Геннадий Жуков: Опыт выживания поэта в российских условиях
Статья для "Кто главного" (апрель 2012)
«Главный» встретился с дочерью и другом Геннадия Жукова и попытался вместе с ними реконструировать обстоятельства жизни и смерти известного ростовского барда.
Кто такой.
Геннадий Викторович Жуков родился 4 сентября 1955 года в Ростове-на-Дону - российский поэт, бард, один из основателей поэтической группы «Заозёрная школа» (Геннадий Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Владимир Ершов, Александр Брунько). Стихи переведены на 6 языков. Автор либретто спектакля «Собаки» - одного из самых долгоиграющих в истории Ростовского молодежного театра: в репертуаре «Собаки» продержались 15 лет.
О себе в «Совсем краткой биографии» Геннадий написал: «Бард, поэт, из-за стихотворения «Иван Идульгеныч», посвященного Ивану Афанасьичу Бондаренко, первому секретарю обкома, и ряда других проказ на этой почве, бежал сам на берега Меотиды(оно же Азовское море). Совсем не жаловался, разве что бесснежной зимой, мокрой весной, душным летом и мерзкой осенью».
На мегапортале «Барды» о нем сказано буквально следующее: «Геннадий Жуков - один из основоположников жанра, известного теперь как «бард-рок».
Умер 2 декабря 2008 года. Похоронен на кладбище хутора Недвиговка (Танаис).
«Главный»:
- Так как вы познакомились с Геннадием?
Евгения Жукова:
- Это случилось лет в 12-13... С Геннадием-поэтом я познакомилась, когда стала ездить с ним на гастроли, видела, как он работает на сцене. По два концерта в день. К тому моменту, когда в школе меня спрашивали, кто твой отец, я отвечала: папа - поэт. На эти слова у окружающих была странная реакция. Я помню, что он даже как-то пришел в школу и говорил с учительницей по литературе. Она прониклась к нему доверием.
Владимир Ершов:
- 1976 год. Я работал в ТЮЗе художником... Монтировщики, таская декорации, бывало, что-то зацепят, что-то поцарапают. А я в толстовке с баночкой и кисточкой хожу и замазываю их царапины. Там мазочек, тут мазочек. И вдруг смотрю, на меня прет какой-то пацан небольшого роста с во-о-от такими глазами, несет какую-то агутину метра четыре и на меня смотрит. Я у него спрашиваю: «Ну как вам этот вечный праздник, молодой человек?» Потом пригласил его к себе в мастерскую, на третий этаж. А там у меня Инга Маневич, Женина мама, работала. Инга его тут же послала за пивом. Геннадий стал захаживать к нам, на Ингу посматривать. Оказалось, что он на гитарке играет, стишки пишет.
Жуков был могучим парнем. И когда он уволился из театра, на его место взяли двух дохлых поэтов - Брунько и Бондаревского, монтировщиками сцены. Они выглядели Дон Кихотами на фоне Жукова - Санчо Пансы, прожорливого нормального чувака, который мог таскать тяжести. Я Жукова с ними и познакомил. А потом с 80-го мы все уехали в Танаис. В Танаисе мы стали «степенными» поэтами. От слова степь... Стали по-спартански жить. Жуков был электриком, я стеклил, по осени вставлял стекла в разбитые окна. Брунько и Бондаревский были на подхвате, но они были неусердными работниками. Хотя, если честно, мы все хотели сачкануть... Иногда у нас с Жуковым наступал алкогольный день. Покупали самогонки, наливали в круглую фляжку из нержавейки. Жуков вешал ее на пузо. Мы в одних шортах шли по Недвиговке, там, где живут рыбаки, пьяницы. Мы заходили в хату, принимали по стопочке. Нас угощали рыбой. Посидим, выпьем, поедим рыбки, погутарим, идем дальше. Совершали круиз по всем рыбацким хаткам и становились пьяными, веселыми и сытыми. Зимой питались чем бог пошлет, что друзья привезут. Однажды знакомые пилоты принесли мне два мешка сои. Они сою обрабатывали, им ее же и выдали в качестве оплаты за труд. Мы из сои и муку делали, и кашу варили. На подножном корме мы прожили два года.
«Главный»:
- Если мне не изменяет память, у Геннадия радиотехническое образование.
Евгения Жукова:
- Да, он закончил ростовский радиотехникум... Геннадий в Танаисе работал и сторожем, и радиотехником, и электриком. Помню, что он сделал некий агрегат из старого комбика, шедевр радиотехники. В агрегате был и проигрыватель пластинок, и кассетник, и радио. Детям он ставил на ночь пластинку сказок, и мы под нее засыпали. Куда делся агрегат, я не знаю... Он все время что-то починял, у него была любовь к этому делу и какое-то понимание, как это все работает...
