Все рассказы на конкурс "Осенний натюрморт"
Судьи и читатели - голосуем!
Судьи выставляют номер победителя (только один), читатели - номер "симпатии". Можно отмечать номера всех симпатичных, но, если Вы уже ранее отметили работу, то второй раз голос за эту работу учитываться не будет.
1.
Дети.
Мы стояли тесной кучкой отдельно от всех и боялись встретиться
друг с другом взглядом. Нам было стыдно показать свои слёзы и неудобно
смотреть на чужие. Валечка, дочка соседки снизу, самая младшая из нас,
тихонько подвывала, обещая вот-вот разрыдаться во весь голос. Мы
пытались успокоить Валечку, хватаясь за возможность отвлечься от
собственного горя и побаиваясь, что если она разревется, то мы тоже
больше не сможем себя сдерживать. Осенняя слякоть давно просочилась в
сапоги. Последние листья срывались с веток и прилипали к мокрым
волосам. Было холодно.
Дворником дядей Толей родители нашего дома пугали детей: <<не
будешь учить уроки - станешь таким, как дядя Толя!>>. В такие моменты
мы опускали глаза, не смея возразить родителям. Не смея выдать им, что
мы хотели стать такими как дядя Толя.
Дядя Толя был алкоголиком. Кому как не мне, чье детство прошло в
квартире напротив, знать, сколь часто он пил. Через день я засыпала
под ругань и крики пьяного дяди Толи, пытавшегося попасть ключом в
замочную скважину. А по выходным, еще не протрезвев полностью, он шел
сдавать бутылки в авоське. Бутылки звенели, ударяясь о перекладины
перил. Иногда он разбивал их, так и не преодолев четыре лестничных
пролета. Раз в месяц примерно, после зарплаты, дядя Толя оказывался в
плачевном положении: тётя Наташа, его жена, успевала прийти домой
первой и, заперев дверь на цепочку и запасной замок, не впускала его
домой. Тогда дядя Толя сидел злой на скамейке, проклиная каждого
проходящего мимо. Каждого кроме нас, детей.
Нас он любил. Это он научил нас делать скворечники и кормушки для
птиц, он смастерил для нас настоящий кукольный театр, в котором мы
сами были и кукловодами и зрителями, вырезал для нас свистки из дерева
и смешных деревянных уточек, ремонтировал наши игрушки. Зимой он
поливал наших снеговиков водой, чтоб они замерзали и стояли долго. И
мы высказывали ему свою любовь как умели: делились конфетами, помогали
убирать листья и снег.
Поздней осенью в один из дождливых дней дядя Толя перебрал в
очередной раз. Уже почти добравшись до своего этажа, он неудачно
поскользнулся на мокрой каменной ступеньке.
Мы жили у самого кладбища, поэтому никто не запретил нам прийти.
И мы пришли. Зябко сжимаясь в кучку, мы пришли проститься с человеком,
которого любили. Собравшиеся взрослые с трудом подбирали неискренние
слова и пытались сказать о дяде Толе что-то хотя бы нейтральное. Они
не знали того, что знали мы. Того, что Валечка, сжимая в побледневшей
ладошке деревянную уточку, сумела выразить сквозь слезы всего в трех
словах: <<он был хороший...>>
********************************************************************
2.
Натюрморт в осенних тонах.
- Знаешь, почему осенью так много звезд падает на землю?
Это небо плачет о тех, кто ушел...
***
Все как всегда.
Стол, заваленный исписанными тетрадками, книга, небрежно брошенная на подушке, еще хранящей тепло твоих волос. Все как всегда... Лишь холодный октябрьский ветер чуть треплет желтые занавески. Не знаю, что ты находила в этом цвете - по-моему, он просто отвратителен. Ты говорила, что это цвет осени, но ведь осень - пора гниения, время, когда вся природа погружается в сон.
- Ты любишь осень?
Ты всегда считала, что листья, кружащиеся на ветру - это красиво. Но рано или поздно они все равно упадут в грязь. Разве это не больно - смотреть, как исчезает то, что дорого тебе? Листья облетают, и люди втаптывают их в грязь, даже не замечая, что они потеряли.
- Ты боишься зимы?
