«Медвежий праздник» у гиляков. Описание Л.Я. Штернберга.
"У гиляков много родовых праздников, но из них самым важным считается так называемый «медвежий праздник». Праздник этот играет огромную роль в общественной жизни гиляков. В сущности, это даже не родовой праздник, а междуродовой. Род, устраивающий праздник, берет на себя только расходы и заботы по устройству праздника, важнейшую же роль играют посторонние
роды, приглашаемые к участию в нем. Так как не проходит года, чтобы в тех или других местах не происходили подобные праздники, собирающие на много дней представителей многочисленных родов, то моменты эти играют такую же роль в социальном общении гиляцкого племени, какую некогда играли олимпийские и другие игры в Греции. Зимний медвежий праздник и называется игрищем (схьї lexernd-медвежья игра).
Праздник этот описывался уже много раз, и потому я остановлюсь преимущественно на тех чертах, которые до меня не были замечены. Прежде всего замечательно, что обыкновенно праздник устраивается в память умершего сородича, являясь как бы тризной по покойнике. Ближайший родственник покойного приобретает за деньги или добывает сам в тайге медвежонка, который торжественно, при криках радости, музыке, доставляется в родную деревню. Здесь для него устраивается отдельный сруб из толстого накатника, украшаемый по углам священными деревьями. В откармливании медведя участвует не отдельный хозяин, а весь род: поочередно та или другая семья в течение определенного времени кормит почетного гостя, чистит сруб и вообще всячески ухаживает за ним. В определенные дни медведя добывают из клетки и водят на прогулку. Это целое событие в жизни селения, отнимающее много часов и доставляющее молодым и старым необыкновенное удовольствие.
Процедура добывания медведя из клетки довольно сложная. Прежде всего, пока медведь еще в клетке, ему спутывают ноги, продевая через просветы между бревнами надетые на палку ремни, оканчивающиеся живыми затягивающимися петлями. После этого разбирают несколько звеньев верхней части клетки, давая медведю возможность высунуть голову; тогда ему суют в рот палку, которую он яростно стискивает зубами, и в это время ему крепко-накрепко завязывают рот. После этого его спокойно вытаскивают из клетки и накидывают на него железное кольцо, охватывающее его по брюху. К этому кольцу с обеих сторон прикрепляют длинные ремни, за которые цепко держатся несколько человек и, туго натягивая ремни в противоположные стороны, не дают возможности медведю бросаться на окружающих. Тогда только освобождают его от пут и ведут на прогулку.
Выкупав и вдоволь надразнив медведя, натешившись над ним, его привязывают между двух столбов и предоставляют самому себе. Обыкновенно он пользуется этой передышкой, чтобы предаваться бесполезному теперь для него инстинкту- разгребать лапами землю для берлоги.
Откармливание медведя продолжается несколько лет, пока медвежонок не обращается в упитанного большого зверя, и тогда приступают к предпраздничным приготовлениям. А приготовлений предстоит не мало. В течение нескольких дней придется кормить и угощать всякими изысканными блюдами не только сородичей и односельчан, но и целую массу приезжих гостей и вдобавок многочисленных собак, на которых приедут гости.
Все это требует забот, хлопот и крупных расходов, потому что, сверх блюд из местных продуктов, делаются большие закупки рису, буды, муки, чаю, сахару, водки или ханшина. Вот тут и обнаруживается та удивительная родовая организация гиляков, которая так поражает стройным соединением общественной солидарности и индивидуальной свободы. Нет принудительного органа, который собирал бы продукты, понуждал, требовал, контролировал. Каждая семья, сознавая свою обязанность участвовать в общем религиозном деле, работает изо всех сил, не за страх, а за совесть, готовит всякие блюда, помогает в работах и вносит свою посильную лепту на расходы по покупкам. Деньги и припасы передаются хозяину медведя, который распоряжается ими бесконтрольно. Никто никого не укоряет, потому что всякий старается, чтобы праздник сошел с наибольшим блеском.
За несколько дней до праздника, который обыкновенно устраивается в феврале, начинается другого рода работа - приготовление арены для убиения медведя. Арена состоит из небольшой утоптанной площадки, среди которой возвышается одна или несколько пар, по числу убиваемых медведей, священных деревьев-столбов, обвешанных inau[1] и покрытых сложной ритуальной резьбой: между ними привязывается медведь. К этой площадке протаптывается узкая аллея, по обеим сторонам которой устанавливается в два ряда тридцать пар молодых деревьев: первые пятнадцать пар - елки, вторые - талины.