Владимир Ершов:
- Рукастый был человек. Дома, на Журавлева, он сделал робота - получился ящик типа «Ригонды». Ящик на колесиках ездил по квартире, в него были вмонтированы магнитофон, приемник, таймер, телефон. Робот мог заварить кофе, разбудить.
«Главный»:
- Чтобы в восьмидесятые годы объявить себя поэтом, уйти со службы, переехать в Танаис, надо было быть достаточно смелым человеком. Геннадию повезло, началась перестройка, вышла книжка стихов.
Евгения Жукова:
- Они издавали ее на свои средства, по подписке. Желающие сдавали по рублю. Все его книжки так изданы. У меня даже сохранился листочек с указанием, кто прислал рубль. И последняя посмертная книга также выходила. Ее долго готовили - три года, Геннадий говорил, эта книга выйдет после него. И на эту книжку собрали деньги друзья.
Владимир Ершов:
- Знаете, когда я в Жукова поверил по-настоящему и сразу поставил после Высоцкого на третье место - на первом Окуджава? В 1979-м, когда он спел песню «Речитатив о флейте». Я понял, что это художник, без дураков.
«Главный»:
- Он называл себя рок-бардом. Тем самым он хотел отделить себя от просто бардов?
Евгения Жукова:
- Он в шутку называл себя рок-бардом, потому что не нашел какого-то термина для себя. Он говорил, что он поэт, акын. «Я пою сложную поэзию, пытаюсь положить ее на музыку». Он сам не знал, в каком жанре поет Геннадий Жуков... Но говорить, что он основоположник бард-рока - глупо. В это же время существовали Башлачев, Янка Дягилева. Он был с ними знаком. Очень сильно переживал, когда ушли эти молодые ребята.
«Главный»:
- Рок-опера «Собаки», для которой он написал либретто, была, наверное, первой в СССР.
Евгения Жукова:
- Ему это было близко: рок-опера, молодежная тематика. Сам процесс ему был интересен - песни создавались общими усилиями. Гена придумывал музыкальную основу, а композитор Негримовский со своими музыкантами перекладывал ее на свои инструменты. Пятнадцать лет, по-моему, спектакль шел. Они объехали весь мир.
«Главный»
- А Геннадий с ними ездил?
Евгения Жукова:
- Нет, он так ни разу и не побывал за границей. Его звали и в Германию, и в Америку, и в Израиль. Но он дико не любил собирать бумажки. В 2004-м пришел вызов из Германии - пригласили с концертами на какой-то большой фестиваль. Он собрался было ехать, но отказали немцы, без объяснения причин. Мы долго думали, почему. Может быть, это было связано с армией, он служил на границе с Ираном, и у него была подписка о неприменении боевых искусств, которыми он владел.
«Главный»:
- Что за боевые искусства?
Евгения Жукова:
- Он занимался каратэ. Был командиром взвода.
Владимир Ершов:
- В 2008 году мы с Жуковым получили по голове прямо у моих дверей. В нас пшикнули газом. Сначала в него, а потом, когда я вышел из двери, то и в меня. Я очнулся в палате БСМП. Подстерегали Жукова, хотели ограбить. Нашли 150 рублей. Больше у него не было.
«Главный»:
- Он производил впечатление человека состоятельного?
Владимир Ершов:
- Да, он был в белом костюме. И вышел ночью в магазин за чакушкой... У нас вместо лиц было мясо. Геннадий не стал ложиться в больницу, а я лег, потому что мне досталось больше. Я же большой и опасный.
Евгения Жукова:
- Взять было абсолютно нечего. Только корочки Союза писателей.
Владимир Ершов:
- Самое смешное, не взяли и водку.
Евгения Жукова:
- Сразу после армии Геннадий не удержался и все-таки побил человека. И попал в милицию. Его вытаскивал папа его подруги, который был каким-то военным начальником. Он приехал и забрал Геннадия из милиции. И все. Больше знаний по каратэ он не применял, потому что боялся убить. Один раз пришел сильно побитый. Говорит, что их было пять человек. А он лежал и ждал, когда же они устанут.
«Главный»:
- В 1988-1989 годах Геннадий и Виталий Калашников стали постепенно перебираться в Москву. Что это было за время?
Евгения Жукова:
- В 1989 году я поехала с ним на гастроли... К тому времени у него появился продюсер, он и загнал его. Два концерта в день... Год он точно поездил, а потом не выдержал такого режима и отказался. Геннадий работал на полную катушку. И, конечно, ему было тяжело.
«Главный»:
- Период интенсивных гастролей поправил его материальное положение?
Евгения Жукова:
- После тех гастролей он купил мне два велосипеда. И что-то еще, уже не помню.
Владимир Ершов:
- В 2008-м, когда он окончательно вернулся из Москвы и жил у Чеснока (заместитель директора «Танаиса». - «Главный»), мы провели с ним вместе целые сутки. Спали на одном диване, потому что у меня в домике не было электричества, а он отапливался калорифером. Конец ноября, холодно. Я пришел и сказал ему: «Двигайся, я тут спать буду». И сутки или даже больше мы трепались, чаи распивали, курили... Почему он вернулся? Видимо, они друг друга не приняли. Московская суета была не для него. Суета его стала пожирать, и он решил от нее избавиться.