Зима - это смерть. А осень - сон. Я не вижу большой разницы. С первых дней мира сон сравнивали со смертью. Зима всегда приходит на смену осени. Всё умирает...
Вот и ты умерла осенью.
- Что бы ты хотел оставить здесь после себя?
Знаешь, иногда я жалею, что не умею рисовать. Глядя на это буйство рыжего, коричневого, буро-зеленого и золотого, я думаю, что мог бы нарисовать натюрморт. Ты рассказывала, что это значит "мертвая природа". Я понятия не имею, как их рисовать, да мне и плевать на это. Я просто вижу, и все. Так бывает...
Голое дерево - корни, словно руки мертвеца, узловатые ветки складываются в рисунок черепа. Загляни в мертвые глаза леса, и он расскажет тебе свою самую страшную сказку.
А еще я нарисовал бы тебя. Потому что ты - осень. Потому что ты - смерть...
- Ты хотел бы знать, как ты умрешь?
За окном начинает накрапывать мелкий, тоскливый дождь, и небо заволакивает мягкой сырой пеленой. Жаль, что ты умерла, а я так и не нарисовал тебя. Впрочем, я все равно не умею рисовать.
В голову лезут какие-то дурацкие мысли...
Надо будет выбросить все твои стихи, чтобы ты навсегда освободилась от этого мира. Всё, что мы любили, удерживает нас на грани, не дает идти дальше... Только существует ли это "дальше"?
Мне жаль выбрасывать их - я еще слишком хорошо помню, как ты склонялась над этими листочками, то и дело убирая упавшую на лицо прядь непослушных, осенне-русых волос, - но я все равно не стал бы их перечитывать. Я давно знаю их наизусть.
Получается, что и я тоже удерживаю тебя здесь? Говорят, умирая, человек забывает свою жизнь. Мне кажется, это не так. Ты не могла забыть, ты не из тех, кто забывает.
- Ты не забудешь?..
Я ведь тоже не умею забывать... Но я не хочу быть той цепью, что приковывает тебя к земле. Этих цепей и так слишком много.
Я не рассказывал тебе, как однажды в детстве я влез на подоконник, чтобы доказать себе, что ничего не боюсь? Тогда земля казалась такой далекой. А сейчас она совсем близко.
Все как всегда...
**************************************************
3.
Эта история приключилась с одним студентом. Звали его Петр. Он, как и полагается студентам, любил выпить пива после пар.
***
А началось все осенью. В тот год было бабье лето, поэтому погода стояла еще по-летнему теплая. Сентябрь.
Петр после пар шел домой. Конечно же предварительно опустошив бутылочку «Оболони» с одногруппниками. Шел он, как обычно, через скверик. Ему нравилась осень. Он любил подкидывать ногами павшие с деревьев уже пожелтевшие листья. Его мало волновало, что со стороны это выглядит по-детски.
Петр был среднего роста. Особыми физическими качествами он тоже не отличался. Немного худощавое, но с приятным выражением, лицо. Обычный такой себе студент журфака.
В какой-то момент он достал из пачки ультра легкого «Честера» сигарету и закурил. Осенью, как казалось Пете, курится совсем по-другому. Скорее всего, это из-за запаха гнилых листьев. Но самое главное, что ему это нравилось. В этот день, впрочем, как уже целую неделю, была безветренная погода. Петр специально шел не спеша чтобы в свое удовольствие можно было насладится последними деньками сентября. Он иногда посматривал на окружающие деревья, на которых изредка можно было увидеть одинокую ворону. Было уже начало седьмого. В это время наступали первые сумерки, заливая небо красной краской.
Ему показалось немного странным, что сегодня никто не выгуливает собак и не гуляет с детьми.
- Молодой человек, сигареткой не угостите? - Вдруг услышал он позади себя хриплый мужской голос.
Петя остановился не оборачиваясь. Он подумал, что ему это послышалось и уже был готов пойти дальше, но кто-то за спиной опять повторил свой вопрос, на этот раз уже громче.
Петр повернулся и увидел в метрах пяти на скамейке слева пожилого человека лет 70. Он был одет в старое пальто коричневого цвета и черную шляпу.
- Молодой человек! Да, я к вам обращаюсь, угостите старика сигаретой.
Рука машинально поползла в карман, где лежала пачка сигарет. Петя подошел к старику и протянул ему раскрытую пачку, из которой виднелись коричневые фильтры сигарет.
