Бояре, а мы к вам пришли...
В свое время, когда Людмила Зыкина поселилась в писательском дачном кооперативе в Пахре, к ней решил наведаться с визитом вежливости комендант поселка - страстный поклонник ее таланта. В своем лучшем костюме, с букетом и бутылкой шампанского он, робея, постучал в дверь ее дома. Открыла домработница: «Вам что нужно?» Он представился, сообщил о цели своего визита. Она ушла вглубь дома доложить народной артистке о посетителе.
Народная артистка изнутри распорядилась: букет и шампанское взять, передать спасибо и наилучшие пожелания. Что и было исполнено.
Однако взволнованный комендант настаивал на личной встрече с дражайшей Людмилой Георгиевной. И домработница была вынуждена повторно побеспокоить артистку. И тогда барыня (так и представляю ее полулежащей в каком-нибудь атласном халате на красной бархатной кушетке) велела: «Ну так вынеси ему водки!»
И вот домработница выносит на жостовском подносе рюмку водки. Мужик, конечно, страшно обиделся. Он и представить себе не мог, что его так унизят. И, разумеется, в дальнейшем стал новой обитательнице Пахры, как мог, гадить…
Это я к тому, что и при Советской власти были у нас баре.
Вот, скажем, Евгений Евтушенко и Сергей Бондарчук. Казалось бы, что между ними общего? Один с радостью воспринял горбачевскую перестройку, стал народным депутатом, отменил депутатские залы в аэропортах, стал, наконец, секретарем правления Союза писателей СССР. Другой в те же буквально дни был освистан на «перестроечном» съезде кинематографистов и с позором изгнан из правления этого творческого союза (не хочу обидеть папу Дуни Смирновой или умалять достоинство снятого им фильма «Белорусский вокзал», но Бондарчук - великий режиссер и актер, и дуниному папе должно быть стыдно за слова, которые он, брызгая слюной, кричал ему в спину).
А общее между ними то, что оба принадлежали к одному классу советских бояр, и сходство это подчеркивалось тем, что жили они один над другим в абсолютно одинаковых квартирах в высотном здании гостиницы «Украина» (не многие знают, что там сзади - жилые подъезды, где советская власть селила «белую кость» нашей творческой интеллигенции). У них даже мебель стояла схожая - из карельской березы. И совершено одинаково был устроен быт, который обслуживал один и тот же набор челяди: водитель, кухарка, нянька для детей, а на даче обязательно еще непременно постоянно живущая пара - как бы дворник и как бы кухарка №2.
Раньше-то Евтушенко жил в другой высотке - на Котельнической, но после развода с женой Галиной оттуда пришлось съехать, оставив квартиру жене. Советская власть безропотно выдала разведенному идентичную жилплощадь. Это была квартира, которую для себя спроектировал архитектор этого здания Чечулин. Поэт Вознесенский рассказывал мне, что квартира была так велика, что Евтушенко ездил по ней на мотоцикле. В том же доме жили, естественно, и сам Андрей Андреич, и вышеупомянутая Людмила Зыкина. Внутри этого дома уже был построен коммунизм, и бдительные вахтеры следили, чтоб простые граждане, которые коммунизм еще только строили, не попали внутрь и не увидели, что у кого-то коммунизм уже есть.
Однажды в доме завелись тараканы, и Евтушенко написал (и опубликовал!) стихотворение «Тараканы в высотном доме», где с возмущением описал, как вот, например, начинает петь Зыкина, а ей в рот падает таракан, начинает на рояле играть, допустим, Рихтер, а из рояля лезет таракан и т.д. Заканчивалось звонко: «Тараканы… Тараканы… Тараканы ползут в коммунизм!» Единственной целью стихотворца было извести тараканов в доме, что, после публикации стихотворения в центральной газете, было моментально исполнено. Однако, когда много лет спустя Андропов разрешил Евтушенке издание трехтомника, стихотворение о тараканах из собрания сочинений исключила цензура - времена были другие, и сюжет о тараканах и коммунизме цензоры поняли расширительно.