«Главный»:
- Много осталось вещей в память об отце?
Евгения Жукова:
- Очень мало. Гитара, рукописи и поделки, которые он сам делал - часы кожаные, портсигар кожаный с камнями, он делал из кожи красивые вещи с камешками. Шляпа и красный шарфик остались.
Владимир Ершов:
- У меня в кабинете висит его джинсовый комбинезон. На меня он мал. Был бы впору, я бы носил. Любил он этот комбинезон. Остался автопортрет, он прекрасно рисовал... Кстати, помню, как Жуков в Танаисе порвал струны и разбил гитару.
Евгения Жукова:
- Чью гитару он разбил?
Владимир Ершов:
- Свою.
Евгения Жукова:
- Свою он разбил в Москве.
Владимир Ершов:
- Значит, это была другая... У него уже тогда палец болел. А его попросили спеть перед гостем - приехал волынщик из Шотландии. Закусочка, водочка, елы-палы, туда-сюда. Жуков стал играть, у него не получилось, он вспыхнул, взъерепенился, порвал струны, а потом взял и разбил гитару. Волынщик охренел. Он такого никогда не видел.
Евгения Жукова:
- Наверное, это была какая-то проходная гитара.
Владимир Ершов:
- Ну конечно.
Евгения Жукова:
- У него был инструмент, на котором он очень долго играл. Он его в 1994 году разбил в Москве. И очень сильно страдал. «Моя девочка!» Это был, видимо, какой-то акт прощания с песенным творчеством. Ему было тяжело петь, а предстоял концерт. Потом была долгая эпопея с покупкой новой гитары. Но это была уже не его гитара. Как он ее ни переделывал, ничего не получалось...
«Главный»:
- Прощание с песенным творчеством?
Евгения Жукова:
- Он сказал: «Я все написал». Какая-то внутренняя масса была им освоена. Мне кажется, что основные свои стихи он сочинил в 1983-1985 годах.
«Главный»:
- Как можно жить после того, как ты уже все написал?
Евгения Жукова:
- А он и не собирался долго жить. В какой-то момент он, наверное, потерял стимул к жизни. Хотя под конец у него появились стихи - «Окно», «А он все пьет и да поет», «Прикосновения». Но, видимо, он чувствовал, что все сказал. Выписался. Меня он лет десять готовил к своей смерти. Говорил, что не хочет жить, собирается умирать. Лет с сорока двух. В эстетике будущей смерти он не просто писал, он жил в будущей смерти. У него было ощущение невечности себя, но вечности слова... Сорок два года он встречал в Танаисе. Он знал, что придут люди, заставят его петь. А он этого не хотел. И я ему предложила: давай сделаем куклу Жукова, наденем на нее шляпу, шарф. И поставим кассету. Пусть Геннадий поет с кассеты. А другой Гена будет в это время общаться с друзьями. Мы сделали куклу, поставили кассету. Люди приезжали, а Жукова нет. Сначала все обижались: где он? Мы объясняли: подождите до первой звезды, еще не родился. Так прошел день рождения. Ну, конечно, он потом пришел к гостям пообщаться.
«Главный»:
- Как вы думаете, Геннадий был доволен тем, как сложилась его жизнь?
Евгения Жукова:
- Я думаю, он знал, на что идет. Он самопрезентовался в стихах. Дополнить что-то трудно. Доволен ли он был этим? Думаю, да. От него всегда исходило ощущение спокойствия. Он прожил им самим написанную историю. В рамках мифа о себе, который он же и придумал.
«Главный»:
- Как бы вы сформулировали этот миф?
Евгения Жукова:
- Он был погружен в античную философию. Диоген... Человек, пьющий с руки, живущий в бочке... Все свое ношу с собой... Дом, как он говорил, это место, через которое проходит охотник. Так он и прожил.
«Главный»:
- А у него был когда-нибудь свой настоящий дом?
Евгения Жукова:
- Каждый закуток Танаиса он считал своим домом. И очень болезненно отнесся к сносу бунгало, где он когда-то жил. Для него это место было родиной. Там он был самим собой, там он ощущал себя в своей стихии.
«Главный»:
- А у него была трудовая книжка?
Евгения Жукова:
- Там такие смешные записи. Завод «Электроаппарат», театр. Есть запись о работе в Танаисе... Всего не упомнишь.
«Главный»:
- А в последние годы, где он числился?
Евгения Жукова:
- В Танаисе. Кажется, электриком. Понятно, что все это было ради выживания. Все равно люди приезжали посмотреть на Геннадия Жукова - поэта, а не на Геннадия Жукова - электрика.