Мужчина взял одну сигарету и посмотрел в карие глаза Петра. Он увидел в них какое-то непонимание что сейчас происходит. Петя в этот момент думал как он мог пропустить в пустом парке этого старика. Он вспомнил, что сам несколько минут назад закурил сигарету, он опустил глаза на уже истлевший окурок и выбросил его за дерево.
- Хорошо танцуешь! - Улыбаясь и кивая в благодарность за сигарету, сказал мужчина. - Я тоже в твои годы любил так делать, а сейчас вот уже здоровье не позволяет…
- Но я не танцевал. Я просто иду домой.
- Хо-хо! Многие так говорят, и я тоже так говорил. - Ответил ему старик. Петя смотрел на его улыбку и не понимал, что старик имеет в виду. - Это не просто танец, к которым ты привык. Это «танец осени». Просто ты еще слишком молод, чтобы заметить это.
Петя подумал, что старик спятил и развернулся было, чтобы уже уходить, но старик окликнул его:
- Послушай, парень! Если ты дашь мне еще парочку сигарет, то я тебе расскажу немного про этот «танец». Тем более вижу ты, как и я, любишь осень. Ну, так как?
Его заинтересовало предложение старика.
- Я согласен.
Старик улыбнулся и жестом предложил сесть рядом с ним, что Петя с радостью сделал. Мужчина прикурил сигарету и начал свой рассказ:
- Понимаешь, осень - не совсем то, что многие думают. - Он говорил размерено, никуда не торопясь. - Это не просто время года. Это нечто большее - состояние души. Человек становится по-настоящему счастливым только когда понимает, что в душе он свободен.
Но каждый понимает данную ему свободу по-разному. Кто-то уходит в себя, кто-то начинает делать непонятные вещи, но ему это кажется забавным, а главное правильным.
Мне, как и тебе, нравится осень. Я люблю сидеть здесь и наблюдать за людьми, за их свободой.
- Но причем здесь «танец осени» к свободе, о которой вы говорите? - Петр ничего не понимал, точнее не мог связать все в одно логическое целое.
- Не все сразу, мой друг.
Старик сделал большую затяжку, запрокинув голову назад.
- Свободы не бывает слишком много или слишком мало. Нас учили свободно мыслить, но в тоже время держали на коротком поводке как диких зверей в цирке. Но мы боролись. Правда, не всегда понимали за что именно.
Мужчина закашлялся. Многолетняя вредная привычка давала о себе знать. Да и старость тоже.
- И осень, - продолжил старик, - есть ни что иное как свобода. Ты, наверное, не замечал как много интересного происходит в природе осенью. Ты понимаешь о чем я? - Он посмотрел на Петю.
- Если честно, то не совсем.
Старик заулыбался. Он сделал еще несколько глубоких
затяжек.
- Сейчас поймешь к чему я. Вот смотри…
Сначала он посмотрел по сторонам, как будто выбирал что-то. Потом улыбнулся и показал прямо перед собой на дерево.
Петя увидел как два клиновых листочка падали с дерева. Даже скорее не падали, а медленно спускались, слегка покачиваясь в воздухе. Он смотрел, не отрывая от них взгляд: за каждым переворотом, каждым покачиванием. Петя был восхищен картиной, которая, как ему казалось, достойна кисти лучших художников.
Старик увидел как парень восхищается. Он снова улыбнулся.
- Сейчас ты видишь танец… танец осени. Ты должен понять, что осень везде: в каждом листике, в каждом сантиметре сырой земли. В конце концов она в тебе. И я знаю, что ты это сейчас чувствуешь. Когда говорил, что ты хорошо танцуешь, я имел в виду твое единство с природой, твою свободу, с которой ты шел. Твою осень…
Петя смотрел на завораживающее зрелище. Ему казалось, что на это можно смотреть вечно. Он уже не слушал старика. В его голове начала звучать музыка. Музыка придуманная им самим. Пете казалось, что он режиссер осени. Своей осени.
Петр вышел за рамки времени. Казалось, что для него сейчас ничего не имело значения. Ему было все равно сколько сейчас времени и сколько еще пройдет.
Он очнулся от вибрации в кармане джинсов. Это был его телефон. Петя как будто очнулся ото сна. Самого приятного сна.
