"Жизель" Новиковой
Идя на "Жизель" с Новиковой, не могла отделаться от грустных мыслей о том, что ее муж танцует в этот вечер не на той же сцене. А сейчас, пожалуй, не жалею. Потому что тогда получился бы совсем другой спектакль, а меня потряс этот.
Хотя, конечно, не спектакль -- образ. На фоне Париша-Альберта, отыгрывающего роль чрезмерно старательно и простодушно, вообще забывшей о роли Чебыкиной-Мирты и не держащего линию кордебалета Жизель у Новиковой получилась особенно сильной.
Сильной в самых разных смыслах этого слова. В хрупкой, невообразимо изящной девушке был виден железный стержень. Как твердо она отстранила Альберта от Ганса: прости, я должна объяснить все ему сама. И объяснила с удивительной наглядностью. Эта Жизель даже случайно не подаст мужчине ложных надежд -- она открыта и честна. И в то же время непонятна для окружающих из-за невероятной интенсивности ее внутренней жизни. Даже не знаю, как выразить... у Новиковой была поразительная насыщенность сценического присутствия. Ни малейшей аффектации чувств -- наоборот, все скорее сдержано. И при том -- настолько интенсивно, что окружающее кажется разжиженным, пустым. Качество ручных ковров определяется по количеству узелков на квадратный сантиметр. Ты не замечаешь самих узелков, однако видишь результат. У Жизели Новиковой этих самых узелков было столько, что захватывало дыхание. Вот поверите ли, впервые в жизни на вариации первого акта у меня к глазам подступали слезы. Не от трагизма (там его нет), а от интенсивности чувств.
Кстати, именно так я воспринимала болезнь Жизели: человеческое тело не может долго существовать в столь насыщенном режиме, время от времени оно отключается. И сцена безумия... безумия ли? Просто Жизель стала видеть не только настоящее, а одновременно с ним прошлое и будущее -- и не могла отделить одно от другого. Меня совершенно потрясло, как в конце акта она после мятущихся прыжков рухнула, как подкошенная, а потом побежала вдоль ряда девушек. Это предвосхищало судьбу мужчин, попавших в руки виллис. Жизель словно пережила их трагедию, и у меня кровь застыла в жилах в миг, когда она провидела, что после смерти встанет на сторону убийц. Но тут она узнала мать и Альберта -- и поняла, что любовь спасет ее от страшной участи. Всего несколько минут -- но весь второй акт пронесся в голове.
А во втором акте я вдруг увидела смысл пробежек Жизели через сцену, манящего арабеска -- да она всеми силами уводит Альберта от опасности. Своими дивными, поющими руками она очерчивала его магическим кругом, пытаясь защитить. Но он не верил в ее реальность -- и не послушался. Зато при появлении виллис девушка не просила их о милости: она объясняла, убеждала. Ведь после смерти тела душа ее, освободившись, оказалась еще сильнее. И я не сомневаюсь, кем станет потом эта Жизель -- духом-спасительницей. Она, пусть и невидимая нами, будет уводить нас от опасности.
Хотя, конечно, не спектакль -- образ. На фоне Париша-Альберта, отыгрывающего роль чрезмерно старательно и простодушно, вообще забывшей о роли Чебыкиной-Мирты и не держащего линию кордебалета Жизель у Новиковой получилась особенно сильной.
Сильной в самых разных смыслах этого слова. В хрупкой, невообразимо изящной девушке был виден железный стержень. Как твердо она отстранила Альберта от Ганса: прости, я должна объяснить все ему сама. И объяснила с удивительной наглядностью. Эта Жизель даже случайно не подаст мужчине ложных надежд -- она открыта и честна. И в то же время непонятна для окружающих из-за невероятной интенсивности ее внутренней жизни. Даже не знаю, как выразить... у Новиковой была поразительная насыщенность сценического присутствия. Ни малейшей аффектации чувств -- наоборот, все скорее сдержано. И при том -- настолько интенсивно, что окружающее кажется разжиженным, пустым. Качество ручных ковров определяется по количеству узелков на квадратный сантиметр. Ты не замечаешь самих узелков, однако видишь результат. У Жизели Новиковой этих самых узелков было столько, что захватывало дыхание. Вот поверите ли, впервые в жизни на вариации первого акта у меня к глазам подступали слезы. Не от трагизма (там его нет), а от интенсивности чувств.
Кстати, именно так я воспринимала болезнь Жизели: человеческое тело не может долго существовать в столь насыщенном режиме, время от времени оно отключается. И сцена безумия... безумия ли? Просто Жизель стала видеть не только настоящее, а одновременно с ним прошлое и будущее -- и не могла отделить одно от другого. Меня совершенно потрясло, как в конце акта она после мятущихся прыжков рухнула, как подкошенная, а потом побежала вдоль ряда девушек. Это предвосхищало судьбу мужчин, попавших в руки виллис. Жизель словно пережила их трагедию, и у меня кровь застыла в жилах в миг, когда она провидела, что после смерти встанет на сторону убийц. Но тут она узнала мать и Альберта -- и поняла, что любовь спасет ее от страшной участи. Всего несколько минут -- но весь второй акт пронесся в голове.
А во втором акте я вдруг увидела смысл пробежек Жизели через сцену, манящего арабеска -- да она всеми силами уводит Альберта от опасности. Своими дивными, поющими руками она очерчивала его магическим кругом, пытаясь защитить. Но он не верил в ее реальность -- и не послушался. Зато при появлении виллис девушка не просила их о милости: она объясняла, убеждала. Ведь после смерти тела душа ее, освободившись, оказалась еще сильнее. И я не сомневаюсь, кем станет потом эта Жизель -- духом-спасительницей. Она, пусть и невидимая нами, будет уводить нас от опасности.