Наконец наступает канун. Этот день называется nau-vaxn-ku-днем приготовления inau, т. е. палочек с заструженными концами, играющих важную религиозную роль на празднике. Эти палочки, разных размеров и форм, изображают собою ораторов-заступников, которые вместе с убиваемым медведем отправятся к хозяину тайги и будут ему напоминать о нуждах гиляка, а также будут его талисманами. Каждый вид inau изготовляется парами; каждая пара - супруги, чтобы им было веселее, и чтобы они плодились и размножались. Часть inau навешивается на столбах арены в виде украшения, часть привязывается к ним внизу.
Пока происходит приготовление inau, старший в роде вместе с хозяином медведя и несколькими сородичами выезжает навстречу так называемым пагх’ам. Эти пагх’и, почетные гости, играют весьма важную роль на празднике: им одним предоставляется честь убиения медведя, им одним отдается все мясо убитого зверя и даже шкура. Narx’n - не произвольно выбранные лица, а обязательно представители того рода, куда выходят замуж дочери хозяина медведя и вообще женщины его рода. Чаще всего, таким образом, пагх’ом является зять хозяина медведя. Narx’n, в свою очередь, берут с собою с в о и х зятьев и решают уже между собою, кому из них убить медведя. Если убивают за раз несколько медведей, то приглашаются пагх’и со всех родов, откуда род, устраивающий праздник, брал жен, так что в празднике иногда участвует до десяти родов. Вот этих-то пагх‘ов хозяин медведя обязан торжественно встречать, основательно угостить при встрече и с почетом провезти в свою деревню.
Следующий день и есть день убиения. Он называется па xan-ku (день убиения медведя) или схьї агьп-ku (день кормления медведя). Рано утром добывают медведя из клетки таким же способом, как и для ведения его на прогулку; надевают на него огромный плетеный пояс, увязанный мешочками, которые наполнены разнообразными яствами, и затем привязывают его недалеко от [….] и дают[2] ему возможность воспользоваться при этой полусвободе последними оставшимися ему часами жизни. Около полудня его отвязывают и, ухватившись с обеих сторон, ведут на прогулку. Впрочем, прогулка доставляет мало удовольствия медведю, потому что со всех сторон его всячески стараются вывести из терпения. Сначала он отделывается легким […], но постепенно входит в азарт, пытается бросаться на людей становится на задние лапы, но десятки рук держат его, и весь его [….] (все его действия ограничиваются вставанием на задние лапы). Но вот, улучив момент, осторожно подкрадывается хозяин медведя, хватает его за голову, целует [….], поспешно отскакивает. Но часто […] (медведь отвешивает) прощальный поцелуй своему кормильцу, который считает […] (себя счастливым), если косолапый ограничился тем, что вырвал добрый кусок мяса […] (а не попал) зубами в глаз или в шейные артерии, например. Рана, нанесенная в таких случаях, считается, однако, признаком благоволения со стороны […] зверя. Прогулка оканчивается троекратным обведением медведя […] юрты хозяина. Из юрты удаляется перед тем все живое даже […] животные; только старший в роде стоит в сенях, и всякий раз […] (как медведь) поровняется со входом, он дразнит его длинным шестом с […]ной хвои и говорит ласковые слова.
По окончании этой процедуры медведя отводят на […] между двумя разукрашенными по ритуалу деревьями. Шест, которым […] (дразнили) медведя, укрепляется в очаг, так что его […] высоко выдается над дымовым отверстием. После этого […] Медведь опять предоставляется самому себе, а народ собирается в юрте хозяина, где начинается обильное угощение. Сидят буквально на […] друг у друга (видимо, очень тесно), тем не менее веселье необыкновенное: громкий говор не умолкает. Только пагх’и серьезны: они сгибают лук
Здесь пропущен большой кусок текста, очевидно, описывается кормление медведя.
