БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ. 60 ЛЕТ АЛЬТЕРНАТИВЫ (ЧАСТЬ I)
В моей альтернативе есть логический блок,
Спасающий меня от ненужных ходов...
Борис Гребенщиков.
Бананан из «Ассы» говорил про Гребенщикова: «От него сияние исходит». Сияние, нет ли, но определенное излучение - безусловно. Когда-то Гребенщиков спел, что начинает движение в сторону весны, и в разговоре с ним становится очевидно, что это движение всегда было, есть и будет - дальше и глубже. Похоже, границы для него существуют лишь затем, чтобы их расширять. То же в свое время происходило с теми, кто начинал слушать «Аквариум», а их (наши, что уж там) диалоги на какое-то время превращались в перебрасывание цитатами из песен. Прекрасный дилетант и друг-музыкант из поколения дворников и сторожей куда-то девались, на смену им шли Иван и Данила и одинокий бурлак, на горизонте тревожно маячил человек из Кемерово, а их создатель все это время неизменно оставался собой, вбирая в себя все, что видит и слышит вокруг и возвращая нам как альтернативу, какими быть и куда двигаться дальше.
Борис Борисович, какие корни из детства тянутся и живут в вас до сих пор? С рождения до отрочества, определим так.
Музыка попала в этот промежуток точно. Так что музыка - раз. И еще, думаю, отношение к миру как к чему-то чудесному. Яркому и всегда содержащему в себе перспективу чуда, которое вот-вот произойдет. Это, думаю, никуда не уйдет. Более того, чудо и происходит, то есть мое ощущение меня не подводит.
С родителями у вас было понимание?
Я никогда не считал, что родители должны меня понимать. Напротив, очень рано осознал, что то, что я чувствую, им не передается. Пытался это донести, но понял, что они не слышат, и больше не стал. Они жили своей жизнью, с которой я никак не пересекался.
Но какое-то совместное бытование происходило же?
Я их очень любил, просто считал, что у меня своя жизнь, а у них своя. А когда к родителям приходили гости, мне было интересно, что умные люди говорят, я сидел и слушал разговоры: споры о прогрессе, о справедливости, о новой книге Стругацких; Клячкин приходил и пел - все это было интересно.
С чего вообще началась эта точка обнаружения своего, другого мира?
Две вещи. Первая - ты замечаешь, что мир прекрасен в каких-то своих ипостасях, проявлениях: солнечный свет на деревьях, голубое небо, облака, снег - что угодно. Потом вдруг понимаешь, что чувство, которое у тебя вызывает искусство, музыка, или живопись, или стихи, сродни этому ощущению. То есть это, оказывается, можно закрепить и поместить в песню или картину, к которой я буду возвращаться и чувствовать то же самое.
Что это было за искусство, к примеру?
Когда я учился в первом классе, по телевизору показывали огромный концерт бардов в Мариинке. Я послушал и подумал, что тоже так могу. Потом, мать водила меня в филармонию: когда слушаешь Баха, это, так или иначе, остается. Или когда тебе читают Киплинга, пусть даже в переводе. Все прорастает, нет ничего, что не прорастало бы. И ничего не изменилось - я тот же человек, просто другой физически.
И ни в ком не меняется?
Нет. Человек с рождения потенциально способен на те или иные вещи, всю жизнь он просто осваивает то, на что потенциально способен.
Или не осваивает.
Или не осваивает и так и остается, к сожалению, лежащим без дела. А лежащее без дела часто начинает гнить…
Вы упомянули Киплинга, что еще составляло ваш круг чтения в детстве? С чего начинали?
Я начал не с самой удачной книжки - «80 тысяч лье под водой» Жюля Верна. Это было очень тяжело!.. Но потом практически все, что попадало мне в руки до первого класса, нравилось. Дальше уже начал разбираться. У меня дома, помимо всего, стояло огромное собрание сочинений Чехова - вот его постепенно подтачивал…
А Толкиен когда появился?
Значительно позже. По тем временам все англоязычные книги привозили американские студенты - привозили и оставляли. Как только ты попадал в этот круг общения - все, поток книг становился нескончаемым. И вот кто-то мне дал «Хоббита».
Для вас это знаковое произведение?
Я считаю, что эпос Толкиена - одна из важнейших книг ХХ века. Он трактует понятия добра, зла, активности и всего остального, как ни одна религиозная книга их не трактует, в понятных терминах и одновременно не снижая градуса. Это не менее нравственно, чем Библия. Может, более.
