R.I.P. Александр Градский
Умер Александр Градский. Осенью он тяжело перенес коронавирус и так и не оправился. Непосредственной причиной смерти стал инсульт.
Мы познакомились в 1981 году, когда я занимался музыкальной журналистикой, и несколько лет общались довольно плотно. Я писал главным образом для журнала "Студенческий меридиан"после того, как накануне Олимпиады (и в рамках подготовки к Олимпиаде) меня выгнали из Польши. А тут как раз заведывавший музыкальной рубрикой в журнале мой друг Юра Бугельский, страстный горнолыжник, в очередной раз переломался в горах, выбыл из строя на полгода, и меня взяли на его место. Я быстро набросал план действий, в котором было три позиции: "Арсенал", Градский и Пугачева. На всех трех в тот момент были наложены цензурные ограничения. Пугачева что-то незадолго до этого натворила пьяная в Доме литераторов, а Козлов с Градским просто выпадали из ряда советской попсы, где царствовали Магомаев и Толкунова, и за одно только это эстетическое выпадение из ряда их не разрешали по телевидению и не очень-то освещали в прессе, выступать они могли по большей части в провинции. Для Градского один-единственный раз было сделано исключение - его пригласили на "Песню года", где он исполнил "Как молоды мы были", и произошло это исключительно благодаря протекции Александры Пахмутовой, написавшей эту песню. Тоже не обошлось без трений. Лапин, например, сказал Пахмутовой, что для начала Градский должен подстричься. Кроме того, желательно, чтобы он вышел на сцену без очков. А очки у него были знатные. Огромные, с зеленоватыми стеклами, очки в сочетании с длинными волосами делали его похожим на какую-то западную кинозвезду, а это выпадало из эстетики "Песни года". На самом деле очки никакими западными не были. Их ему сделали из подручных материалов поклонники со Львовского завода кинескопов. Когда я в 2005 г. написал о его очках в ЖЖ, на меня разные знайки набросились в комментариях: из кинескопа невозможно сделать очки, соблюдая диоптрии и прочие требования. Но все-таки один из комментаторов подтвердил, что и у него очки были того же происхождения. Это была типичная для этого производства халтурка - в свободное от работы время они делали "западные" очки. Мне про очки рассказал сам Градский, а он никогда не врал. Как бы то ни было, мою программу в журнале утвердили, и я приступил.
Козлова я прекрасно и близко знал со времен Польши, а к Градскому я побежал знакомиться. Он жил в какой-то хрущевке поблизости от Мосфильма. Это была не совсем хрущевка, потому что она была кирпичная, а не панельная, но тоже из числа быстровозводимых (процесс производства точного такой пятиэтажки воспроизведен в одной из новелл фильма "Операция Ы"). Градский на тот момент был холостой, квартира была маленькая, двухкомнатная, вторую комнату занимала его пожилая больная бабушка, за которой он усидчиво ухаживал (в результате она дожила до ста лет). Сам он жил в проходной комнате, половину которой занимал рояль, а над раскладным диваном на стене, на блёклых советских обоях красовалась крупная надпись, сделанная фломастером: "Ура! Сегодня развожусь с женой Настей!" "Жена Настя" - это Анастасия Вертинская.
Вообще-то до 14 лет Александр носил отцовскую фамилию Фрадкин, а Градским стал только после того, как его мама - Тамара Градская - умерла. Тамара работала в журнале "Театральная жизнь". После ее смерти его опекала театральная и околотеатральная общественность, а воспитала его та самая бабушка главным образом.
В музыкальную школу его отдала еще мама. До последнего момента они думала его отдать на виолончель. Но уже буквально на пороге школы она сообразила, что худенькому мальчишке будет тяжело носить эту виолончель, и она пререписала его на скрипку. Градский, однако, был пытливым мальчиком, и еще в школе стал осваивать другие инструменты - фортепьяно, гитару и даже духовые. Всё, что попадалось ему на глаза звучащее, он пытался освоить.
Дядя Градского был танцором в ансамбле Моисеева, он подарил ему привезенную с гастролей пластинку Элвиса Пресли. Саша выучил ее наизусть. Выучил - в том смысле, что не только текст заучил, но мог и мелодию сыграть на доступных ему инструментах. У него был безупречный слух. Позже, когда уже у него была своя рок-группа, он на слух "снимал" музыку с пластинок и они играли западные песни на полуподпольных концертах.