Дают/просят поочередно отведать от каждого блюда и прося при этом […] при убиении. Наконец он (хозяин медведя) обращается к нему со следующими словами: „Прощай, в последний раз я кормлю тебя, хорошенько иди, к хозяину хорошенько иди, пусть хозяин тебя крепко полюбит. Другие сородичи тоже стараются поднести что-нибудь старому другу; даже маленькие участвуют в этом добром деле. После небольшого […] из юрты выходит народ, за исключением женщин, которым воспрещено присутствовать при убиении медведя (иначе, он „хорошего места" не даст) и выстраивается в боевой порядок. Впереди идет хозяин медведя или старший в роде с котелком и топором в руках; рядом с ним с таким же котелком и топора старший из пагхов. За ними - остальные пагх’и, с луками и стрелами и, наконец, по обеим сторонам следуют на лыжах живописной веселой толпой все участники.
Не доходя шагов сто до места, где привязан медведь, народ останавливается, хозяин втыкает свой топор в снег и ставит рядом котелок, то же делает пагх со своим топором и котелком. Топор и котел носят характерное название піс, т.е. «мое - твое». Этими піс’ами хозяин медведя и старший пагх обмениваются по окончании праздника в знак вечного братства. […] піс’ы установлены, начинается предпоследний акт трагедии: пробная состязательная стрельба из лука. Некогда, когда лук играл более важную роль в жизни гиляков, эта стрельба, без сомнения, носила характер грандиозного состязания. Теперь же она сведена почти к простой формальности. Мишенью служит […], поставленная позади медведя.
Первыми стреляют пагх'и, за ними-сородичи хозяина; последние стараются не конфузить гостей и делают умышленные промахи. Толпа следит с напряженным вниманием, и каждый выстрел сопровождается громкими одобрениями или могучими взрывами смеха. После этой пробной стрельбы толпа передвигается ближе к медведю и останавливается в нескольких шагах от него. Среди воцарившейся кругом глубокой тишины выступает вперед избранный пагх, берет в руки лук и начинает наблюдать за медведем, выжидая, когда он «даст хорошее место», т. е. повернется так, чтобы удобно было попасть сразу в сердце.
Но медведь часто спокойно стоит на своем месте, разгребая лапами снег, и очень мало заботится о предоставлении «хорошего места». Чтобы вывести его из спокойного состояния и заставить «дать хорошее место», а также чтобы привести его в раж и этим облегчить ему, по их мнению, боль от нанесенной раны, его начинают дразнить. Медведь мечется во все стороны, с бессильной яростью бросается на своих мучителей, становится на задние лапы. Стрелок между тем следит за ним с самым напряженным вниманием и, улучив удобный момент, пускает, наконец, свою отточенную стрелу. В первую минуту медведь останавливается в недоумении, потом хватается лапой за грудь, на глазах выступают слезы, изо рта горлом показывается кровь. Иногда он начинает неистово метаться, но чаще всего он падает спокойно, с недоумевающей скорбью в глазах. Хотя смерть наступает обыкновенно моментально, тем не менее, на всякий случай, несколько человек набрасываются на убитое животное и начинают душить его, чтобы ускорить смерть и не дать ему мучиться. После этого снимают с медведя цепь, тщательно выправляют на нем шерсть и укладывают в величаво-спокойной позе с вытянутыми передними и задними лапами; на передних покоится голова, обращенная на запад. В этой позе он напоминает человека, задумчиво улегшегося на земле, упершись локтями.
