Нуса Дуа и инопланетяне
Чёрная тропическая ночь. Россыпь ярких звёзд на небе. Липкий душный воздух. Полуобморочный геккон на стене. У меня закончились трудные переговоры, и я сижу на веранде ресторанчика над тарелкой с какой-то индонезийской кислотой, щедро приправленной чили и скипидаром. В меню написано, что это традиционное блюдо. Это значит, что эта потрава здесь с давних пор используется для еды.
Ресторанчик почти пуст. В углу напротив, сидя на высоких стульях, два длинноволосых индонезийца с гитарами складно, меланхолично и очень похоже выводят "Layla". "Layla, darling, won't you ease my worried mind?.." - разносится во влажном воздухе. О да, Лейла, это было бы очень любезно с твоей стороны... Геккон подобрался ближе к вентилятору и сочувственно косится на меня из-под потолка. Звучит последний аккорд. Я вяло хлопаю. Певцы оживляются: "Спасьибо! - говорит худой через весь зал. - Париятного аппетита!" Это Нуса Дуа.
Это Нуса Дуа, дорогая резервация для туристов на южной оконечности Бали. Здесь индонезийское правительство проводит встречи высокого уровня, здесь три месяца назад выбрали мисс мира, а ещё здесь отдыхают русские. Русских здесь больше, чем аборигенов, а местные говорят по-русски лучше, чем по-английски. Полчаса назад полутрагодовалый младенец сказал мне что-то вроде "привет". Когда местный обращается к иностранцу, он сразу обращается по-русски. Самостоятельные путешественники говорят: "Нуса Дуа? Ты что, там же сплошные русские. Я в Семиньяк." Прямо так и говорят.
"Братан, чё будем слушать?" - вежливо интересуется музыкант, теребя чахлую бородку. Он не виноват, его кто-то научил таким словам и интонациям, точно так же, как кто-то другой научил импровизировать на гитаре и петь хрипловатым американским голосом. Но сегодня я бы предпочёл помолчать с гекконом, чем наблюдать превращение симпатичного аборигена в Шарикова. Я безразлично отмахиваюсь. Музыканты снова впадают в задумчивость, а потом, виртуозно исполнив длинную инструментальную импровизацию, запевают "One of these nights". Рок-н-ролльная романтика знойных ночей Аризоны мягко смешивается с влажной духотой балийской ночи.
Нуса Дуа. Бали. Остров с вулканами и пальмами на границе Индийского и Тихого океанов. Раньше здесь не было ничего. Только небо и океан. Потом природа взялась за дело, вытолкнув этот клочок земли из глубин океана под звёздное небо и увенчав его пальмами, рестораном и двумя длинноволосыми гитаристами.
Тысячи километров до Аризоны, тысячи километров до России. Луна ближе, вот она висит - только руку протяни. Сейчас, в декабре, температура воздуха здесь +30. И температура воды примерно столько же. И не в декабре примерно столько же. Когда Eagles сочиняли One of these nights, ещё никто не знал про Нуса Дуа, да и в Нуса Дуа представления о географии, скорее всего, заканчивались Денпасаром, местным административным центром. Да и прочие представления не выплёскивались из рамок. Манго - много, рыба - много, банан - очень много. Жизнь прекрасна, после обеда можно поспать.
Но что-то щёлкнуло, скрипнуло, заскрежетало, колёса истории повернулись, и Нуса Дуа вдруг заполнилась людьми с другой планеты. Высокими людьми с красными лицами, большими пузами и голыми ногами. Они говорят только на своём языке, но громко и оттого очень понятно. Они мало улыбаются, но много и громко смеются. У них много денег. И самих их тоже много. Это хорошо.
Мне очень интересно, как это нашествие выглядит в глазах индонезийцев. Мы, наверное, так смотрим на нефтяников из Нижневартовска или газовиков из Надыма, если, конечно, доведётся встретиться. Они живут среди медведей, мамонтов, оленей и мошки на вечной мерзлоте, но так же способны к прямохождению, членораздельной речи и не носят шкуры. Совсем как мы. Очень интересно. Ведь понятно, что на самом деле жизнь на вечной мерзлоте - совсем другая.
Хотя нет, я всё-таки несправедлив к нефтяникам. Они, конечно, нам ближе, хоть и из мерзлоты. И мы про них больше знаем. И песни их не заучиваем, и под манеры их не подстраиваемся. А вот индонезийцам-то каково? Всё другое: язык, манеры, культура, вера, традиции, песни в конце концов. И вот всё это чужое вдруг свалилось на голову и стало шуметь, купаться и требовать блины со сметаной на ужин (как это сметаны нет?!). И ведь радуются местные, учат песни, блины пекут (сам ел), хочешь - рыбалку устроят, хочешь - на вулкан отведут, а не дойдёшь - затащат и в жерло носом сунут: вот - наш балийский вулкан, давай сорок баксов, братан.
Ресторан начинает заполняться. Становится людно и шумно. Официантки бойко щебечут с пришельцами на языке далёкой северной страны. "Ние вопрос, - бездумно пищит заученные слова миловидная малышка, чирикая в блокноте. - Подождать тока надо тщуток." Пришельцы радостно гогочут и заказывают. Я прошу счёт. Когда я спускаюсь с веранды, "рокеры" удивительно чисто тянут: "Как упои-ителны в Россыи ветшера".