В школе у него было амплуа "Робертино Лоретти". Его ставили в программу школьных концертов исключительно в этом качестве. "О соле мио!" и всё такое. Говорят, один в один было.
В начале шестидесятых до Москвы докатились песни "Битлз". Тогда же появились и первые наши подражательные ансамбли. Самый первый образовался в МГУ, при интерклубе. Саша, конечно, не мог отказать себе в удовольствии бегать туда и даже играл с ними иногда. В конце 1963 или в самом начале 1964 он создает свою собственную группу. Сначала она называлась "Лунные собаки", потом "Серебряные струны". Наконец - "Славяне". Довольно быстро в группе начались разногласия на почве репертуара. Градский, например, хотел уже играть свою собственную музыку, то есть им написанную. Из группы пришлось уйти.
Вместе с друзьями он основал группу "Скоморохи", играющую музыку, якобы основанную на русской народной традиции. "Родился ужасно хитрый план, - рассказывал мне Градский в интервью, - посидеть годок-другой, втихаря сочинить много хороших песен, а уж потом со всем репертуаром выйти на публику и поразить всех. Но, чтобы осуществить эти намерения, нам нужны были инструменты и аппаратура. Пришлось разработать другой план, не менее хитрый: одновременно со "Скоморохами" организовать другой ансамбль - "Лос-Панчос", выступать на разных танцульках и торжественных вечерах". "Скоморохи" предъявили новый репертуар, сыграв его на аппаратуре, заработанной благодаря "Лос-Панчос", в 1966 году. А в 1969 году Градский поступает в училище при консерватории. Уже на первом курсе, узнав, что он параллельно где-то играет рок-музыку, его отчислили. И он поступил в Гнесинское, которое закончил с отличием.
"Скоморохи" же продолжали выступать. И в декабре 1971 года на фестивале "Серебряные струны" в городе Горьком жюри присуждает главную премию двум группам: никому не известному самодеятельному "Ариэлю", приехавшему из Челябинска" и ансамблю "Скоморохи" Александра Градского. И вот с этого момента собственно начинается его карьера.
Первым серьезным композитором, обратившимся к Градскому как к солисту, был Давид Тухманов. Градский записывает для него "Джоконду" и "Жил-был я". Потом Андрон Кончаловский приглашает его написать музыку для фильма "Романс о влюбленных". Предложение было неожиданным, но у Градского уже было написано десятка два музыкальных отрывков, он показал их режиссеру, тот выбрал семь или восемь. Затем Булатом Окуджавой и Натальей Кончаловской были написаны на две мелодии Градского стихи (только "Песня о птицах" создана уже на готовые стихи Глазкова). Работа над фильмом была для Градского, по его словам, сущим адом. Он же понятия не имел, как пишется музыка для кино. Но вроде справился. После успеха "Романса о влюбленных" на него посыпались заказы от кинематографистов. Он всё сделал, ни от чего не отказался. К моменту нашей первой встречи в конце 1981 года он написал музыку к восьми художественным фильмам и еще к какому-то количеству мультфильмов. Всё это весьма поправило его финансовые дела.
Но Градскому не нравилось, что о нем говорили обычно так: "Это который Градский? Который "как молоды мы были"?" И он начал работать в больших жанрах - писал рок-оперы (первая называлась "Стадион", по поводу событий в Чили, довольно сильная работа). Очень удачным был цикл на стихи Саши Черного. У него как раз родился сын, и в этом цикле есть "Колыбельная", которую он пел с особым чувством. Затем последовала экспериментальная фольклорная пластинка. Ну а дальше вы и сами знаете. А я как раз не очень-то и знаю. О перипетиях о театре, который ему то давали, то отбирали, то снова возвращали, доходили какие-то отголоски. О каком-то шоу "Голос", про которое сегодня все пишут, я вообще не могу ничего сказать, не видел.
Когда мы познакомились, Градский был очень худой. Но даже тогда он испытывал комплексы по поводу своей фигуры, поэтому уже в те годы выходил на сцену всегда в черном. Это не свидетельствовало о мрачности его характера. Наоборот, он любил посмеяться, даже похохотать по любому поводу, да и сам обладал светлым чувством юмора.
Считается, что у Градского был дурной характер. Он мог обматерить ближайших сподвижников на голом месте, или вспылить в каком-то важном кабинете и тем самым в момент разрушить свой давно вынашиваемый проект. У очень многих людей остались на него незалеченные обиды. Но разве это сейчас нужно вспоминать. Ушел замечательный музыкант. Вот что главное и вот что больно.