неё убийства... На что я возразила, что вот если бы героиню сначала изнасиловали, а потом уж убили, то тогда было бы о чём говорить, а так это жалкое подражательство. Все засмеялись. Тони криво улыбнулся.
Короче, Тони пришёл домой и написал Манифест. Не е-мэйл лично Бобу, а целую статью на общем форуме, где сказал, что над ним все смеются, что его творчество никто не уважает, что во время последний двух собраний он чувствовал себя как непопулярный мальчик в школе среди «cool kids», и что Кэрен разделяет его мнение. Боб и я скооперировались и издеваемся над Тони, в надежде выпереть его из группы. Мы хотим, чтобы он убрал расизм из своего произведения, а это главное, ради чего он начал писать - грубое насилие в его романе символизирует «неявное» насилие расизма. Я - подпевала Боба, и наверняка у нас шуры-муры. И вообще, самое ужасное, что он когда-либо читал в своей жизни - это сцена секса между мальчиком и мужчиной в романе Боба. НИЧЕГО более ужасного он никогда не видел и не читал. Как может Боб критиковать его сцены насилий и убийств, когда он сам пишет такое.
Я растерялась, начала объясняться, говорить, что у Тони несомненно есть талант, что наша критика была литературной и конструктивной, что смеёмся мы над всеми и со всеми, но если ему неприятно, то не будем, а если он не читал ничего ужаснее, чем роман Боба, то, может, ему стоит начать с древних греков.
Тут вмешался Боб. Никаких разборок, говорит, не будет. Если бы Тони Бобу лично написал - одно дело, но публично гадости о нём и о Саре говорить он не позволит. Это нарушение правил, и Тони больше не член клуба. К тому же после того, что он написал, никакой нормальной, объективной критики ни он, ни я Тони предоставить не сможем - вся группа будет задерживать дыхание, когда до нас дойдёт очередь. Короче, гуд лак. Но если группа считает, что он, Боб, не прав, то он сам уйдёт, только скажите.
А дальше - тишина. Ни слова на форуме. Постепенно, потихоньку, Бобу и мне стали приходить личные е-мэйлы то от одного, то от другого. Мол, мы, конечно, правы, и нас полностью поддерживают, и Боб группе нужен как свет и воздух, но стоило ли в это лезть? Ну, писал бы себе Тони про расистов республиканцев, кому он мешал? Всё равно это в здравом уме и твёрдой памяти никто не опубликует. Пусть ему лучше редактор всё выскажет.
За последние два дня мы с Бобом обменялись, наверное, дюжиной е-мэйлов, обсуждая всю эту бодягу. Что есть литературная критика? Была ли наша критика литературной (мы считаем, что да), или стоило ограничиться, как другие, критикой конкретных слов и оборотов? Чего мы хотим от подобной группы - чтобы нам указывали только на стилистические ошибки, или критиковали идеи и логику произведения? Например, Майк - великолепный, редкий стилист. Его рассказы - произведения искусства. Но последний оставил меня абсолютно равнодушной, был искусно выписанной безделушкой. И я ему об этом сказала (не в таких словах, конечно). Мол, форма хорошо, но и содержание важно. Ни к одному слову не придирёшься, а забываешь всё через пять минут. И он меня потом поблагодарил за честность. Потому что другие опять промолчали (ну, кроме Боба, как водится), а ему важно знать правду. Иначе зачем такая группа?