Из воспоминаний Михаила Ширвиндта: «Когда я поселился в "высотке" на Котельнической набережной, моей мечтой было получить место в гараже. Наконец, одно место освободилось, но претендентов было двое: я и Женя Евтушенко, с которым мы приятельствовали почти с детства. Конечно, мои шансы были ничтожны. Но Женя в это время написал мощное стихотворение "Тараканы в высотном доме" и, конечно, писал он там не только о тараканах. И хотя последних, действительно, в доме было навалом, но кто-то из членов правления гаража возмутился из патриотических чувств, и место в гараже досталось мне. Я возрадовался, что не пишу стихов.»
Действительно, радость: коммунизм пришел и в квартиру, и в гараж. Ну это просто фильм Рязанова «Гараж»! Из-за стихотворения лишили гаража! (кстати, с самим Рязановым я познакомился в том же доме на Котельнической, в квартире В.П.Аксенова).
Так, в борьбе за 200-метровые квартиры и близлежащие гаражи и проходила жизнь столпов нашей культуры. Тут стоило бы еще описать борьбу за дачи, но я и так уже ушел далеко в сторону. Одна из моих любимых книг - повесть Войновича «Шапка», но описанные там страсти - ничто по сравнению с тем, как была устроена жизнь «первых лиц» нашей культуры. Причем вне зависимости от того, были они «ретрограды» или «шестидесятники», «левые» или «правые». Я не знаю, кто решал, быть барину барином или нет. Но своя иерархия была и среди них. Например, Евтушенко страшно завидовал своему товарищу по поколению, у которого дача была в Переделкино не литфондовская, как у него, а собственная, а квартира у этого товарища вообще была на Тверской улице, окнами на Центральный телеграф. Тверская (улица Горького, если кто забыл) - это считалось круче, чем «Украина» или Котельническая. И этот его товарищ по поколению (который, кстати, мне запомнился как глубоко порядочный, совестливый человек), не просто имел домработницу, но каждое лето брал ее вместе со своей семьей за рубеж на отдых. Обычно в Париж. Ехали всегда вшестером: поэт, жена, две дочки, теща и домработница. Красота!
Тут я вспомнил, как моя покойная теща-пенсионерка пришла в ЖЭК за характеристикой, чтобы ей выдали ВЫЕЗДНУЮ визу для поездки в Болгарию, и ей отказали. Сказали: «Вы не занимаетесь у себя по месту жительства общественной работой». Домработницам наших советских дворян таких вопросов не задавали, видимо. Их хозяева ведь могли пожаловаться в случае подобной несправедливости непосредственно в ЦК КПСС.
Случай с Бродским уже у всех навяз в зубах, но ведь Евтушенко же пришел к председателю КГБ СССР Ю.В.Андропову не потому, что решил похлопотать за высылаемого поэта (разговор об этом завел сам Андропов), а потому, что у него накануне задержали на таможне в Шереметьево книги эмигрантских издательств. Как здорово: вечером у тебя отнимают книги, а наутро ты уже звонишь Андропову (ведь надо знать телефон, чтоб позвонить) и жалуешься на таможенников! Замечу, что ОБЫЧНЫХ людей, не дворян, их вообще-то за одну книжку издательства «Посев» сажали в тюрьму, а тут целый чемодан книжек, насколько я знаю от самого «пострадавшего»…
И вдруг все полетело в тартары. Привычный ход жизни сломался. Революция ударила прежде всего по дворянам. Конечно, кое-кто вписался в новую жизнь. Как, например, Михаил Шатров, ставший благодаря своему другу Гавриилу Попову крупнейшим московским домовладельцем (чудовищное нагромождение небоскребов на Краснохолмской набережной - комплекс «Красные холмы» - а глава ЗАО «Красные холмы» - наш барин-драматург). Но большинству пришлось продавать свои квартиры в «Украине» и на Тверской, прижиматься, сокращать обслуживающий их семьи персонал, пересаживаться из «Мерседесов» в более скромные машины.