- Да, мама?
- Где ты ходишь? Мы все тебя уже заждались на ужин, ты на время посмотри! Что опять пиво пьешь?
Петя посмотрел по сторонам, но никого не увидел. Старика тоже уже не было.
- Не волнуйся мама, я уже иду домой…
Он поднялся с лавочки, потянулся и спрятал телефон обратно в карман. Затем закурил сигарету и медленно пошел в сторону дома.
По пути он много думал о том, что произошло. Про старика. Про свободу. Про осень…
**********************************************************
4.
- Он синеглаз, рыжеволос, довольно холоден, спокоен. Бывает весел, тогда смеется взахлеб. Любит яркие краски, простор и ветер. Неизменно уходит, но всегда возвращается точно в срок.
- О ком ты?
- Не знаю. Ты просило погадать, Чу. Я рассказываю, что вижу.
- Я хотела узнать о Рейнаре.
- Не похож…
Гадалка смахнула со скамьи желтые сливовые листья и хитро уставилась на меня. Она умела читать мысли, чувства, предназначения и события по чему угодно: по закатным лучам, ореховой скорлупе, чаинкам на блюдце, лаю собак. Говорят, пару раз даже верно предсказывала будущее. А мне казалось, она хитрит, когда раскладывает перед собой карты или бросает кости. Все эти приспособления нужны только для отвода глаз, на самом деле она просто знает ответ на задаваемый вопрос. К сожалению, не всегда.
- Судьба отвечает мыслям, не словам, Чу. Ты думаешь о другом.
Я покачало головой. Нет, я думало сейчас именно о Рейнаре. Вестей с момента его ухода не было никаких. Я расспрашивало всех странников, забредающих в наши края, но никто ничего о нем не слышал. А может, не хотел вспоминать.
- Ты просто не знаешь, вот и выходит невесть что!
Гадалка насупилась и отвернулась. Я вовсе не собиралось ее обижать.
- Ну, прости, Гал. Я просто…
- Ты просто само не знаешь, чего хочешь, смешное и маленькое Чудо! - отрезала Гадалка и резко поднялась со скамьи. - Я пойду. Определишься, зови.
- Гал, ну не дуйся!
Но она быстро ушла по дорожке к дому, даже не обернулась.
В саду, заросшем и пустом, доцветали последние хризантемы и осыпались последние перезревшие сливы. Мелкие одичавшие от одиночества ягоды с треснувшими боками и морщинистой от ночных заморозков кожурой. Недавно я приходило к ним с корзинкой за урожаем, потом варила компот, кислый и терпкий, разливала в банки. И ставила в погреб до зимы - еще несколько стеклышек в яркой мозаике законсервированного лета. Но все не сваришь, вот и сыпятся.
Ответ Гадалки ничем меня не успокоил. Я машинально сорвало пару красных листов смородины, золотых - с акации, коричневых - подобрала из-под яблонь, смешала, как Гал, с лепестками хризантем. Я вовсе не думало, что может что-нибудь получиться. Но собрало листочки в кулак, прижало на миг к виску и подбросило вверх, в воздух. Они взлетели, закружились цветным вихрем все быстрее, быстрее, пока не превратились в беснующийся пестрый вихрь, в центре которого проступила неясная картинка, едва уловимое движение движение. Пришлось прищуриться и, глядя сквозь солнечный свет, я узнало море: неспешно бегущие по серой воде барашки разбивались пеной о прибрежные камни, широкие и плоские. На одном из них, опустив в воду ладони, плашмя лежал человек.
- Рейнар, - тихо сказало я.
Человек поднял голову, как будто услышал, и посмотрел прямо перед собой.
- Рей, это я, твое Чудо, - сказало я громче.
Видение приблизилось, я ясно увидело обветренное, усталое лицо и протянуло руку - разгладить залегшую над переносицей морщинку. Картинка пошла рябью, поверх которой вскоре проступил другой образ.
Он был синеглаз, рыжеволос и нагло ухмылялся, глядя мне прямо в глаза.
- Привет, Чу, - сказал он хриплым, простуженным голосом. - Я скоро приду, помнишь?
- Будь ты неладен, - пробормотало я, стряхивая с коленей пожухшие листья, и вспомнило: на следующей неделе - Октябрь.
