Протест
Нас было четверо братьев, и все как один - рослые, красивые, сильные. Отец - военный, гордился сыновьями страшно, видел в нас продолжение смены. Я - третий по счёту. Неудавшийся. То есть внешне-то такой же - косая сажень в плечах - а вот по сути... Ненавидел армию, просто НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ. Когда случился ядерный кризис - ты знаешь что тут было в 62-м, да? - мы жили во Флориде, в Ки Вест, девяносто миль от Кубы, прямо на военной базе, и все говорили, что нас будут бомбить первыми. Я тогда в начальных классах учился, и половину времени мы проводили под партами, тряслись, думали, вот-вот бомбы полетят. Я уже тогда сказал себе, что на военной базе никогда жить не буду. Отец - типичный солдафон; ему сказали - он пошёл выполнять, не задавая вопросов и, главное, на задумываясь. И братья такие же. Нет, ну старший ещё ничего, он в итоге в бизнес ушёл, а остальные до сих пор служат.
Я был... ты знаешь, что такое counterculture? Да, против всего и всех. Брюки клёш, длинные волосы и марихуана. Что-то вроде хиппи, но я дома жил тогда. Нет, табак не курил, потому что родители курили. И кофе не пил потому, что они пили. Я не ел то, что ели они, не носил такую же одежду, я завёл себе кота потому, что отец обожал собак. НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ. Всех их, но особенно отца. А в 68-м я пошёл на демонстрацию, против войны во Вьетнаме. Да какой колледж, я ещё в школе учился, в предпоследнем классе, кажется. Мы тогда были пьяны гражданским неповиновением. Мартин Лютер Кинг доказал, что это работает. В начале 60-х все марши и демонстрации имели расовый характер, и чёрные таки ведь добились своего в огромной степени. Мы посмотрели на них и решили, что тоже так можем. Понимаешь, тогда ведь в армию насильно забирали - призыв. Нет, почему поголовно, по дням рождения. Ты не знаешь? Я тебе расскажу. 31-го декабря все дни следующего года бросали в барабан. Ну, не дни, а листочки с датой на каждом. 365 листочков, 366 в високосный год. А потом тянули их по очереди. Первая вытянутая дата получала номер один, вторая - номер два, и так далее. Первые 75 номеров, то есть тех, кто родился в дни, вытянутые первыми, всегда призывались и отправлялись на фронт. Номера 75-150 отмечались и проходили учения, иногда их призывали. Остальных оставляли в покое. Лотерея, короче. Мой номер был 322. Я был счастлив, отец - в ярости. Остальные братья ушли в армию вне зависимости от номера, это была семейная традиция, вопрос чести. Но только не я. Я бы в Канаду удрал, только бы в армию не идти. НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ.
Ты, наверное, плохо представляешь, как тогда выглядел Вашингтон. Полностью милитаризированный город, везде военные машины, транспорт не ходил. Вообще, восточнее 14-й улицы никто не совался: там были выжжены целые районы, пустыри какие-то, заборы из цепей, крэк дилеры, проститутки, банды. Туда даже полиция не лезла, это было страшное место. Да-да, М, N, O, P - все эти улицы, где сейчас магазины дорогие и машину не запаркуешь. Так вот, в тот день мы должны были идти от кампуса университета по Коннектикут Авеню. Представь, что они сделали - на эту улицу согнали все городские автобусы и поставили их нос к носу, впритык. Ну, может сантиметр или два между бамперами. Никто не пройдёт, даже ребёнок. На каждом автобусе - солдат с автоматом. Нас было несколько десятков тысяч человек. Если не сотен. Это была чудовищная толпа. Мы вышли из университета и пошли по Коннектикут Авеню. И свернуть уже не мог никто. Ни еды, ни питья, ни туалетов. Только море народу и коридор из автобусов - на мили вперёд. А потом нас начали толкать и пихать, мы пихали в ответ, в итоге полиция хватала всех, кто под руку попал и арестовывала. Ты знаешь, где стадион РФК? Это бейсбольный стадион, нас всех туда свезли. Арестованных в тот день было тысяч пятнадцать. Потом, правда, опустили, после полуночи. Но отец меня после этого знать не хотел. НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ. Презирал. Он бы меня из дома выгнал, да мать не дала. Скоро его перевели в другой город, а я отказался ехать. Нашёл работу, снял комнату у какой-то старушки и стал жить. И больше никогда не получал от них ни копейки, с семнадцати лет. В колледже учился на свои, нищенствовал. Но ничего, пробился.
