Про часы.
Я - Александра Григоревна, мой отец - Григорий Алексеевич, дед - Алексей Григорьевич, прадед - Григорий Дмитриевич, прапрадед - Дмитрий Евстратович, прапрапрадед - Евстрат Георгиевич, прапрапрапрадед - Егор Иванович…и все мы Полюшковы.
У деда моего в семье было восемь детей, но из них - семь девочек и только один мальчик - он. Фамилию дед передал своему сыну, моему отцу (дочь его, моя тётя, носит уже фамилию Сивурова), а вот у отца родилась только я, девочка. И всё это, представьте себе, очень важно.
Не знаю, с кого началась эта история, с Евстрата Георгиевича (1835 г.р.) или с Дмитрия Евстратовича (1860 г.р.), но дело было вот в чем.
Предки мои были людьми простыми, но гордыми и работящими. Их дом до сих пор стоит в деревне, а таких толстых стен (от полуметра до метра кирпичной кладки) я больше ни в каких деревенских домах не видела. Окна фасада, как и века назад, смотрят в сторону дола, который ведет к пруду. Окна, кстати, тоже примечательные - единственные во всей деревне с огромными, тяжелыми коваными ставнями. Всё потому, что предки мои были кузнецами. Род был удостоен права иметь собственное клеймо с двуглавым орлом, и поставлял часть изделий к царскому двору. Поговаривали также, что братья Полюшковы водились с немцами и покупали у них сталь. Может и врут. Но это тоже важно.
Так вот, однажды, один из братьев Полюшковых позволил себе невероятную роскошь: настоящие немецкие серебряные карманные часы! У них было три крышечки: одна закрывала циферблат, вторая - многочисленные клейма, номера и рисунки, а третья (она располагалась под второй) - сам механизм. На серебряную цепочку денег уже не хватило, и Полюшков взял цепь из «польского золота» - сплава, ни к Польше, ни к золоту отношения не имевшего, но бывшего на пике популярности на воскресных базарах. И было всё хорошо.
Но, как известно, долго всё хорошо не бывает. В деревню пришли забавные голодные люди, звавшие себя пролетариатом и революционерами, и стали заниматься «раскулачиванием». Предки мои этот процесс оценили вполне адекватно - как разбой и грабёж. Нрав их так запросто отдавать нажитое не позволил, и тогда «товарищ Полюшков» собрал домашний скарб, погрузил его на телегу, а телегу спустил под гору - в тот самый дол, к тому самому пруду… Но часы, конечно, оставил себе.
Так эти часы и кочевали в роду, от предков к потомкам, по мужской линии.
На 23-летие, за не имением наследников мужского пола, отец передал их мне.
У деда моего в семье было восемь детей, но из них - семь девочек и только один мальчик - он. Фамилию дед передал своему сыну, моему отцу (дочь его, моя тётя, носит уже фамилию Сивурова), а вот у отца родилась только я, девочка. И всё это, представьте себе, очень важно.
Не знаю, с кого началась эта история, с Евстрата Георгиевича (1835 г.р.) или с Дмитрия Евстратовича (1860 г.р.), но дело было вот в чем.
Предки мои были людьми простыми, но гордыми и работящими. Их дом до сих пор стоит в деревне, а таких толстых стен (от полуметра до метра кирпичной кладки) я больше ни в каких деревенских домах не видела. Окна фасада, как и века назад, смотрят в сторону дола, который ведет к пруду. Окна, кстати, тоже примечательные - единственные во всей деревне с огромными, тяжелыми коваными ставнями. Всё потому, что предки мои были кузнецами. Род был удостоен права иметь собственное клеймо с двуглавым орлом, и поставлял часть изделий к царскому двору. Поговаривали также, что братья Полюшковы водились с немцами и покупали у них сталь. Может и врут. Но это тоже важно.
Так вот, однажды, один из братьев Полюшковых позволил себе невероятную роскошь: настоящие немецкие серебряные карманные часы! У них было три крышечки: одна закрывала циферблат, вторая - многочисленные клейма, номера и рисунки, а третья (она располагалась под второй) - сам механизм. На серебряную цепочку денег уже не хватило, и Полюшков взял цепь из «польского золота» - сплава, ни к Польше, ни к золоту отношения не имевшего, но бывшего на пике популярности на воскресных базарах. И было всё хорошо.
Но, как известно, долго всё хорошо не бывает. В деревню пришли забавные голодные люди, звавшие себя пролетариатом и революционерами, и стали заниматься «раскулачиванием». Предки мои этот процесс оценили вполне адекватно - как разбой и грабёж. Нрав их так запросто отдавать нажитое не позволил, и тогда «товарищ Полюшков» собрал домашний скарб, погрузил его на телегу, а телегу спустил под гору - в тот самый дол, к тому самому пруду… Но часы, конечно, оставил себе.
Так эти часы и кочевали в роду, от предков к потомкам, по мужской линии.
На 23-летие, за не имением наследников мужского пола, отец передал их мне.