Судьи выставляют номер победителя (только один), читатели - номер "симпатии". Можно отмечать номера всех симпатичных, но, если Вы уже ранее отметили работу, то второй раз голос за эту работу учитываться не будет.
1.
Дети.
Мы стояли тесной кучкой отдельно от всех и боялись встретиться
друг с другом взглядом. Нам было стыдно показать свои слёзы и неудобно
смотреть на чужие. Валечка, дочка соседки снизу, самая младшая из нас,
тихонько подвывала, обещая вот-вот разрыдаться во весь голос. Мы
пытались успокоить Валечку, хватаясь за возможность отвлечься от
собственного горя и побаиваясь, что если она разревется, то мы тоже
больше не сможем себя сдерживать. Осенняя слякоть давно просочилась в
сапоги. Последние листья срывались с веток и прилипали к мокрым
волосам. Было холодно.
Дворником дядей Толей родители нашего дома пугали детей: <<не
будешь учить уроки - станешь таким, как дядя Толя!>>. В такие моменты
мы опускали глаза, не смея возразить родителям. Не смея выдать им, что
мы хотели стать такими как дядя Толя.
Дядя Толя был алкоголиком. Кому как не мне, чье детство прошло в
квартире напротив, знать, сколь часто он пил. Через день я засыпала
под ругань и крики пьяного дяди Толи, пытавшегося попасть ключом в
замочную скважину. А по выходным, еще не протрезвев полностью, он шел
сдавать бутылки в авоське. Бутылки звенели, ударяясь о перекладины
перил. Иногда он разбивал их, так и не преодолев четыре лестничных
пролета. Раз в месяц примерно, после зарплаты, дядя Толя оказывался в
плачевном положении: тётя Наташа, его жена, успевала прийти домой
первой и, заперев дверь на цепочку и запасной замок, не впускала его
домой. Тогда дядя Толя сидел злой на скамейке, проклиная каждого
проходящего мимо. Каждого кроме нас, детей.
Нас он любил. Это он научил нас делать скворечники и кормушки для
птиц, он смастерил для нас настоящий кукольный театр, в котором мы
сами были и кукловодами и зрителями, вырезал для нас свистки из дерева
и смешных деревянных уточек, ремонтировал наши игрушки. Зимой он
поливал наших снеговиков водой, чтоб они замерзали и стояли долго. И
мы высказывали ему свою любовь как умели: делились конфетами, помогали
убирать листья и снег.
Поздней осенью в один из дождливых дней дядя Толя перебрал в
очередной раз. Уже почти добравшись до своего этажа, он неудачно
поскользнулся на мокрой каменной ступеньке.
Мы жили у самого кладбища, поэтому никто не запретил нам прийти.
И мы пришли. Зябко сжимаясь в кучку, мы пришли проститься с человеком,
которого любили. Собравшиеся взрослые с трудом подбирали неискренние
слова и пытались сказать о дяде Толе что-то хотя бы нейтральное. Они
не знали того, что знали мы. Того, что Валечка, сжимая в побледневшей
ладошке деревянную уточку, сумела выразить сквозь слезы всего в трех
словах: <<он был хороший...>>
********************************************************************
2.
Натюрморт в осенних тонах.
- Знаешь, почему осенью так много звезд падает на землю?
Это небо плачет о тех, кто ушел...
***
Все как всегда.
Стол, заваленный исписанными тетрадками, книга, небрежно брошенная на подушке, еще хранящей тепло твоих волос. Все как всегда... Лишь холодный октябрьский ветер чуть треплет желтые занавески. Не знаю, что ты находила в этом цвете - по-моему, он просто отвратителен. Ты говорила, что это цвет осени, но ведь осень - пора гниения, время, когда вся природа погружается в сон.
- Ты любишь осень?
Ты всегда считала, что листья, кружащиеся на ветру - это красиво. Но рано или поздно они все равно упадут в грязь. Разве это не больно - смотреть, как исчезает то, что дорого тебе? Листья облетают, и люди втаптывают их в грязь, даже не замечая, что они потеряли.
- Ты боишься зимы?
Зима - это смерть. А осень - сон. Я не вижу большой разницы. С первых дней мира сон сравнивали со смертью. Зима всегда приходит на смену осени. Всё умирает...