Народ чинно рассаживается в два ряда, кто на нартах, кто прямо на снегу, кто на лыжах, и начинается уничтожение тех холодных закусок, которые были привезены для кормления медведя. Поевши, гости постепенно расходятся; остаются только ближайшие сородичи, которые приступают к освежеванию медведя. Процедура эта обставлена строгим ритуалом: способ разрезания мяса, рассечение костей и т. п. - все совершается по раз навсегда установленным правилам. Первый момент этой процедуры, сейчас после снятия шкуры, представляет для гиляка весьма импозантное зрелище. Это белое (от толстого слоя жира), мягкое, вытянувшееся на спине тело, эти передние лапы с длинными, ровными пальцами, до иллюзии напоминающие руки человеческие, среди мрака ночи должны неотразимо будить в дикаре представление, что перед ним не зверь убитый, а особой породы человек, который снял свою мохнатую шкуру и теперь величаво отдыхает, следя за малейшим движением его ножа. Снятая цельная шкура вместе с головой медведя торжественно переносится в юрту, но не через дверь, а через дымовое отверстие, по высокому шесту с короной хвои, который все время высится над земляной юртой. Старший вроде бережно подхватывает шкуру и, слегка ударяя по ней палочкой, приговаривает: «Помни, тебя кормил старик такой-то, старуха такая-то». Тем временем женщины встречают священную голову торжественным маршем, разыгрываемым на оригинальнейшем инструменте. Это - сухое бревно лиственницы, подвешенное на козлах, по которому несколько человек поочередно выбивают в такт довольно монотонные звуки. Под звуки этой очаровательной музыки старший в роде водворяет голову медведя на почетной наре, устланной хвоями. Под головой - колчан со стрелами, а возле нее - табак, сахар и прочие яства. Души всех этих вещей медведь заберет с собой. Туши мяса хранятся на дворе на особом помосте, специально для этого устроенном, и вносятся частями тоже через дымовое отверстие. День заканчивается угощением, разговорами, играми молодежи, плясками, фехтованием на палках.
Следующий день называется «днем кормления головы». С утра до вечера в юрте кипят котлы и готовятся всевозможные блюда гиляцкой кухни. Из каждого блюда часть укладывается в отдельную посудину и ставится рядом с головой медведя: это и значит «кормить голову». В этот же день приступают к варке медвежьего мяса. Мясо варится на дворе в особом котле, огонь разводится священным родовым огнивом, которое ни в каких других случаях не употребляется. Но вкусить медвежатины в этот день не дозволяется еще никому. Это происходит уже на другой день, который называется «днем угощения пагх’ов (narx-arin-ku). Пагх’и усаживаются чинно вдоль нар, и хозяин торжественно обходит ряды и раздает им куски медвежьего мяса. Более любезные хозяева кормят своих гостей из собственных рук, всовывая им в рот громадный кусок сала, от которого гость откусывает, предоставляя соседу продолжать начатое им дело. Есть медвежье мясо дозволяется только пагх’ам; хозяин и его род лишены этого права; им разрешается только есть похлебку из риса или буды с наваром из медвежьих туш. Эта похлебка приготовляется и поглощается в огромных количествах.
Величайшей честью для хозяина считается накормить гостей до пресыщения. Любезность доводится до того, что когда гость, объевшись жировой похлебкой, начинает изрыгать ее обратно, хозяин почтительно подставляет рот и выпивает изрыгаемое. Более утонченную любезность трудно себе представить.
В промежутке между пиршествами устраиваются гонки на собаках, игры, фехтования на палках, танцы вкруговую. Целый день женская молодежь по очереди музицирует на подвешенном бревне и свою примитивную музыку сопровождает юмористическими, подчас очень фривольными песенками. Водка русская или китайский ханшин играют не последнюю роль на пиршестве, поднимая веселье пирующих до апогея. Напоить допьяна своих гостей считается величайшей честью. „У меня вчера пагх'и два раза были пьяны", - хвастал мне однажды хозяин медведя.
Наконец наступает последний день праздника, день отъезда пагх’ов. На их нарты уложены туши медвежьего мяса и всякие яства, наготовленные для их семейств и сородичей. В последний момент пагх’и вводят в юрту несколько собак и привязывают их у почетной нарты к черепу медведя. Кроме того, в виде подарка кладут рядом с головой или втыкают в нее копье, ремень и т. п. вещи. Еще раз на прощанье пагх’и обильно угощаются, затем, обменявшись прощальными взглядами с собаками, молча уходят. При выходе у порога им остается совершить последнюю церемонию, которая носит характерное название „порог топтать". Церемония эта состоит в том, что по обеим сторонам порога ставятся піс’и (котел и топор); nic уходящего - с внутренней стороны, a nic хозяина - с наружной, причем уходящий должен сначала одной ногой переступить через внутренний nic, а потом другой через наружный.