Владимир Ершов:
- В последнее время он жил у Чеснока во флигеле, рядом со мной. У Геннадия было намоленное место под моим орехом. Там стояла кровать с панцырной сеткой, он на ней спал. Под рукой у него всегда была бутылка с водкой. А потом мне не хватило уголка для строительства печки, я взял «болгарку» и порезал эту кровать. Жуков матюкался: как ты можешь... За последний год он постарел лет на тридцать. Порвал жилу и не мог играть на гитаре. Зубы вставил перед самой смертью. Его кондратий, инсульт, один раз хватил... Я подарил ему палочку.
Евгения Жукова:
- Последние два года он жил в Танаисе и здесь, в Ростове, у Виталия Федорова. Виталий записал два альбома - на одном Геннадий поет свои старые вещи старческим голосом, второй - «Не своим голосом» записали наши друзья-музыканты. Он был поглощен этой записью.
Владимир Ершов:
- Конечно, у поэта всегда есть предчувствие конечной остановки... Но когда она еще произойдет... Он собирался ехать в Америку. Его все время куда-то приглашали, его все хотели видеть, слышать или просто руками трогать. Но не получилось... Но, я думаю, человеческая сущность не исчезает, как пар. Потусторонние силы есть. Сижу я звоню, посылаю эсэмэски: «Жуков умер». Потом рассылаю эсэмэски: «Похороны во столько-то». И вдруг у меня с потолка потекла вода. Просто потекла вода. Я выскочил во дворик, стучу в окна соседу сверху. Что у тебя там течет? А у соседа в этом месте сухо и пыльно. У другого соседа тоже сухо. А у меня - капли, тазик поставил. Жуков это сотворил, гадский папа... Там неоткуда воде течь.
Евгения Жукова:
- А в день похорон он заглушил машину напротив танаисского кургана. Бензин кончился. Хотел, чтобы его тело постояло рядом с курганом.
Владимир Ершов:
- Утром машину залили бензином.
Евгения Жукова:
- Куда бензин делся?
Владимир Ершов:
- Стояла жара, хотя был декабрь. Жучки летали. Я склонен думать, что люди после смерти обретают другую форму, другой формат.
Геннадий Жуков умер 2 декабря 2008 года от разрыва брюшной аорты. По словам поэта Виталия Калашникова, их пригласили в большое турне по Америке. Для этого за полтора миллиона купили трехэтажный автобус - проехать по всем крупным городам.
Калашников записал тогда в своем живом журнале: «Я нашел в Москве дурку для миллионеров, где даже для нянечек кастинг проводится. В турне ехать он согласился (я год его упрашивал), но насчет дурки сказал, что подумает - за несколько часов до смерти. Он позвонил Наташке (Наталья Стрюкова, гражданская жена Геннадия. - «Главный»), сказал, что пойду но-шпу найду, что-то живот болит. Но не дошел... Эта была не обязательно мучительная смерть, он мог просто уснуть, и отлететь. Пьяный не был. В гробу выглядел, как Будда. Перед смертью объяснялся Наташке в любви, они что-то так миловались в последние недели друг с другом, друг другу в любви объяснялись».
Геннадия Жукова похоронили на кладбище в Недвиговке. Зимой 2012 года рядом с его могилой появилась еще одна - Виталия Калашникова.
Культ личности
Опыт выживания поэта в российских условиях.
«Главный» встретился с дочерью и другом Геннадия Жукова и попытался вместе с ними реконструировать обстоятельства жизни и смерти известного ростовского барда.
Текст Сергея Медведева.
Фото из архива Евгении Жуковой и.....
Кто такой.
Геннадий Викторович Жуков родился 4 сентября 1955 года в Ростове-на-Дону - российский поэт, бард, один из основателей поэтической группы «Заозёрная школа» (Геннадий Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Владимир Ершов, Александр Брунько). Стихи переведены на 6 языков. Автор либретто спектакля «Собаки» - одного из самых долгоиграющих в истории Ростовского молодежного театра: в репертуаре «Собаки» продержались 15 лет.
О себе в «Совсем краткой биографии» Геннадий написал: «Бард, поэт, из-за стихотворения «Иван Идульгеныч», посвященного Ивану Афанасьичу Бондаренко, первому секретарю обкома, и ряда других проказ на этой почве, бежал сам на берега Меотиды(оно же Азовское море). Совсем не жаловался, разве что бесснежной зимой, мокрой весной, душным летом и мерзкой осенью».
На мегапортале «Барды» о нем сказано буквально следующее: «Геннадий Жуков - один из основоположников жанра, известного теперь как «бард-рок».
Умер 2 декабря 2008 года. Похоронен на кладбище хутора Недвиговка (Танаис).
«Главный»:
- Так как вы познакомились с Геннадием?