Вот и ты умерла осенью.
- Что бы ты хотел оставить здесь после себя?
Знаешь, иногда я жалею, что не умею рисовать. Глядя на это буйство рыжего, коричневого, буро-зеленого и золотого, я думаю, что мог бы нарисовать натюрморт. Ты рассказывала, что это значит "мертвая природа". Я понятия не имею, как их рисовать, да мне и плевать на это. Я просто вижу, и все. Так бывает...
Голое дерево - корни, словно руки мертвеца, узловатые ветки складываются в рисунок черепа. Загляни в мертвые глаза леса, и он расскажет тебе свою самую страшную сказку.
А еще я нарисовал бы тебя. Потому что ты - осень. Потому что ты - смерть...
- Ты хотел бы знать, как ты умрешь?
За окном начинает накрапывать мелкий, тоскливый дождь, и небо заволакивает мягкой сырой пеленой. Жаль, что ты умерла, а я так и не нарисовал тебя. Впрочем, я все равно не умею рисовать.
В голову лезут какие-то дурацкие мысли...
Надо будет выбросить все твои стихи, чтобы ты навсегда освободилась от этого мира. Всё, что мы любили, удерживает нас на грани, не дает идти дальше... Только существует ли это "дальше"?
Мне жаль выбрасывать их - я еще слишком хорошо помню, как ты склонялась над этими листочками, то и дело убирая упавшую на лицо прядь непослушных, осенне-русых волос, - но я все равно не стал бы их перечитывать. Я давно знаю их наизусть.
Получается, что и я тоже удерживаю тебя здесь? Говорят, умирая, человек забывает свою жизнь. Мне кажется, это не так. Ты не могла забыть, ты не из тех, кто забывает.
- Ты не забудешь?..
Я ведь тоже не умею забывать... Но я не хочу быть той цепью, что приковывает тебя к земле. Этих цепей и так слишком много.
Я не рассказывал тебе, как однажды в детстве я влез на подоконник, чтобы доказать себе, что ничего не боюсь? Тогда земля казалась такой далекой. А сейчас она совсем близко.
Все как всегда...
**************************************************
3.
Эта история приключилась с одним студентом. Звали его Петр. Он, как и полагается студентам, любил выпить пива после пар.
***
А началось все осенью. В тот год было бабье лето, поэтому погода стояла еще по-летнему теплая. Сентябрь.
Петр после пар шел домой. Конечно же предварительно опустошив бутылочку «Оболони» с одногруппниками. Шел он, как обычно, через скверик. Ему нравилась осень. Он любил подкидывать ногами павшие с деревьев уже пожелтевшие листья. Его мало волновало, что со стороны это выглядит по-детски.
Петр был среднего роста. Особыми физическими качествами он тоже не отличался. Немного худощавое, но с приятным выражением, лицо. Обычный такой себе студент журфака.
В какой-то момент он достал из пачки ультра легкого «Честера» сигарету и закурил. Осенью, как казалось Пете, курится совсем по-другому. Скорее всего, это из-за запаха гнилых листьев. Но самое главное, что ему это нравилось. В этот день, впрочем, как уже целую неделю, была безветренная погода. Петр специально шел не спеша чтобы в свое удовольствие можно было насладится последними деньками сентября. Он иногда посматривал на окружающие деревья, на которых изредка можно было увидеть одинокую ворону. Было уже начало седьмого. В это время наступали первые сумерки, заливая небо красной краской.
Ему показалось немного странным, что сегодня никто не выгуливает собак и не гуляет с детьми.
- Молодой человек, сигареткой не угостите? - Вдруг услышал он позади себя хриплый мужской голос.
Петя остановился не оборачиваясь. Он подумал, что ему это послышалось и уже был готов пойти дальше, но кто-то за спиной опять повторил свой вопрос, на этот раз уже громче.
Петр повернулся и увидел в метрах пяти на скамейке слева пожилого человека лет 70. Он был одет в старое пальто коричневого цвета и черную шляпу.
- Молодой человек! Да, я к вам обращаюсь, угостите старика сигаретой.
Рука машинально поползла в карман, где лежала пачка сигарет. Петя подошел к старику и протянул ему раскрытую пачку, из которой виднелись коричневые фильтры сигарет.