В тот же день совершается последний акт - жертвоприношение собак. Собаки, подаренные пагх’ами, а также собаки, жертвуемые для этого случая хозяином, выводятся на площадку убиения медведя и привязываются к тем самым деревьям, к которым был привязан медведь. Сюда же привозится и голова медведя со всеми поднесенными ей подарками. Каждая пара собак состоит из самца и самки, чтобы им было веселее в дороге. По числу пар собак втыкается возле деревьев столько же пар таких же inau, какие делаются для сопровождения медведя. Головы собак украшаются привязанными к ним стружками, выкрашенными соком ягод. Перед убиением собак кормят отборными яствами и напутствуют следующим образом: „Иди, к своему хозяину иди, на самую высокую гору взберись, перемени свою шерсть и на будущий год сюда спустись, медведем спустись, чтобы я тебя посмотрел, так сделай, спустись, прощай, хорошенько ходи!"
После этого собак убивают одну за другой посредством удушения. Процесс этот совершается довольно своеобразно. Два человека хватают собаку за задние ноги и с силой оттягивают несчастное животное как можно дальше от дерева, к которому они привязаны затягивающей петлей. В это время другие два человека ухватываются за передние две лапы; пятый давит шею, ускоряя процесс удушения, а шестой втыкает в задний проход заостренную палку, чтобы воспрепятствовать извержению из кишек. Когда собаки удушены, их с тем же почтением и в такой же позе, как и медведей, укладывают на снегу. Разводится огонь, убитых животных освежевывают и мясо их бросают в котел. В пиршестве из собачьего мяса участвуют все, и мужчины и женщины, но только сородичи.
На другой день голова медведя и кости его, а также посуда, стрелы, ремни и пр. - все увозится в традиционный амбар, служащий усыпальницей останков священного зверя. С этого момента душа медведя отправляется, наконец, в путь к своему «хозяину»1, нагруженная всеми принесенными подарками и сопровождаемая резво бегущими рядом с ней душами убитых собак и душами заструженных палочек-inau, пока не доберется до высочайшей горы, где живет ее хозяин, он же хозяин тайги[3].
Где генезис этого странного праздника, представляющегося многим удивительной загадкой?
Чтобы понять его смысл, нужно принять во внимание прежде всего, что медвежьи, праздники устраиваются не только по случаю убиения домашнего медведя, как это ошибочно думают обыкновенно, а всякий раз, когда гиляку удается убить на охоте медведя. Правда, в этих случаях размеры праздника менее грандиозны, но сущность остается та же. Когда привозят в деревню голову и шкуру убитого в тайге медведя, устраивается триумфальная встреча, с музыкой и торжественным церемониалом. Голова помещается на священном помосте, ее кормят, одаряют такими же жертвоприношениями, как и при убиении домашнего медведя; так же созываются пагх’и, так же приносятся в жертву собаки; кости хранятся с таким же почетом и в том же месте, где и останки домашнего медведя.
Следовательно, церемониал большого зимнего праздника есть только распространительный обряд, исполняемый при всяком убиении медведя, обряд, логически вытекающий из того благоговейного отношения к медведю, о котором я говорил раньше. Далее, что касается факта вскармливания медведя ad hoc, то это с первого взгляда может показаться элементом совершенно не религиозного свойства. Гиляку во время охоты не раз выпадает случай добывать молодых животных, и всякий раз, когда он находит это выгодным для себя, он их вскармливает; так он вскармливает лисиц ради меха, молодых орлят ради их перьев.
Точно так же для гиляка невыгодно убивать молодого медвежонка, и он предпочитает вскормить его, чтобы получить потом огромную тушу мяса и великолепную шкуру. Далее, нет ничего естественнее, казалось бы, как воспользоваться убиением медведя для такого торжественного случая, как устройство поминок по близком человеке. Кстати, вскармливание и убиение медведя - отличное воспитательное средство для молодежи, которая с детства привыкает к самому страшному зверю своей тайги, привыкает не бояться его, изучает его нравы, силу, слабости. Процедура добывания медведя из клетки - простая репетиция добывания его из берлоги.