Расслоение на господ и холопов, которое в советские времена было невидимым, стало явным. Наступило великое перемешивание социальных групп. Кто был никем, то стал всем, кто был всем - стал никем. И т.д. и т.п.
Когда мы с женой переехали в дом, описанный в моей книге, выяснилось, что убирать 170-метровую квартиру жена не в состоянии. Было решено нанять домработницу. Как нанять? Где нанять? Ни у меня в семье, ни у жены никто не мог дать дельного совета - наши родители как-то сами управлялись со своими делами, советских домработниц видели только в фильмах Александрова.
Первая наша домработница была кандидатом каких-то наук. В советские времена она и тысячи ей подобных, делая вид, что занимаются научной работой, сидели в бесконечных НИИ на Ленинском проспекте и целый день пили чай, изредка отвлекаясь на распределение продуктовых заказов. Теперь им пришло время подумать о хлебе насущном.
Естественно, она нас ненавидела. Нам тоже было неловко. Ей не было сделано ни одного замечания, хотя работала она плохо. Пряча глаза, мы платили ей деньги, а потом доделывали за ней то, что она должна была сделать, но не сделала. Напряжение нарастало, и однажды она - не мы! - не выдержала. Беспричинная истерика продолжалась полчаса, ее еле успокоили. Она выбежала из дома, забыв у нас тапочки. Мы наткнулись на них только сейчас, когда выезжали из квартиры.
Какое-то время мы управлялись со всем нашим растущим не по дням, а по часам хозяйством сами, но дискуссия о наемном труде продолжалась. В подобные истории попали практически все наши друзья. Мы обсуждали с ними наши новые, неожиданные проблемы. Было неясно, следовало ли домработниц и нянек кормить или можно было ограничиться чашкой чаю, или лучше вообще ни о чем подобном даже не затевать разговора. В какой форме делать замечания, и делать ли их вообще. Может, штрафовать за провинности? Платить помесячно, как зарплату, или сдельно - в зависимости от проработанных часов. Перед нами встали вопросы, которые советские дворяне давно для себя решили. Жалкие, задроченные интеллигенты, мы совершенно не хотели прослыть хамами-нуворишами, но, как быстро выяснилось, наша домашняя прислуга могла нормально функционировать только оказавшись зажатой в ежовых рукавицах. В противном случае они борзели.
Один наш знакомый, проживающий вместе с женой круглый год на даче, завел себе супружескую пару молдаван - на все руки мастеров. Она готовила вкусную еду, он копал землю летом, сгребал снег зимой, к тому же разбирался во всяких механизмах. Наши знакомые души в них не чаяли. Через какое-то время они засобирались домой. Им повысили зарплату - и они милостиво согласились остаться. Второй шантаж был связан с детьми - они скучали по двум отпрыскам, оставшимся с мамой на родине. Разрешили привезти детей. Привезшая их молдавская теща так и осталась. Мои друзья вынуждены были пристроить к сторожке, в которой поначалу ютились молдаване, сначала одну пристройку, потом другую, чтобы они все там уместились. Теперь это сторожка из шести комнат. Строительством они занимались сами, чтобы не упустить дополнительный доход, но помогали им невесть как оказавшиеся на месте событий братья. Нечего и говорить, братья по окончании строительства никуда не уехали. Недавно мы навещали эту супружескую пару. Кроме них двоих, у них на участке живет целый цыганский табор - разросшаяся молдавская семья. Детей устроили в местную школу, а чтобы их туда сподручнее было возить, молдаванам купили машину «Жигули». Пока не было «Жигулей», ни свет ни заря детей возила в школу сама хозяйка дома. Между прочим, гражданка Германии… Эта история бесконечна… Год назад я рассказал ее кинорежиссеру Абдрашитову и он очень воодушевился. В качестве возможного развития событий он предположил, что освоившиеся и заматеревшие молдаване наймут себе таджика для черных работ, а к тому таджику потом приедут другие таджики, и, как поется в песне, все повторится сначала. Мы весело посмеялись над этой фантазией. Но буквально на днях несчастный хозяин молдаван между делом сообщил мне по телефону, что молдаване где-то нашли себе таджика…
Вторая наша домработница досталась нам от одного моего холостого друга. Это была опытная, но совершенно распоясавшаяся особа. Ее любимым занятием было копаться в наших вещах. Когда она стала пересказывать нам содержимое гардероба того человека, который ее нам рекомендовал, причем нагло высмеивая это содержимое, мы насторожились. Выяснилось, что информация шла и в обратную сторону, причем в тех же самых выражениях. С ней пришлось расстаться. Про нее запомнилось: она пришла потрясенная после увиденных по телевизору похорон Влада Листьева: «Какой у него был гроб, какой гроб! - восклицала она, восторженно жмурясь, - я прям влюбилась в этот гроб!» Самое интересное, что я и мой приятель-рекомендатель не только учились с Листьевым на журфаке, но даже вместе в тесном общении были месяц на военных сборах под г.Ковров, где жили в соседних палатках, и слышать это в те дни было для нас просто невыносимо.