Мужчина взял одну сигарету и посмотрел в карие глаза Петра. Он увидел в них какое-то непонимание что сейчас происходит. Петя в этот момент думал как он мог пропустить в пустом парке этого старика. Он вспомнил, что сам несколько минут назад закурил сигарету, он опустил глаза на уже истлевший окурок и выбросил его за дерево.
- Хорошо танцуешь! - Улыбаясь и кивая в благодарность за сигарету, сказал мужчина. - Я тоже в твои годы любил так делать, а сейчас вот уже здоровье не позволяет…
- Но я не танцевал. Я просто иду домой.
- Хо-хо! Многие так говорят, и я тоже так говорил. - Ответил ему старик. Петя смотрел на его улыбку и не понимал, что старик имеет в виду. - Это не просто танец, к которым ты привык. Это «танец осени». Просто ты еще слишком молод, чтобы заметить это.
Петя подумал, что старик спятил и развернулся было, чтобы уже уходить, но старик окликнул его:
- Послушай, парень! Если ты дашь мне еще парочку сигарет, то я тебе расскажу немного про этот «танец». Тем более вижу ты, как и я, любишь осень. Ну, так как?
Его заинтересовало предложение старика.
- Я согласен.
Старик улыбнулся и жестом предложил сесть рядом с ним, что Петя с радостью сделал. Мужчина прикурил сигарету и начал свой рассказ:
- Понимаешь, осень - не совсем то, что многие думают. - Он говорил размерено, никуда не торопясь. - Это не просто время года. Это нечто большее - состояние души. Человек становится по-настоящему счастливым только когда понимает, что в душе он свободен.
Но каждый понимает данную ему свободу по-разному. Кто-то уходит в себя, кто-то начинает делать непонятные вещи, но ему это кажется забавным, а главное правильным.
Мне, как и тебе, нравится осень. Я люблю сидеть здесь и наблюдать за людьми, за их свободой.
- Но причем здесь «танец осени» к свободе, о которой вы говорите? - Петр ничего не понимал, точнее не мог связать все в одно логическое целое.
- Не все сразу, мой друг.
Старик сделал большую затяжку, запрокинув голову назад.
- Свободы не бывает слишком много или слишком мало. Нас учили свободно мыслить, но в тоже время держали на коротком поводке как диких зверей в цирке. Но мы боролись. Правда, не всегда понимали за что именно.
Мужчина закашлялся. Многолетняя вредная привычка давала о себе знать. Да и старость тоже.
- И осень, - продолжил старик, - есть ни что иное как свобода. Ты, наверное, не замечал как много интересного происходит в природе осенью. Ты понимаешь о чем я? - Он посмотрел на Петю.
- Если честно, то не совсем.
Старик заулыбался. Он сделал еще несколько глубоких
затяжек.
- Сейчас поймешь к чему я. Вот смотри…
Сначала он посмотрел по сторонам, как будто выбирал что-то. Потом улыбнулся и показал прямо перед собой на дерево.
Петя увидел как два клиновых листочка падали с дерева. Даже скорее не падали, а медленно спускались, слегка покачиваясь в воздухе. Он смотрел, не отрывая от них взгляд: за каждым переворотом, каждым покачиванием. Петя был восхищен картиной, которая, как ему казалось, достойна кисти лучших художников.
Старик увидел как парень восхищается. Он снова улыбнулся.
- Сейчас ты видишь танец… танец осени. Ты должен понять, что осень везде: в каждом листике, в каждом сантиметре сырой земли. В конце концов она в тебе. И я знаю, что ты это сейчас чувствуешь. Когда говорил, что ты хорошо танцуешь, я имел в виду твое единство с природой, твою свободу, с которой ты шел. Твою осень…
Петя смотрел на завораживающее зрелище. Ему казалось, что на это можно смотреть вечно. Он уже не слушал старика. В его голове начала звучать музыка. Музыка придуманная им самим. Пете казалось, что он режиссер осени. Своей осени.
Петр вышел за рамки времени. Казалось, что для него сейчас ничего не имело значения. Ему было все равно сколько сейчас времени и сколько еще пройдет.
Он очнулся от вибрации в кармане джинсов. Это был его телефон. Петя как будто очнулся ото сна. Самого приятного сна.