Вы сейчас не боитесь обидеть чувства верующих?
Я привык. (Смеется)
Вы следите за тем, что происходит сегодня в мире культуры?
Слежу, насколько могу.
Есть какие-то вещи, которые радуют?
Джексон. Джармуш. Тарантино. Мне, например, на удивление понравился «Джанго освобожденный». Забавно, что человек, которого большая часть мира обвиняет в жестокости и всем остальном, оказывается лиричнее всех без исключения русских режиссеров. У него есть кровь, но нет чернухи. А у нас почти в каждом, самом лирическом фильме налицо чернуха, порнография - не открытая, а порнография души. То есть показываются настолько испорченные искалеченные души, что непонятно, зачем это снимать.
Почему так происходит?
Я думаю, что дело, как и во всем остальном, в нашем нежелании усваивать новый материал, самообразовываться и мерить себя по высшей мерке. То есть человек считает, что знает уже достаточно. Раз «знаю достаточно», наступает момент «все не так, я сейчас запью», а запив, он начинает замечать в мире только болячки и язвы и старается показать их. Может быть, считая, что человечество от этого станет лучше, но лучше оно не становится. И происходит своего рода соревнование: кто сколько язв пострашнее сможет вытащить на экран, при этом распилив деньги между продюсером и собой и снимая, в принципе, на энтузиазме съемочной группы и дешевя на всем, чем можно. А когда дешевишь - как раз и получается чернуха.
А в музыке?
В музыке всегда было так. Один из знакомых когда-то мне объяснил мудрость ресторанных музыкантов: последние 10% качества стоят столько же, сколько предыдущие 90%. Это автоматически ставит крест на всей музыке. То есть люди сразу говорят: качественно мы делать не будем, это дорого. Что есть неуважение к себе и нелюбовь к родной культуре. По счастью, из любого правила есть исключения.
Слушаете молодых исполнителей?
Я не ставлю себе такой цели. В неделю, скажем, мне присылают порядка 25-30 разных произведений. Слушаю из них 5-6, с надеждой: «А вдруг?» - и обычно, к сожалению, то, что слышу, меня никак не трогает. Эти люди ориентируются на какие-то старые образцы и к тому же часто толком не знают ни языка, ни поэзии и не вкладывают души в свое пение. Бывают интересные вещи, не очень задевающие, но по крайней мере интересные. О них я стараюсь что-то сказать. Вообще, я слушаю только то, что может меня научить. Купил себе виртуальную коробку органной музыки Мессиана - огромную, наверное, 24 диска. И ставлю их один за другим. Очень расширяет сознание Мне это страшно интересно.
А западная музыка?
Поскольку я веду программу «Аэростат» на радио «Россия», я сам себе придумал удивительную синекуру: не ради денег, а ради удовольствия профессионально слушаю музыку, чтобы узнать, что вышло за последние месяцы. Смотрю, что в журналах пишут, кто что говорит, кто что советует. Поэтому картинка происходящего сегодня в мире у меня более или менее есть. И происходят очень милые вещи: скажем, скандинавский джаз, британский неофолк, замечательная бруклинская новая волна … Это мило, но не вызывает желания слушать раз за разом. Из того, что я замечаю на Западе, пока ничего особо интересного нет. Есть разные привлекательные феномены - Die Antwoord или Death Grips, но там мало чему можно научиться. Слушаю для удовольствия, из любопытства и интереса, но когда еду в машине, ставлю либо Глена Миллера, либо Баха, либо что-нибудь из сборников, которые делаю сам.
Каких?
Я сейчас начал заниматься очень смешным делом, которое, может быть, кому-то в итоге пригодится. Меня знакомый попросил записать ему что-нибудь из 1960-х годов. Я сначала отобрал 20 песен, потом подумал: мало. В итоге дошел до 250 - лучшее из того, что (на мой взгляд) было сделано в 1960-е. И понял, что мне это слушать не скучно, не надоедает. И точно такие же подборки начал делать на каждое 10-летие. Это музыка, которая мне нравится, а люди начинают становиться в очередь, чтобы я им ее записал.
Почему так? Может, музыка тогда делалась по-другому?
Нет, у меня есть такой же микс из теперешнего времени. Просто люди часто не отличают хорошей музыки от плохой. Есть такие, кто отличает, но их очень мало. По-моему, дело в этом.
Возможно, нашим музыкантам помогло бы некое объединение, какими были в свое время питерский рок-клуб и московская рок-лаборатория?
