(no subject)
Итак, широкая общественность была несколько фраппированна тем обстоятельством, что потомственный филолог благородных кровей Гасан Чингиз-оглы Гусейнов на поверку оказался вовсе даже презренным культурологом. Это, конечно же, скандал. "Доктор культурологических наук" - существо малопочтенное, даже какие-нибудь "педагогические науки", и те пристойней звучат. Хуже степени по культурологии может быть разве что защита диссертации по политологии - это уже примерно, как дочь академика пошла на панель.
Сам видный культуролог эти тонкости, разумеется, прекрасно ощущает - потому лепит какие-то неубедительные отмазки, дескать, и в самом деле, "защищался в совете по культурологии... но когда документы о защите и сама диссертация поступили в ВАК и на внешний отзыв, мне присудили степень по филологическим наукам". Был бы и впрямь филолотом - мог бы вспомнить герценовское "шел в комнату, попал в другую, зато лучшую"... Отмазка, в действительности, жалкая - ВАК только утверждает (либо нет) решение диссертационного совета. Т.е. профессор утверждает, что даже доктором культурологических наук не является, поскольку степень его является результатом подлога... Очевидно, что в понимании действия научно-административных механизмов профессор так же нетверд, как и в умении выразить свою мысль на русском языке. Печальная картина. "Ах да, это правда, это точно Загоскина; а вот есть другой "Юрий Милославский", так тот уж мой"... Да что ж такое - опять филология лезеет... В общем, "опустим занавес милосердия над финалом этой сцены".
Ничего удивительного, в действительности, не происходит. Вся история недолгого счастья Френсиса Макомбера - прошу прощения, конечно же, недолгой славы Гусейна Чингиз-оглы - это история самозванства и подлогов. То ему приписывали авторство чужих трудов, то его неподсудность общественному мнению аргументировали чудесным доводом о том, что филолог он даже не в первом поколении... Заставив тем самым добросовестного читателя погрузиться, рыча и отплевываясь, в невнятные исследования "многонациональной советской литературы" принадлежащие уже перу Чингиза Гасан-оглы.
Вот зачем старика потревожили?
Ну, занимался человек достаточно позорным промыслом в непростые советские времена, не на заводе же уважаемому человеку отпрыску на пропитание зарабатывать... Было - и прошло, сейчас-то зачем ворошить? Ну, узнал удивленный сегодняшний читатель, что "принципиально важная мыль Чингиза Гусейнова в этой статье связана с тем, что проблемы двуязычно - художественного творчества обусловлены взаимосвязанными обстоятельствами: одно - это развитие "национальных" языков, литератур, а другое - рост значения языка "межнационального", русского, на базе которого возникли, как двуязычные писатели (Ч. Айтматов, И. Друцэ и другие), так и русскоязычные нерусские писатели, причисляемые, однако к "национальным" литературам (О. Сулейменов, Т. Пулатов, М. и Р. Ибрагимбековы и другие)".
Кому от этого лучше стало?
Никак не доходит до людей простая мысль: "живущим в стеклянном доме камнями бросаться не следует". В эпоху интернета вся информация, рано или поздно, становится общедоступной. Сидишь в теплом месте на хлебной должности, как сидели в другую эпоху и твои родители, выдаешь себя за другого, с бумажками малость подхимичил - ну и сиди тихо, не высовывайся и радуйся удачно устроенной жизни. Так ведь нет...
Вспомнился мне в этой связи этой историей один эпизод из позапрошлй жизни. Дело было в конце 80-ых. Сидел я в гостях у одной замечательной питерской старушки. Собеседница моя прожила богатую событиями жизнь - была одной из последних живых к тому времени смолянок, естественно, отсидела, пережила блокаду, снова отсидела... Беседовали мы за чаем и коньяком, опять же, о филологии. Рядом бубнил телевизор. В телевизоре разорялся профессор Собчак, тогда еще только становящийся вождем ленинградских демократических говорунов. Вдруг Собчак произнес: "Я, от имени всей петебуржской профессуры..."
Тут надо понимать - в те годы прилагательное "петербуржский" в публичном пространстве уже перестало быть признаком признаком самоубийственно отчаянной оппозиционности, но явственный привкус некоторого фрондерства все еще сохраняло. Собеседница моя, кстати, относилась к числу тех немногих старожилов, которые твердо числили себя петебуржцами в самые лютые годы, а не обернулись вдруг таковыми из "ленинградцев", когда стало можно, а главное - безопасно. Она, впрочем, произносила исключительно "петербургский", полагая, что "петербуржский", нейтральное или даже более распространенное в дни ее юности, к концу советской эпохи стало маркером принадлежности к стае безродных самозванцев, коими они числила большинство сильно не жалуемых ею диссидентов. Ну, причудливые извивы старопитерских политических воззрений - тема чрезвычайно увлекательная, но совершенно отдельная.
Услышав демократического юриста, старушка прервалась на середине фразы, несколько секунд молча переваривала услышанное, а потом произнесла: "Как! Этот тамбовский лимитчик смеет называть себя петербургским профессором?" И далее последовало несколько минут безостановочного и виртуозного лагерного мата...
Морали не будет.