Но, представьте себе, постепенно все наладилось. Вдруг откуда-то появилось огромное количество вполне профессиональных, без комплексов неполноценности домработниц, нянек, водителей, дворников, ориентированных на работу, так сказать, в частном секторе. Сами собой сложились некие неписанные правила игры. Мы не робеем, они не борзеют. Жизнь, как говорится, наладилась.
И вот теперь я думаю: приди в наши дни комендант дачного поселка к Людмиле Зыкиной, как бы все это происходило? Ну, во-первых, он был бы без букета и уж точно без шампанского. Во-вторых, рюмку ему, скорей всего, бы не вынесли. Ну и, разумеется, не было бы никаких обид, потому что не было бы никаких особых надежд.
Теперь об Оксане Робски. Мне кажется, она находится на том самом этапе, который мы прошли лет восемь-десять назад. И, видимо, она на нем так и застрянет. И только дети ее, если у нее будут дети, смогут быть в этих делах органичными и не пошлыми. Потому что ее узкий мозг никогда не справится с теми задачами, с которыми справились мы. А почему я так думаю, не знаю. Аргументировать не могу. Просто мне так кажется.
Comments | Comment on this
Народная артистка изнутри распорядилась: букет и шампанское взять, передать спасибо и наилучшие пожелания. Что и было исполнено.
Однако взволнованный комендант настаивал на личной встрече с дражайшей Людмилой Георгиевной. И домработница была вынуждена повторно побеспокоить артистку. И тогда барыня (так и представляю ее полулежащей в каком-нибудь атласном халате на красной бархатной кушетке) велела: «Ну так вынеси ему водки!»
И вот домработница выносит на жостовском подносе рюмку водки. Мужик, конечно, страшно обиделся. Он и представить себе не мог, что его так унизят. И, разумеется, в дальнейшем стал новой обитательнице Пахры, как мог, гадить…
Это я к тому, что и при Советской власти были у нас баре.
Вот, скажем, Евгений Евтушенко и Сергей Бондарчук. Казалось бы, что между ними общего? Один с радостью воспринял горбачевскую перестройку, стал народным депутатом, отменил депутатские залы в аэропортах, стал, наконец, секретарем правления Союза писателей СССР. Другой в те же буквально дни был освистан на «перестроечном» съезде кинематографистов и с позором изгнан из правления этого творческого союза (не хочу обидеть папу Дуни Смирновой или умалять достоинство снятого им фильма «Белорусский вокзал», но Бондарчук - великий режиссер и актер, и дуниному папе должно быть стыдно за слова, которые он, брызгая слюной, кричал ему в спину).
А общее между ними то, что оба принадлежали к одному классу советских бояр, и сходство это подчеркивалось тем, что жили они один над другим в абсолютно одинаковых квартирах в высотном здании гостиницы «Украина» (не многие знают, что там сзади - жилые подъезды, где советская власть селила «белую кость» нашей творческой интеллигенции). У них даже мебель стояла схожая - из карельской березы. И совершено одинаково был устроен быт, который обслуживал один и тот же набор челяди: водитель, кухарка, нянька для детей, а на даче обязательно еще непременно постоянно живущая пара - как бы дворник и как бы кухарка №2.