Прошу прощения, может быть, я плохо информирован, но истории, которые я слышал о Московской рок-лаборатории, обычно касались того, как одна группа писала доносы на другую. Да и не только в Москве. Президиум Ленинградского рок-клуба на третий год его существования собирался у меня во дворе, чтобы изгнать «Аквариум» из рок-клуба за нелегальные концерты. И постановили: изгнать! Гена Зайцев, великий хиппи с волосами по пояс, сидел на каком-то ящике и своей рукой писал: «Изгнать «Аквариум» за нелегальные концерты и за исполнение нелитованных песен». Тремя годами позже и ко мне подходили ровно с тем же: «Миша Борзыкин и группа «Телевизор» поют песни, которые подвергают опасности рок-клуб». И я, как идиот, что-то подписывал и тут понимал, что делаю точно то же, что делал Гена Зайцев. Было поздно, уже подписал, но урок вынес. Поэтому пусть люди объединяются сами. Поскольку если их объединять на какой-то общественной платформе, немедленно придут те, кто захочет на этом сделать себе административный капитал, и начнутся доносы друг на друга или что-то еще. Думаю, имея Интернет, можно стать всемирно известным за день, если правильно все сделать.
Музыкальное творчество с появлением Интернета стало менее прибыльным?
Я думаю, если человек хочет заработать, Бог ему никак не откажет в этом желании. Но в 1970-80-90-е годы у нас не было никакого искушения делать деньги на музыке, потому что это было нереально. Даже в конце 1980-х - начале 1990-х играли очень много, но получали очень мало. На «Жигуль» можно было заработать, но не больше. Музыка и деньги - это вещи, находящиеся в принципиально разных состояниях души, они никак не объединяются. Я понимаю, что, когда просыпаюсь с мыслями о деньгах, лучше о музыке не думать. Но, возвращаясь, в Интернете можно зарабатывать, и он вполне позволяет обрести свободу.
В свое время для многих очень пророчески прозвучало ваше «Мир, как мы его знали, подходит к концу». Тут ключевое, конечно, «как мы его знали». И он действительно кончился…
Да, он кончился, и какое счастье: с клетки сбили замки. Мы жили на зоне - открыли ворота.
Население клеток было готово к свободе?
Когда людей выпускают из клетки, когда людей лишают клетки, естественно, происходит потеря ориентации. Она все 1990-е годы происходила, и я, честно говоря, надеялся, что люди придут в себя. А люди запросились обратно в клетку, и немедленно пришел человек, который им эту клетку устроил. Пока довольно мирную. Но это моя страна и мой народ, что я могу поделать... Они сделали такой выбор. Все вернулись в бараки. Большая часть.
То есть рабство внутри нас…
Естественно. О чем, собственно, фильм «Джанго».
Есть у вас некое понимание, как с этим внутренним рабством людям можно справляться? И вы сами - чем руководствуетесь?
Я ничем не руководствуюсь, потому что очень рано, еще в 4-5 классе школы для себя заметил (и много раз сталкивался со справедливостью этого): я хочу чем-то поделиться с людьми, а люди этого никак не хотят услышать. А заставлять, вести их к свободе железной рукой я не хочу.
Это альтернативный поход в другое рабство.
Совершенно верно. Поэтому думаю, что мое дело и дело «Аквариума» - предоставить людям иную альтернативу: можно как вы делаете, а можно вот так. На меня в свое время это подействовало.
Борис Борисович, вы производите впечатление человека, который не просто живет «здесь и сейчас», но и где-то еще. Это так?
Интересно, вы первые мне об этом говорите, а я это замечаю давно: когда бываю в каких-то местах, там остается часть меня. И сейчас я сижу в Москве, а часть меня в Париже, часть в Лондоне, часть в Петербурге... Я здесь - и еще в куче мест одновременно. Кстати, об этом отчасти песня «Гарсон номер два».
И как это сосуществует? У вас же очень обширная география прослеживается, особенно если говорить о России. Та же самая Кострома - насколько она, допустим реальная?
И реальная, и ирреальная. И все остальное - тоже. Потому что под любым названием скрываются две вещи: то, что все люди привыкли замечать, и то, что конкретный человек думает и чувствует по поводу места, которое называется так или иначе.
Продолжение интервью.
Интервью было сделано для журнала Menu Magazine в декабре 2012 года.
Текст: Азамат Цебоев, Лена Маца
Фото: Сергей Коваленко