Где ты, моя Лейла...
Ресторанчик почти пуст. В углу напротив, сидя на высоких стульях, два длинноволосых индонезийца с гитарами складно, меланхолично и очень похоже выводят "Layla". "Layla, darling, won't you ease my worried mind?.." - разносится во влажном воздухе. О да, Лейла, это было бы очень любезно с твоей стороны... Геккон подобрался ближе к вентилятору и сочувственно косится на меня из-под потолка. Звучит последний аккорд. Я вяло хлопаю. Певцы оживляются: "Спасьибо! - говорит худой через весь зал. - Париятного аппетита!" Это Нуса Дуа.
Это Нуса Дуа, дорогая резервация для туристов на южной оконечности Бали. Здесь индонезийское правительство проводит встречи высокого уровня, здесь три месяца назад выбрали мисс мира, а ещё здесь отдыхают русские. Русских здесь больше, чем аборигенов, а местные говорят по-русски лучше, чем по-английски. Полчаса назад полутрагодовалый младенец сказал мне что-то вроде "привет". Когда местный обращается к иностранцу, он сразу обращается по-русски. Самостоятельные путешественники говорят: "Нуса Дуа? Ты что, там же сплошные русские. Я в Семиньяк." Прямо так и говорят.
"Братан, чё будем слушать?" - вежливо интересуется музыкант, теребя чахлую бородку. Он не виноват, его кто-то научил таким словам и интонациям, точно так же, как кто-то другой научил импровизировать на гитаре и петь хрипловатым американским голосом. Но сегодня я бы предпочёл помолчать с гекконом, чем наблюдать превращение симпатичного аборигена в Шарикова. Я безразлично отмахиваюсь. Музыканты снова впадают в задумчивость, а потом, виртуозно исполнив длинную инструментальную импровизацию, запевают "One of these nights". Рок-н-ролльная романтика знойных ночей Аризоны мягко смешивается с влажной духотой балийской ночи.
Нуса Дуа. Бали. Остров с вулканами и пальмами на границе Индийского и Тихого океанов. Раньше здесь не было ничего. Только небо и океан. Потом природа взялась за дело, вытолкнув этот клочок земли из глубин океана под звёздное небо и увенчав его пальмами, рестораном и двумя длинноволосыми гитаристами.
Тысячи километров до Аризоны, тысячи километров до России. Луна ближе, вот она висит - только руку протяни. Сейчас, в декабре, температура воздуха здесь +30. И температура воды примерно столько же. И не в декабре примерно столько же. Когда Eagles сочиняли One of these nights, ещё никто не знал про Нуса Дуа, да и в Нуса Дуа представления о географии, скорее всего, заканчивались Денпасаром, местным административным центром. Да и прочие представления не выплёскивались из рамок. Манго - много, рыба - много, банан - очень много. Жизнь прекрасна, после обеда можно поспать.
Но что-то щёлкнуло, скрипнуло, заскрежетало, колёса истории повернулись, и Нуса Дуа вдруг заполнилась людьми с другой планеты. Высокими людьми с красными лицами, большими пузами и голыми ногами. Они говорят только на своём языке, но громко и оттого очень понятно. Они мало улыбаются, но много и громко смеются. У них много денег. И самих их тоже много. Это хорошо.
Мне очень интересно, как это нашествие выглядит в глазах индонезийцев. Мы, наверное, так смотрим на нефтяников из Нижневартовска или газовиков из Надыма, если, конечно, доведётся встретиться. Они живут среди медведей, мамонтов, оленей и мошки на вечной мерзлоте, но так же способны к прямохождению, членораздельной речи и не носят шкуры. Совсем как мы. Очень интересно. Ведь понятно, что на самом деле жизнь на вечной мерзлоте - совсем другая.
Хотя нет, я всё-таки несправедлив к нефтяникам. Они, конечно, нам ближе, хоть и из мерзлоты. И мы про них больше знаем. И песни их не заучиваем, и под манеры их не подстраиваемся. А вот индонезийцам-то каково? Всё другое: язык, манеры, культура, вера, традиции, песни в конце концов. И вот всё это чужое вдруг свалилось на голову и стало шуметь, купаться и требовать блины со сметаной на ужин (как это сметаны нет?!). И ведь радуются местные, учат песни, блины пекут (сам ел), хочешь - рыбалку устроят, хочешь - на вулкан отведут, а не дойдёшь - затащат и в жерло носом сунут: вот - наш балийский вулкан, давай сорок баксов, братан.
Ресторан начинает заполняться. Становится людно и шумно. Официантки бойко щебечут с пришельцами на языке далёкой северной страны. "Ние вопрос, - бездумно пищит заученные слова миловидная малышка, чирикая в блокноте. - Подождать тока надо тщуток." Пришельцы радостно гогочут и заказывают. Я прошу счёт. Когда я спускаюсь с веранды, "рокеры" удивительно чисто тянут: "Как упои-ителны в Россыи ветшера".
Где ты, моя Лейла...