Раньше-то Евтушенко жил в другой высотке - на Котельнической, но после развода с женой Галиной оттуда пришлось съехать, оставив квартиру жене. Советская власть безропотно выдала разведенному идентичную жилплощадь. Это была квартира, которую для себя спроектировал архитектор этого здания Чечулин. Поэт Вознесенский рассказывал мне, что квартира была так велика, что Евтушенко ездил по ней на мотоцикле. В том же доме жили, естественно, и сам Андрей Андреич, и вышеупомянутая Людмила Зыкина. Внутри этого дома уже был построен коммунизм, и бдительные вахтеры следили, чтоб простые граждане, которые коммунизм еще только строили, не попали внутрь и не увидели, что у кого-то коммунизм уже есть.
Однажды в доме завелись тараканы, и Евтушенко написал (и опубликовал!) стихотворение «Тараканы в высотном доме», где с возмущением описал, как вот, например, начинает петь Зыкина, а ей в рот падает таракан, начинает на рояле играть, допустим, Рихтер, а из рояля лезет таракан и т.д. Заканчивалось звонко: «Тараканы… Тараканы… Тараканы ползут в коммунизм!» Единственной целью стихотворца было извести тараканов в доме, что, после публикации стихотворения в центральной газете, было моментально исполнено. Однако, когда много лет спустя Андропов разрешил Евтушенке издание трехтомника, стихотворение о тараканах из собрания сочинений исключила цензура - времена были другие, и сюжет о тараканах и коммунизме цензоры поняли расширительно.
Из воспоминаний Михаила Ширвиндта: «Когда я поселился в "высотке" на Котельнической набережной, моей мечтой было получить место в гараже. Наконец, одно место освободилось, но претендентов было двое: я и Женя Евтушенко, с которым мы приятельствовали почти с детства. Конечно, мои шансы были ничтожны. Но Женя в это время написал мощное стихотворение "Тараканы в высотном доме" и, конечно, писал он там не только о тараканах. И хотя последних, действительно, в доме было навалом, но кто-то из членов правления гаража возмутился из патриотических чувств, и место в гараже досталось мне. Я возрадовался, что не пишу стихов.»
Действительно, радость: коммунизм пришел и в квартиру, и в гараж. Ну это просто фильм Рязанова «Гараж»! Из-за стихотворения лишили гаража! (кстати, с самим Рязановым я познакомился в том же доме на Котельнической, в квартире В.П.Аксенова).
Так, в борьбе за 200-метровые квартиры и близлежащие гаражи и проходила жизнь столпов нашей культуры. Тут стоило бы еще описать борьбу за дачи, но я и так уже ушел далеко в сторону. Одна из моих любимых книг - повесть Войновича «Шапка», но описанные там страсти - ничто по сравнению с тем, как была устроена жизнь «первых лиц» нашей культуры. Причем вне зависимости от того, были они «ретрограды» или «шестидесятники», «левые» или «правые». Я не знаю, кто решал, быть барину барином или нет. Но своя иерархия была и среди них. Например, Евтушенко страшно завидовал своему товарищу по поколению, у которого дача была в Переделкино не литфондовская, как у него, а собственная, а квартира у этого товарища вообще была на Тверской улице, окнами на Центральный телеграф. Тверская (улица Горького, если кто забыл) - это считалось круче, чем «Украина» или Котельническая. И этот его товарищ по поколению (который, кстати, мне запомнился как глубоко порядочный, совестливый человек), не просто имел домработницу, но каждое лето брал ее вместе со своей семьей за рубеж на отдых. Обычно в Париж. Ехали всегда вшестером: поэт, жена, две дочки, теща и домработница. Красота!