Евгения Жукова:
- Это случилось лет в 12-13... С Геннадием-поэтом я познакомилась, когда стала ездить с ним на гастроли, видела, как он работает на сцене. По два концерта в день. К тому моменту, когда в школе меня спрашивали, кто твой отец, я отвечала: папа - поэт. На эти слова у окружающих была странная реакция. Я помню, что он даже как-то пришел в школу и говорил с учительницей по литературе. Она прониклась к нему доверием.
Владимир Ершов:
- 1976 год. Я работал в ТЮЗе художником... Монтировщики, таская декорации, бывало, что-то зацепят, что-то поцарапают. А я в толстовке с баночкой и кисточкой хожу и замазываю их царапины. Там мазочек, тут мазочек. И вдруг смотрю, на меня прет какой-то пацан небольшого роста с во-о-от такими глазами, несет какую-то агутину метра четыре и на меня смотрит. Я у него спрашиваю: «Ну как вам этот вечный праздник, молодой человек?» Потом пригласил его к себе в мастерскую, на третий этаж. А там у меня Инга Маневич, Женина мама, работала. Инга его тут же послала за пивом. Геннадий стал захаживать к нам, на Ингу посматривать. Оказалось, что он на гитарке играет, стишки пишет.
Жуков был могучим парнем. И когда он уволился из театра, на его место взяли двух дохлых поэтов - Брунько и Бондаревского, монтировщиками сцены. Они выглядели Дон Кихотами на фоне Жукова - Санчо Пансы, прожорливого нормального чувака, который мог таскать тяжести. Я Жукова с ними и познакомил. А потом с 80-го мы все уехали в Танаис. В Танаисе мы стали «степенными» поэтами. От слова степь... Стали по-спартански жить. Жуков был электриком, я стеклил, по осени вставлял стекла в разбитые окна. Брунько и Бондаревский были на подхвате, но они были неусердными работниками. Хотя, если честно, мы все хотели сачкануть... Иногда у нас с Жуковым наступал алкогольный день. Покупали самогонки, наливали в круглую фляжку из нержавейки. Жуков вешал ее на пузо. Мы в одних шортах шли по Недвиговке, там, где живут рыбаки, пьяницы. Мы заходили в хату, принимали по стопочке. Нас угощали рыбой. Посидим, выпьем, поедим рыбки, погутарим, идем дальше. Совершали круиз по всем рыбацким хаткам и становились пьяными, веселыми и сытыми. Зимой питались чем бог пошлет, что друзья привезут. Однажды знакомые пилоты принесли мне два мешка сои. Они сою обрабатывали, им ее же и выдали в качестве оплаты за труд. Мы из сои и муку делали, и кашу варили. На подножном корме мы прожили два года.
«Главный»:
- Если мне не изменяет память, у Геннадия радиотехническое образование.
Евгения Жукова:
- Да, он закончил ростовский радиотехникум... Геннадий в Танаисе работал и сторожем, и радиотехником, и электриком. Помню, что он сделал некий агрегат из старого комбика, шедевр радиотехники. В агрегате был и проигрыватель пластинок, и кассетник, и радио. Детям он ставил на ночь пластинку сказок, и мы под нее засыпали. Куда делся агрегат, я не знаю... Он все время что-то починял, у него была любовь к этому делу и какое-то понимание, как это все работает...
Владимир Ершов:
- Рукастый был человек. Дома, на Журавлева, он сделал робота - получился ящик типа «Ригонды». Ящик на колесиках ездил по квартире, в него были вмонтированы магнитофон, приемник, таймер, телефон. Робот мог заварить кофе, разбудить.
«Главный»:
- Чтобы в восьмидесятые годы объявить себя поэтом, уйти со службы, переехать в Танаис, надо было быть достаточно смелым человеком. Геннадию повезло, началась перестройка, вышла книжка стихов.
Евгения Жукова:
- Они издавали ее на свои средства, по подписке. Желающие сдавали по рублю. Все его книжки так изданы. У меня даже сохранился листочек с указанием, кто прислал рубль. И последняя посмертная книга также выходила. Ее долго готовили - три года, Геннадий говорил, эта книга выйдет после него. И на эту книжку собрали деньги друзья.
Владимир Ершов:
- Знаете, когда я в Жукова поверил по-настоящему и сразу поставил после Высоцкого на третье место - на первом Окуджава? В 1979-м, когда он спел песню «Речитатив о флейте». Я понял, что это художник, без дураков.
«Главный»:
- Он называл себя рок-бардом. Тем самым он хотел отделить себя от просто бардов?
Евгения Жукова:
- Он в шутку называл себя рок-бардом, потому что не нашел какого-то термина для себя. Он говорил, что он поэт, акын. «Я пою сложную поэзию, пытаюсь положить ее на музыку». Он сам не знал, в каком жанре поет Геннадий Жуков... Но говорить, что он основоположник бард-рока - глупо. В это же время существовали Башлачев, Янка Дягилева. Он был с ними знаком. Очень сильно переживал, когда ушли эти молодые ребята.