Тем не менее не эти грубо утилитарные мотивы играют главную роль в дорогостоящих и хлопотливых, многолетних заботах гиляка по вскормлению медведя. Им руководят тут другие мотивы, быть может, тоже утилитарные, но совсем иного порядка. Медведь, как мы видели, в глазах гиляка существо sui generis. Какое бы существо ни скрывалось под мохнатой оболочкой медведя, божественный ли сородич хозяина гор, горный ли человек, либо настоящее животное, присланное в дар гиляку его «хозяином», в том или другом случае это - существо высшего порядка, могучее, сверхчеловечески сильное. Пребывание такого существа в течение продолжительного времени в родном селении, по представлению гиляка, убежденного в беспрестанных кознях сонмов злых духов, вечно покушающихся на его жизнь и здоровье, должно быть чрезвычайно благодетельно. Присутствие этого могучего существа, как сильнейшая дезинфекция, должна убивать и отгонять всякого злокозненного духа. Недаром именно смерть сородича, т. е. факт из ряда вон выходящего злостного покушения злого духа, заставляет немедленно же изловить или купить во что бы то ни стало медвежонка. Что медведь одним своим присутствием гонит злых духов, видно хотя бы из того, что во время медвежьего праздника шаману запрещается советоваться во сне со своими kexn (см. ниже) насчет лечения больного, т. е. изгнания вселившихся в него злых духов, потому что медведь обижается: он сам, мол, их разгоняет своей собственной силой.
Аналогии подобного воззрения на очистительное влияние медведя и многих других животных мы находим в наших собственных переживаниях и обрядах. В Малороссии, как известно, существовал обычай в известные праздники обводить медведя по деревне с очистительной целью... На наших барских конюшнях еще до сих пор сохранился обычай держать козлов, которые должны охранять лошадей и конюхов от нечистой силы. Таким образом род, кормящий медведя, делает важное общественное дело, гарантируя всех своих от козней самых могучих, хотя и невидимых врагов. Своеобразная религиозная санитария, но единственно доступная первобытному человеку!
Теперь остановимся на смысле тех обрядов, которые сопровождают всякий случай убиения медведя. Прежде всего нужно сказать, что гиляк не считает грехом убивать медведя. При всем своем благоговении к нему он убежден, во-первых, что те медведи, которые достаются ему в добычу, посылаются ему «хозяином» тайги, по отношению к которому медведи играют ту же роль, что для гиляка собаки. «Медведь - собака хозяина горы»-такова формула гиляка.
Да, кроме того, медведь ничего не теряет от своей насильственной смерти, потому что смерть для него состоит только в том, что он бросает гиляку свое тело, а душа его - этот живой дубликат - резво мчится в это время к своему «хозяину», как ни в чем не бывало. Стало быть, никакого искупления тут не требуется. Но медведь, хоть и собака лесного человека, тем не менее существо высшего порядка, высшего ранга, чем человек. В этом представлении о медведе, как о собаке «хозяина», с точки зрения первобытного человека нет ничего умаляющего для священного животного. Будем помнить, что генезис культа животных кроется в преклонении перед животным именно как таковым, без всякой иносказательности.
«Разумом вселенной,- говорит еще Авеста,-управляет собака». Но по дальнейшей эволюции культа медведя, как мы видели, в этом последнем может крыться и «горный человек», сородич «хозяина гор» и даже собственный сородич гиляка, превратившийся в «горного человека». И потому оказать всевозможные почести убитому, кормить его голову, щедро снабдить его в дорогу разными припасами, не осквернять его тела, не проливать его крови на землю и т. п. - все это необходимые последствия воззрения на медведя, как на высшее существо. Но не этим только проявлением уважения к высшему существу исчерпывается важность праздника. Душа убитого медведя отправляется к своему хозяину, тому хозяину, от которого зависит благополучие человека. Это самая верная оказия переслать этому далекому владыке жизни разные подарки в виде собак, стрел, лука, яств и т. п. Все это окупится сторицей. Да и сам медведь, ублаготворенный всеми почестями и угощениями, может оказаться небесполезным в исходатайствовании разных милостей у хозяина гор.
Из этого видно, что убиение медведя во время зимнего праздника - не жертва богам, как думает, например, известный исследователь первобытной религии Ланг, а только дает повод к жертвам. Самое лучшее доказательство - это то, что гиляк всегда приносит каждому богу в жертву лишь то, чего этот бог сам не имеет, а хозяин тайги имеет сколько угодно медведей. Ему нужны собаки, рыбы, табак, сахар, ремни, стрелы - их и дает ему гиляк, медведь же - лишь почетный посол, который их отвезет. Он сам - божество, хотя и маленькое, и поэтому сам не может быть жертвой.
