ОЧАГ И САЛАМАНДРА
Не имеет никакого значения, что это не мой любимый писатель, и вообще не «мой писатель». Это человек, который был одним из сотворцов и сооснователей того мира, в котором я жил, живу и умру.
Бумага на самом деле загорается при температуре, немного превышающей 450 градусов по Цельсию. Но этот чисто физический факт давно не имеет никакого значения. Книги горят при 451 по Фаренгейту. Книги горят при температуре, определенной писателем. А не физиком. Книги горят, продолжают гореть и будут гореть всегда, и сейчас уже почти нет книг, которые могут гореть, а скоро их не будет совсем, но любые заклинания, типа «рукописи не горят», так и останутся романтической мечтой, потому, что, если и есть что вечное и неизменное в нашем мире, так это костры из книг.
«Жечь было наслаждением. Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь
пожирает вещи, как они чернеют и меняются. Медный наконечник брандспойта
зажат в кулаках, громадный питон изрыгает на мир ядовитую струю керосина,
кровь стучит в висках, а руки кажутся руками диковинного дирижера,
исполняющего симфонию огня и разрушения, превращая в пепел изорванные,
обуглившиеся страницы истории. Символический шлем, украшенный цифрой 451,
низко надвинут на лоб, глаза сверкают оранжевым пламенем при мысли о том,
что должно сейчас произойти: он нажимает воспламенитель - и огонь жадно
бросается на дом, окрашивая вечернее небо в багрово-желто-черные тона. Он
шагает в рое огненно-красных светляков, и больше всего ему хочется сделать
сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве,- сунуть в огонь прутик с
леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на
крыльце и на лужайке перед домом, они взлетают в огненном вихре, и черный от
копоти ветер уносит их прочь».
Прощайте, Рэймонд. Спасибо.
Бумага на самом деле загорается при температуре, немного превышающей 450 градусов по Цельсию. Но этот чисто физический факт давно не имеет никакого значения. Книги горят при 451 по Фаренгейту. Книги горят при температуре, определенной писателем. А не физиком. Книги горят, продолжают гореть и будут гореть всегда, и сейчас уже почти нет книг, которые могут гореть, а скоро их не будет совсем, но любые заклинания, типа «рукописи не горят», так и останутся романтической мечтой, потому, что, если и есть что вечное и неизменное в нашем мире, так это костры из книг.
«Жечь было наслаждением. Какое-то особое наслаждение видеть, как огонь
пожирает вещи, как они чернеют и меняются. Медный наконечник брандспойта
зажат в кулаках, громадный питон изрыгает на мир ядовитую струю керосина,
кровь стучит в висках, а руки кажутся руками диковинного дирижера,
исполняющего симфонию огня и разрушения, превращая в пепел изорванные,
обуглившиеся страницы истории. Символический шлем, украшенный цифрой 451,
низко надвинут на лоб, глаза сверкают оранжевым пламенем при мысли о том,
что должно сейчас произойти: он нажимает воспламенитель - и огонь жадно
бросается на дом, окрашивая вечернее небо в багрово-желто-черные тона. Он
шагает в рое огненно-красных светляков, и больше всего ему хочется сделать
сейчас то, чем он так часто забавлялся в детстве,- сунуть в огонь прутик с
леденцом, пока книги, как голуби, шелестя крыльями-страницами, умирают на
крыльце и на лужайке перед домом, они взлетают в огненном вихре, и черный от
копоти ветер уносит их прочь».
Прощайте, Рэймонд. Спасибо.