А что отец? Он рано умер. ALS, слышала о таком? Лу Герига болезнь, постепенный паралич. У него отказывали все мышцы по очереди. В последний месяц он лежал в военной больнице, в самой лучшей. Он же был ветеран второй мировой, с кучей наград, с чинами, званиями. В тот день в их отделении были только он и первый президент Буш. Мать всё умоляла меня, чтобы я туда пошёл. Ну, я пришёл, а он лежит, ничем пошевелить не может, говорить уже не может, а голова нормально работает, болезнь-то мышечная. Увидел меня, и глаза кровью налились. Не хотел меня видеть, не хотел мириться, не хотел прощения. И знаешь, я тоже не хотел. Для меня это облегчением было, что не пришлось неискренне прощаться. Ушёл я тогда. Так и умер он, не поняв и не простив. Я на похороны пошёл только ради матери.
С братьями нет, не дружу. Со старшним ещё куда ни шло, а с вояками не общаюсь. Они республиканцы, да ещё упёртые, мне не о чем с ними разговаривать. Конечно, я с годами пообтесался, вписался в корпоративную культуру, волосы постриг, одеваюсь нормально, на наркотики давно забил, но в чём-то до сих пор считаю себя counterculture. Это из души не вымоешь. Дети? Да, с детьми проблема... Понимаешь, я думал, раз я не такой, как отец, не запрещаю им ничего, не указываю, какими надо быть, то они спокойными, уравновешенными вырастут, ершиться не будут, конфликтов не будет. Mладшая у меня готичная такая - вся в чёрном ходит, глаза и волосы красит жутким цветом. Ну, это я понимаю, это её вариант моей хиппи-молодости. Против этого я не возражаю. Беспокоит то, что она себя режет. Представляешь, берёт бритву и режет себе руки. Страшно это, и мы ничего не можем сделать. Но она хоть учится, а старшая из школы сбежала, связалась с дурной компанией, уже несколько раз попадалась на воровстве. Судья сказала, ещё раз - и посадят. Она и так с браслетом ходит, чтобы в полиции знали, где она находится. Я не понимаю, если честно, почему? Я бунтовал против солдафонства, против призыва в армию, против навязанного мне образа жизни, да и время было такое. А у них всё есть, никто на них не давит... Ладно, давай не будем о грустном.
Я обещал рассказать тебе про эффект марихуаны, лучше уж про это. Ты что, правда никогда марихуану на пробовала?
Я был... ты знаешь, что такое counterculture? Да, против всего и всех. Брюки клёш, длинные волосы и марихуана. Что-то вроде хиппи, но я дома жил тогда. Нет, табак не курил, потому что родители курили. И кофе не пил потому, что они пили. Я не ел то, что ели они, не носил такую же одежду, я завёл себе кота потому, что отец обожал собак. НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ. Всех их, но особенно отца. А в 68-м я пошёл на демонстрацию, против войны во Вьетнаме. Да какой колледж, я ещё в школе учился, в предпоследнем классе, кажется. Мы тогда были пьяны гражданским неповиновением. Мартин Лютер Кинг доказал, что это работает. В начале 60-х все марши и демонстрации имели расовый характер, и чёрные таки ведь добились своего в огромной степени. Мы посмотрели на них и решили, что тоже так можем. Понимаешь, тогда ведь в армию насильно забирали - призыв. Нет, почему поголовно, по дням рождения. Ты не знаешь? Я тебе расскажу. 31-го декабря все дни следующего года бросали в барабан. Ну, не дни, а листочки с датой на каждом. 365 листочков, 366 в високосный год. А потом тянули их по очереди. Первая вытянутая дата получала номер один, вторая - номер два, и так далее. Первые 75 номеров, то есть тех, кто родился в дни, вытянутые первыми, всегда призывались и отправлялись на фронт. Номера 75-150 отмечались и проходили учения, иногда их призывали. Остальных оставляли в покое. Лотерея, короче. Мой номер был 322. Я был счастлив, отец - в ярости. Остальные братья ушли в армию вне зависимости от номера, это была семейная традиция, вопрос чести. Но только не я. Я бы в Канаду удрал, только бы в армию не идти. НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ.