«Главный»:
- Рок-опера «Собаки», для которой он написал либретто, была, наверное, первой в СССР.
Евгения Жукова:
- Ему это было близко: рок-опера, молодежная тематика. Сам процесс ему был интересен - песни создавались общими усилиями. Гена придумывал музыкальную основу, а композитор Негримовский со своими музыкантами перекладывал ее на свои инструменты. Пятнадцать лет, по-моему, спектакль шел. Они объехали весь мир.
«Главный»
- А Геннадий с ними ездил?
Евгения Жукова:
- Нет, он так ни разу и не побывал за границей. Его звали и в Германию, и в Америку, и в Израиль. Но он дико не любил собирать бумажки. В 2004-м пришел вызов из Германии - пригласили с концертами на какой-то большой фестиваль. Он собрался было ехать, но отказали немцы, без объяснения причин. Мы долго думали, почему. Может быть, это было связано с армией, он служил на границе с Ираном, и у него была подписка о неприменении боевых искусств, которыми он владел.
«Главный»:
- Что за боевые искусства?
Евгения Жукова:
- Он занимался каратэ. Был командиром взвода.
Владимир Ершов:
- В 2008 году мы с Жуковым получили по голове прямо у моих дверей. В нас пшикнули газом. Сначала в него, а потом, когда я вышел из двери, то и в меня. Я очнулся в палате БСМП. Подстерегали Жукова, хотели ограбить. Нашли 150 рублей. Больше у него не было.
«Главный»:
- Он производил впечатление человека состоятельного?
Владимир Ершов:
- Да, он был в белом костюме. И вышел ночью в магазин за чакушкой... У нас вместо лиц было мясо. Геннадий не стал ложиться в больницу, а я лег, потому что мне досталось больше. Я же большой и опасный.
Евгения Жукова:
- Взять было абсолютно нечего. Только корочки Союза писателей.
Владимир Ершов:
- Самое смешное, не взяли и водку.
Евгения Жукова:
- Сразу после армии Геннадий не удержался и все-таки побил человека. И попал в милицию. Его вытаскивал папа его подруги, который был каким-то военным начальником. Он приехал и забрал Геннадия из милиции. И все. Больше знаний по каратэ он не применял, потому что боялся убить. Один раз пришел сильно побитый. Говорит, что их было пять человек. А он лежал и ждал, когда же они устанут.
«Главный»:
- В 1988-1989 годах Геннадий и Виталий Калашников стали постепенно перебираться в Москву. Что это было за время?
Евгения Жукова:
- В 1989 году я поехала с ним на гастроли... К тому времени у него появился продюсер, он и загнал его. Два концерта в день... Год он точно поездил, а потом не выдержал такого режима и отказался. Геннадий работал на полную катушку. И, конечно, ему было тяжело.
«Главный»:
- Период интенсивных гастролей поправил его материальное положение?
Евгения Жукова:
- После тех гастролей он купил мне два велосипеда. И что-то еще, уже не помню.
Владимир Ершов:
- В 2008-м, когда он окончательно вернулся из Москвы и жил у Чеснока (заместитель директора «Танаиса». - «Главный»), мы провели с ним вместе целые сутки. Спали на одном диване, потому что у меня в домике не было электричества, а он отапливался калорифером. Конец ноября, холодно. Я пришел и сказал ему: «Двигайся, я тут спать буду». И сутки или даже больше мы трепались, чаи распивали, курили... Почему он вернулся? Видимо, они друг друга не приняли. Московская суета была не для него. Суета его стала пожирать, и он решил от нее избавиться.
«Главный»:
- Много осталось вещей в память об отце?
Евгения Жукова:
- Очень мало. Гитара, рукописи и поделки, которые он сам делал - часы кожаные, портсигар кожаный с камнями, он делал из кожи красивые вещи с камешками. Шляпа и красный шарфик остались.
Владимир Ершов:
- У меня в кабинете висит его джинсовый комбинезон. На меня он мал. Был бы впору, я бы носил. Любил он этот комбинезон. Остался автопортрет, он прекрасно рисовал... Кстати, помню, как Жуков в Танаисе порвал струны и разбил гитару.
Евгения Жукова:
- Чью гитару он разбил?
Владимир Ершов:
- Свою.
Евгения Жукова:
- Свою он разбил в Москве.
Владимир Ершов:
- Значит, это была другая... У него уже тогда палец болел. А его попросили спеть перед гостем - приехал волынщик из Шотландии. Закусочка, водочка, елы-палы, туда-сюда. Жуков стал играть, у него не получилось, он вспыхнул, взъерепенился, порвал струны, а потом взял и разбил гитару. Волынщик охренел. Он такого никогда не видел.
Евгения Жукова:
- Наверное, это была какая-то проходная гитара.
Владимир Ершов:
- Ну конечно.