- Да, мама?
- Где ты ходишь? Мы все тебя уже заждались на ужин, ты на время посмотри! Что опять пиво пьешь?
Петя посмотрел по сторонам, но никого не увидел. Старика тоже уже не было.
- Не волнуйся мама, я уже иду домой…
Он поднялся с лавочки, потянулся и спрятал телефон обратно в карман. Затем закурил сигарету и медленно пошел в сторону дома.
По пути он много думал о том, что произошло. Про старика. Про свободу. Про осень…
**********************************************************
4.
- Он синеглаз, рыжеволос, довольно холоден, спокоен. Бывает весел, тогда смеется взахлеб. Любит яркие краски, простор и ветер. Неизменно уходит, но всегда возвращается точно в срок.
- О ком ты?
- Не знаю. Ты просило погадать, Чу. Я рассказываю, что вижу.
- Я хотела узнать о Рейнаре.
- Не похож…
Гадалка смахнула со скамьи желтые сливовые листья и хитро уставилась на меня. Она умела читать мысли, чувства, предназначения и события по чему угодно: по закатным лучам, ореховой скорлупе, чаинкам на блюдце, лаю собак. Говорят, пару раз даже верно предсказывала будущее. А мне казалось, она хитрит, когда раскладывает перед собой карты или бросает кости. Все эти приспособления нужны только для отвода глаз, на самом деле она просто знает ответ на задаваемый вопрос. К сожалению, не всегда.
- Судьба отвечает мыслям, не словам, Чу. Ты думаешь о другом.
Я покачало головой. Нет, я думало сейчас именно о Рейнаре. Вестей с момента его ухода не было никаких. Я расспрашивало всех странников, забредающих в наши края, но никто ничего о нем не слышал. А может, не хотел вспоминать.
- Ты просто не знаешь, вот и выходит невесть что!
Гадалка насупилась и отвернулась. Я вовсе не собиралось ее обижать.
- Ну, прости, Гал. Я просто…
- Ты просто само не знаешь, чего хочешь, смешное и маленькое Чудо! - отрезала Гадалка и резко поднялась со скамьи. - Я пойду. Определишься, зови.
- Гал, ну не дуйся!
Но она быстро ушла по дорожке к дому, даже не обернулась.
В саду, заросшем и пустом, доцветали последние хризантемы и осыпались последние перезревшие сливы. Мелкие одичавшие от одиночества ягоды с треснувшими боками и морщинистой от ночных заморозков кожурой. Недавно я приходило к ним с корзинкой за урожаем, потом варила компот, кислый и терпкий, разливала в банки. И ставила в погреб до зимы - еще несколько стеклышек в яркой мозаике законсервированного лета. Но все не сваришь, вот и сыпятся.
Ответ Гадалки ничем меня не успокоил. Я машинально сорвало пару красных листов смородины, золотых - с акации, коричневых - подобрала из-под яблонь, смешала, как Гал, с лепестками хризантем. Я вовсе не думало, что может что-нибудь получиться. Но собрало листочки в кулак, прижало на миг к виску и подбросило вверх, в воздух. Они взлетели, закружились цветным вихрем все быстрее, быстрее, пока не превратились в беснующийся пестрый вихрь, в центре которого проступила неясная картинка, едва уловимое движение движение. Пришлось прищуриться и, глядя сквозь солнечный свет, я узнало море: неспешно бегущие по серой воде барашки разбивались пеной о прибрежные камни, широкие и плоские. На одном из них, опустив в воду ладони, плашмя лежал человек.
- Рейнар, - тихо сказало я.
Человек поднял голову, как будто услышал, и посмотрел прямо перед собой.
- Рей, это я, твое Чудо, - сказало я громче.
Видение приблизилось, я ясно увидело обветренное, усталое лицо и протянуло руку - разгладить залегшую над переносицей морщинку. Картинка пошла рябью, поверх которой вскоре проступил другой образ.
Он был синеглаз, рыжеволос и нагло ухмылялся, глядя мне прямо в глаза.
- Привет, Чу, - сказал он хриплым, простуженным голосом. - Я скоро приду, помнишь?
- Будь ты неладен, - пробормотало я, стряхивая с коленей пожухшие листья, и вспомнило: на следующей неделе - Октябрь.