Наконец, есть еще один важный момент праздника - это вкушение тела медведя. Обыкновенно большая часть мяса отдается пагх’ам, т. е. роду зятя хозяина убитого медведя, но голова обязательно и благоговейно разделяется между сородичами, которым принадлежит медведь. В этом вкушении видят не простой акт еды, а воспринятие в свое тело могучих свойств медведя. Женщина, например, не может вкусить от сердца медведя, которое дает храбрость, качество, совершенно бесполезное для нее, и потому такое вкушение, как бесцельное, должно быть обидным для медведя.
Таким образом религиозное значение медвежьего праздника сводится к следующему: 1) вскармливание медведя доставляет селению безопасность и охрану от злых духов -обстоятельство величайшей важности, если принять во внимание взгляды гиляка на происхождение болезни и смерти (см. ниже); 2) вкушение „божества" дает силу; 3) ублаготворенная почестями душа убитого медведя и самостоятельно и через своего «хозяина» может благодетельствовать человеку; 4) она же - и это самое важное - является послом, передатчиком всевозможных даров «хозяину гор», от которого зависит благополучие гиляка.
По поводу этого последнего пункта необходимо вспомнить то, что мы говорили о родовых богах. У каждого рода есть сородичи среди „горных людей", т. е. сородичи, некогда павшие в борьбе с медведем и потом принятые в род „хозяина медведя". Каждый такой сородич становится, в свою очередь, маленьким „хозяином", богом-покровителем своего рода. В действительности каждый род получает свою добычу непосредственно от самого „хозяина гор", а именно от своего родового бога, который специально поселяется на охотничьей территории своего рода. Таким образом подарки, пересылаемые через медведя, в сущности направляются не к самому главному „хозяину", а ближайшему, „хозяину гор"-сородичу.
Вот почему устроение праздника является чисто родовым делом. Этим также объясняются, быть может, два крайне характерных, но загадочных факта медвежьего праздника. Во-первых, не только никто из членов рода, устраивающих праздник, не допускается к убиению медведя, но не допускаются даже сородичи женщин, на которых женаты члены этого рода - словом, никто из агнатоз ни по мужской, ни по женской линии; единственные родственники, допускаемые к убиению, это - „зятья", лица, женатые на вышедших из этого рода женщинах, т. е. лица, кровь которых никогда не смешивалась с празднующим родом. Во-вторых, вся медвежья туша, за исключением мяса головы, отдается другому роду, роду пагх’ов, и, наоборот, запретна для рода, которому принадлежит медведь. Некогда, может быть, и голова была также запретна для празднующего рода. Не вызываются ли эти запреты тотемистической предосторожностью против убиения и вкушения тела сородича? Ведь убитый медведь мог случайно оказаться и сородичем родного горного человека и, значит, сородичем тех, которые устраивают праздник. Тогда убивать его и есть его мясо было бы преступно и гибельно для данного рода. Но другому роду, роду пагх’ов, это дозволительно, потому что ему посылает медведей другой «хозяин», его собственный сородич, так что есть мясо медведя чужого рода для него совершенно безопасно".
Л.Я. Штернберг «Первобытная религия в свете этнографии». Сборник исследований, статей и лекций под редакцией Я.П. Алькора. Глава «Религия гиляков».
V глава монографии „Гиляки", напечатанной в тт. 60,61 и 63 "Этнографического Обозрения" за 1904 г.
Примечания:
Лев Яковлевич Штернберг - российский и советский этнограф. В 1889 году был сослан на Сахалин, где пребывал до 1897 года. Занимался изучением общественного строя, религиозных верований и права сахалинских и амурских нивхов (гиляков), айнов и других тунгусо-маньчжурских племен.
Гиляки (устаревшее название, современное название - нивхи) являются автохтонным, коренным населением Приамурья, острова Сахалин и соседних небольших островов.
[1] Особым способом оструженная деревянная палочка, имеющая очень большое значение для общения с духами. По одной из версий, считается, что стружки, отходящие от палочки, - это языки, которыми inau может рассказать духам (духу) пожелания людей.
[2] Курсивом выделен не расшифрованный текст в книге. Дополнения с моей стороны пропущенных слов также выделены курсивом.
[3] Здесь идет слово Ра1-ь? Невозможно понять, то ли это попытка Штернберга передать слово латинскими буквами, то ли нерасшифрованный PDF текст.