Ты, наверное, плохо представляешь, как тогда выглядел Вашингтон. Полностью милитаризированный город, везде военные машины, транспорт не ходил. Вообще, восточнее 14-й улицы никто не совался: там были выжжены целые районы, пустыри какие-то, заборы из цепей, крэк дилеры, проститутки, банды. Туда даже полиция не лезла, это было страшное место. Да-да, М, N, O, P - все эти улицы, где сейчас магазины дорогие и машину не запаркуешь. Так вот, в тот день мы должны были идти от кампуса университета по Коннектикут Авеню. Представь, что они сделали - на эту улицу согнали все городские автобусы и поставили их нос к носу, впритык. Ну, может сантиметр или два между бамперами. Никто не пройдёт, даже ребёнок. На каждом автобусе - солдат с автоматом. Нас было несколько десятков тысяч человек. Если не сотен. Это была чудовищная толпа. Мы вышли из университета и пошли по Коннектикут Авеню. И свернуть уже не мог никто. Ни еды, ни питья, ни туалетов. Только море народу и коридор из автобусов - на мили вперёд. А потом нас начали толкать и пихать, мы пихали в ответ, в итоге полиция хватала всех, кто под руку попал и арестовывала. Ты знаешь, где стадион РФК? Это бейсбольный стадион, нас всех туда свезли. Арестованных в тот день было тысяч пятнадцать. Потом, правда, опустили, после полуночи. Но отец меня после этого знать не хотел. НЕ-НА-ВИ-ДЕЛ. Презирал. Он бы меня из дома выгнал, да мать не дала. Скоро его перевели в другой город, а я отказался ехать. Нашёл работу, снял комнату у какой-то старушки и стал жить. И больше никогда не получал от них ни копейки, с семнадцати лет. В колледже учился на свои, нищенствовал. Но ничего, пробился.
А что отец? Он рано умер. ALS, слышала о таком? Лу Герига болезнь, постепенный паралич. У него отказывали все мышцы по очереди. В последний месяц он лежал в военной больнице, в самой лучшей. Он же был ветеран второй мировой, с кучей наград, с чинами, званиями. В тот день в их отделении были только он и первый президент Буш. Мать всё умоляла меня, чтобы я туда пошёл. Ну, я пришёл, а он лежит, ничем пошевелить не может, говорить уже не может, а голова нормально работает, болезнь-то мышечная. Увидел меня, и глаза кровью налились. Не хотел меня видеть, не хотел мириться, не хотел прощения. И знаешь, я тоже не хотел. Для меня это облегчением было, что не пришлось неискренне прощаться. Ушёл я тогда. Так и умер он, не поняв и не простив. Я на похороны пошёл только ради матери.
С братьями нет, не дружу. Со старшним ещё куда ни шло, а с вояками не общаюсь. Они республиканцы, да ещё упёртые, мне не о чем с ними разговаривать. Конечно, я с годами пообтесался, вписался в корпоративную культуру, волосы постриг, одеваюсь нормально, на наркотики давно забил, но в чём-то до сих пор считаю себя counterculture. Это из души не вымоешь. Дети? Да, с детьми проблема... Понимаешь, я думал, раз я не такой, как отец, не запрещаю им ничего, не указываю, какими надо быть, то они спокойными, уравновешенными вырастут, ершиться не будут, конфликтов не будет. Mладшая у меня готичная такая - вся в чёрном ходит, глаза и волосы красит жутким цветом. Ну, это я понимаю, это её вариант моей хиппи-молодости. Против этого я не возражаю. Беспокоит то, что она себя режет. Представляешь, берёт бритву и режет себе руки. Страшно это, и мы ничего не можем сделать. Но она хоть учится, а старшая из школы сбежала, связалась с дурной компанией, уже несколько раз попадалась на воровстве. Судья сказала, ещё раз - и посадят. Она и так с браслетом ходит, чтобы в полиции знали, где она находится. Я не понимаю, если честно, почему? Я бунтовал против солдафонства, против призыва в армию, против навязанного мне образа жизни, да и время было такое. А у них всё есть, никто на них не давит... Ладно, давай не будем о грустном.
Я обещал рассказать тебе про эффект марихуаны, лучше уж про это. Ты что, правда никогда марихуану на пробовала?