Тут я вспомнил, как моя покойная теща-пенсионерка пришла в ЖЭК за характеристикой, чтобы ей выдали ВЫЕЗДНУЮ визу для поездки в Болгарию, и ей отказали. Сказали: «Вы не занимаетесь у себя по месту жительства общественной работой». Домработницам наших советских дворян таких вопросов не задавали, видимо. Их хозяева ведь могли пожаловаться в случае подобной несправедливости непосредственно в ЦК КПСС.
Случай с Бродским уже у всех навяз в зубах, но ведь Евтушенко же пришел к председателю КГБ СССР Ю.В.Андропову не потому, что решил похлопотать за высылаемого поэта (разговор об этом завел сам Андропов), а потому, что у него накануне задержали на таможне в Шереметьево книги эмигрантских издательств. Как здорово: вечером у тебя отнимают книги, а наутро ты уже звонишь Андропову (ведь надо знать телефон, чтоб позвонить) и жалуешься на таможенников! Замечу, что ОБЫЧНЫХ людей, не дворян, их вообще-то за одну книжку издательства «Посев» сажали в тюрьму, а тут целый чемодан книжек, насколько я знаю от самого «пострадавшего»…
И вдруг все полетело в тартары. Привычный ход жизни сломался. Революция ударила прежде всего по дворянам. Конечно, кое-кто вписался в новую жизнь. Как, например, Михаил Шатров, ставший благодаря своему другу Гавриилу Попову крупнейшим московским домовладельцем (чудовищное нагромождение небоскребов на Краснохолмской набережной - комплекс «Красные холмы» - а глава ЗАО «Красные холмы» - наш барин-драматург). Но большинству пришлось продавать свои квартиры в «Украине» и на Тверской, прижиматься, сокращать обслуживающий их семьи персонал, пересаживаться из «Мерседесов» в более скромные машины.
Расслоение на господ и холопов, которое в советские времена было невидимым, стало явным. Наступило великое перемешивание социальных групп. Кто был никем, то стал всем, кто был всем - стал никем. И т.д. и т.п.
Когда мы с женой переехали в дом, описанный в моей книге, выяснилось, что убирать 170-метровую квартиру жена не в состоянии. Было решено нанять домработницу. Как нанять? Где нанять? Ни у меня в семье, ни у жены никто не мог дать дельного совета - наши родители как-то сами управлялись со своими делами, советских домработниц видели только в фильмах Александрова.
Первая наша домработница была кандидатом каких-то наук. В советские времена она и тысячи ей подобных, делая вид, что занимаются научной работой, сидели в бесконечных НИИ на Ленинском проспекте и целый день пили чай, изредка отвлекаясь на распределение продуктовых заказов. Теперь им пришло время подумать о хлебе насущном.
Естественно, она нас ненавидела. Нам тоже было неловко. Ей не было сделано ни одного замечания, хотя работала она плохо. Пряча глаза, мы платили ей деньги, а потом доделывали за ней то, что она должна была сделать, но не сделала. Напряжение нарастало, и однажды она - не мы! - не выдержала. Беспричинная истерика продолжалась полчаса, ее еле успокоили. Она выбежала из дома, забыв у нас тапочки. Мы наткнулись на них только сейчас, когда выезжали из квартиры.
Какое-то время мы управлялись со всем нашим растущим не по дням, а по часам хозяйством сами, но дискуссия о наемном труде продолжалась. В подобные истории попали практически все наши друзья. Мы обсуждали с ними наши новые, неожиданные проблемы. Было неясно, следовало ли домработниц и нянек кормить или можно было ограничиться чашкой чаю, или лучше вообще ни о чем подобном даже не затевать разговора. В какой форме делать замечания, и делать ли их вообще. Может, штрафовать за провинности? Платить помесячно, как зарплату, или сдельно - в зависимости от проработанных часов. Перед нами встали вопросы, которые советские дворяне давно для себя решили. Жалкие, задроченные интеллигенты, мы совершенно не хотели прослыть хамами-нуворишами, но, как быстро выяснилось, наша домашняя прислуга могла нормально функционировать только оказавшись зажатой в ежовых рукавицах. В противном случае они борзели.