Евгения Жукова:
- У него был инструмент, на котором он очень долго играл. Он его в 1994 году разбил в Москве. И очень сильно страдал. «Моя девочка!» Это был, видимо, какой-то акт прощания с песенным творчеством. Ему было тяжело петь, а предстоял концерт. Потом была долгая эпопея с покупкой новой гитары. Но это была уже не его гитара. Как он ее ни переделывал, ничего не получалось...
«Главный»:
- Прощание с песенным творчеством?
Евгения Жукова:
- Он сказал: «Я все написал». Какая-то внутренняя масса была им освоена. Мне кажется, что основные свои стихи он сочинил в 1983-1985 годах.
«Главный»:
- Как можно жить после того, как ты уже все написал?
Евгения Жукова:
- А он и не собирался долго жить. В какой-то момент он, наверное, потерял стимул к жизни. Хотя под конец у него появились стихи - «Окно», «А он все пьет и да поет», «Прикосновения». Но, видимо, он чувствовал, что все сказал. Выписался. Меня он лет десять готовил к своей смерти. Говорил, что не хочет жить, собирается умирать. Лет с сорока двух. В эстетике будущей смерти он не просто писал, он жил в будущей смерти. У него было ощущение невечности себя, но вечности слова... Сорок два года он встречал в Танаисе. Он знал, что придут люди, заставят его петь. А он этого не хотел. И я ему предложила: давай сделаем куклу Жукова, наденем на нее шляпу, шарф. И поставим кассету. Пусть Геннадий поет с кассеты. А другой Гена будет в это время общаться с друзьями. Мы сделали куклу, поставили кассету. Люди приезжали, а Жукова нет. Сначала все обижались: где он? Мы объясняли: подождите до первой звезды, еще не родился. Так прошел день рождения. Ну, конечно, он потом пришел к гостям пообщаться.
«Главный»:
- Как вы думаете, Геннадий был доволен тем, как сложилась его жизнь?
Евгения Жукова:
- Я думаю, он знал, на что идет. Он самопрезентовался в стихах. Дополнить что-то трудно. Доволен ли он был этим? Думаю, да. От него всегда исходило ощущение спокойствия. Он прожил им самим написанную историю. В рамках мифа о себе, который он же и придумал.
«Главный»:
- Как бы вы сформулировали этот миф?
Евгения Жукова:
- Он был погружен в античную философию. Диоген... Человек, пьющий с руки, живущий в бочке... Все свое ношу с собой... Дом, как он говорил, это место, через которое проходит охотник. Так он и прожил.
«Главный»:
- А у него был когда-нибудь свой настоящий дом?
Евгения Жукова:
- Каждый закуток Танаиса он считал своим домом. И очень болезненно отнесся к сносу бунгало, где он когда-то жил. Для него это место было родиной. Там он был самим собой, там он ощущал себя в своей стихии.
«Главный»:
- А у него была трудовая книжка?
Евгения Жукова:
- Там такие смешные записи. Завод «Электроаппарат», театр. Есть запись о работе в Танаисе... Всего не упомнишь.
«Главный»:
- А в последние годы, где он числился?
Евгения Жукова:
- В Танаисе. Кажется, электриком. Понятно, что все это было ради выживания. Все равно люди приезжали посмотреть на Геннадия Жукова - поэта, а не на Геннадия Жукова - электрика.
Владимир Ершов:
- В последнее время он жил у Чеснока во флигеле, рядом со мной. У Геннадия было намоленное место под моим орехом. Там стояла кровать с панцырной сеткой, он на ней спал. Под рукой у него всегда была бутылка с водкой. А потом мне не хватило уголка для строительства печки, я взял «болгарку» и порезал эту кровать. Жуков матюкался: как ты можешь... За последний год он постарел лет на тридцать. Порвал жилу и не мог играть на гитаре. Зубы вставил перед самой смертью. Его кондратий, инсульт, один раз хватил... Я подарил ему палочку.
Евгения Жукова:
- Последние два года он жил в Танаисе и здесь, в Ростове, у Виталия Федорова. Виталий записал два альбома - на одном Геннадий поет свои старые вещи старческим голосом, второй - «Не своим голосом» записали наши друзья-музыканты. Он был поглощен этой записью.
Владимир Ершов:
- Конечно, у поэта всегда есть предчувствие конечной остановки... Но когда она еще произойдет... Он собирался ехать в Америку. Его все время куда-то приглашали, его все хотели видеть, слышать или просто руками трогать. Но не получилось... Но, я думаю, человеческая сущность не исчезает, как пар. Потусторонние силы есть. Сижу я звоню, посылаю эсэмэски: «Жуков умер». Потом рассылаю эсэмэски: «Похороны во столько-то». И вдруг у меня с потолка потекла вода. Просто потекла вода. Я выскочил во дворик, стучу в окна соседу сверху. Что у тебя там течет? А у соседа в этом месте сухо и пыльно. У другого соседа тоже сухо. А у меня - капли, тазик поставил. Жуков это сотворил, гадский папа... Там неоткуда воде течь.