Один наш знакомый, проживающий вместе с женой круглый год на даче, завел себе супружескую пару молдаван - на все руки мастеров. Она готовила вкусную еду, он копал землю летом, сгребал снег зимой, к тому же разбирался во всяких механизмах. Наши знакомые души в них не чаяли. Через какое-то время они засобирались домой. Им повысили зарплату - и они милостиво согласились остаться. Второй шантаж был связан с детьми - они скучали по двум отпрыскам, оставшимся с мамой на родине. Разрешили привезти детей. Привезшая их молдавская теща так и осталась. Мои друзья вынуждены были пристроить к сторожке, в которой поначалу ютились молдаване, сначала одну пристройку, потом другую, чтобы они все там уместились. Теперь это сторожка из шести комнат. Строительством они занимались сами, чтобы не упустить дополнительный доход, но помогали им невесть как оказавшиеся на месте событий братья. Нечего и говорить, братья по окончании строительства никуда не уехали. Недавно мы навещали эту супружескую пару. Кроме них двоих, у них на участке живет целый цыганский табор - разросшаяся молдавская семья. Детей устроили в местную школу, а чтобы их туда сподручнее было возить, молдаванам купили машину «Жигули». Пока не было «Жигулей», ни свет ни заря детей возила в школу сама хозяйка дома. Между прочим, гражданка Германии… Эта история бесконечна… Год назад я рассказал ее кинорежиссеру Абдрашитову и он очень воодушевился. В качестве возможного развития событий он предположил, что освоившиеся и заматеревшие молдаване наймут себе таджика для черных работ, а к тому таджику потом приедут другие таджики, и, как поется в песне, все повторится сначала. Мы весело посмеялись над этой фантазией. Но буквально на днях несчастный хозяин молдаван между делом сообщил мне по телефону, что молдаване где-то нашли себе таджика…
Вторая наша домработница досталась нам от одного моего холостого друга. Это была опытная, но совершенно распоясавшаяся особа. Ее любимым занятием было копаться в наших вещах. Когда она стала пересказывать нам содержимое гардероба того человека, который ее нам рекомендовал, причем нагло высмеивая это содержимое, мы насторожились. Выяснилось, что информация шла и в обратную сторону, причем в тех же самых выражениях. С ней пришлось расстаться. Про нее запомнилось: она пришла потрясенная после увиденных по телевизору похорон Влада Листьева: «Какой у него был гроб, какой гроб! - восклицала она, восторженно жмурясь, - я прям влюбилась в этот гроб!» Самое интересное, что я и мой приятель-рекомендатель не только учились с Листьевым на журфаке, но даже вместе в тесном общении были месяц на военных сборах под г.Ковров, где жили в соседних палатках, и слышать это в те дни было для нас просто невыносимо.
Но, представьте себе, постепенно все наладилось. Вдруг откуда-то появилось огромное количество вполне профессиональных, без комплексов неполноценности домработниц, нянек, водителей, дворников, ориентированных на работу, так сказать, в частном секторе. Сами собой сложились некие неписанные правила игры. Мы не робеем, они не борзеют. Жизнь, как говорится, наладилась.
И вот теперь я думаю: приди в наши дни комендант дачного поселка к Людмиле Зыкиной, как бы все это происходило? Ну, во-первых, он был бы без букета и уж точно без шампанского. Во-вторых, рюмку ему, скорей всего, бы не вынесли. Ну и, разумеется, не было бы никаких обид, потому что не было бы никаких особых надежд.
Теперь об Оксане Робски. Мне кажется, она находится на том самом этапе, который мы прошли лет восемь-десять назад. И, видимо, она на нем так и застрянет. И только дети ее, если у нее будут дети, смогут быть в этих делах органичными и не пошлыми. Потому что ее узкий мозг никогда не справится с теми задачами, с которыми справились мы. А почему я так думаю, не знаю. Аргументировать не могу. Просто мне так кажется.
Comments | Comment on this