Евгения Жукова:
- А в день похорон он заглушил машину напротив танаисского кургана. Бензин кончился. Хотел, чтобы его тело постояло рядом с курганом.
Владимир Ершов:
- Утром машину залили бензином.
Евгения Жукова:
- Куда бензин делся?
Владимир Ершов:
- Стояла жара, хотя был декабрь. Жучки летали. Я склонен думать, что люди после смерти обретают другую форму, другой формат.
Геннадий Жуков умер 2 декабря 2008 года от разрыва брюшной аорты. По словам поэта Виталия Калашникова, их пригласили в большое турне по Америке. Для этого за полтора миллиона купили трехэтажный автобус - проехать по всем крупным городам.
Калашников записал тогда в своем живом журнале: «Я нашел в Москве дурку для миллионеров, где даже для нянечек кастинг проводится. В турне ехать он согласился (я год его упрашивал), но насчет дурки сказал, что подумает - за несколько часов до смерти. Он позвонил Наташке (Наталья Стрюкова, гражданская жена Геннадия. - «Главный»), сказал, что пойду но-шпу найду, что-то живот болит. Но не дошел... Эта была не обязательно мучительная смерть, он мог просто уснуть, и отлететь. Пьяный не был. В гробу выглядел, как Будда. Перед смертью объяснялся Наташке в любви, они что-то так миловались в последние недели друг с другом, друг другу в любви объяснялись».
Геннадия Жукова похоронили на кладбище в Недвиговке. Зимой 2012 года рядом с его могилой появилась еще одна - Виталия Калашникова.
«Главный» встретился с дочерью и другом Геннадия Жукова и попытался вместе с ними реконструировать обстоятельства жизни и смерти известного ростовского барда.
Кто такой.
Геннадий Викторович Жуков родился 4 сентября 1955 года в Ростове-на-Дону - российский поэт, бард, один из основателей поэтической группы «Заозёрная школа» (Геннадий Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Владимир Ершов, Александр Брунько). Стихи переведены на 6 языков. Автор либретто спектакля «Собаки» - одного из самых долгоиграющих в истории Ростовского молодежного театра: в репертуаре «Собаки» продержались 15 лет.
О себе в «Совсем краткой биографии» Геннадий написал: «Бард, поэт, из-за стихотворения «Иван Идульгеныч», посвященного Ивану Афанасьичу Бондаренко, первому секретарю обкома, и ряда других проказ на этой почве, бежал сам на берега Меотиды(оно же Азовское море). Совсем не жаловался, разве что бесснежной зимой, мокрой весной, душным летом и мерзкой осенью».
На мегапортале «Барды» о нем сказано буквально следующее: «Геннадий Жуков - один из основоположников жанра, известного теперь как «бард-рок».
Умер 2 декабря 2008 года. Похоронен на кладбище хутора Недвиговка (Танаис).
«Главный»:
- Так как вы познакомились с Геннадием?
Евгения Жукова:
- Это случилось лет в 12-13... С Геннадием-поэтом я познакомилась, когда стала ездить с ним на гастроли, видела, как он работает на сцене. По два концерта в день. К тому моменту, когда в школе меня спрашивали, кто твой отец, я отвечала: папа - поэт. На эти слова у окружающих была странная реакция. Я помню, что он даже как-то пришел в школу и говорил с учительницей по литературе. Она прониклась к нему доверием.
Владимир Ершов:
- 1976 год. Я работал в ТЮЗе художником... Монтировщики, таская декорации, бывало, что-то зацепят, что-то поцарапают. А я в толстовке с баночкой и кисточкой хожу и замазываю их царапины. Там мазочек, тут мазочек. И вдруг смотрю, на меня прет какой-то пацан небольшого роста с во-о-от такими глазами, несет какую-то агутину метра четыре и на меня смотрит. Я у него спрашиваю: «Ну как вам этот вечный праздник, молодой человек?» Потом пригласил его к себе в мастерскую, на третий этаж. А там у меня Инга Маневич, Женина мама, работала. Инга его тут же послала за пивом. Геннадий стал захаживать к нам, на Ингу посматривать. Оказалось, что он на гитарке играет, стишки пишет.
Жуков был могучим парнем. И когда он уволился из театра, на его место взяли двух дохлых поэтов - Брунько и Бондаревского, монтировщиками сцены. Они выглядели Дон Кихотами на фоне Жукова - Санчо Пансы, прожорливого нормального чувака, который мог таскать тяжести. Я Жукова с ними и познакомил. А потом с 80-го мы все уехали в Танаис. В Танаисе мы стали «степенными» поэтами. От слова степь... Стали по-спартански жить. Жуков был электриком, я стеклил, по осени вставлял стекла в разбитые окна. Брунько и Бондаревский были на подхвате, но они были неусердными работниками. Хотя, если честно, мы все хотели сачкануть... Иногда у нас с Жуковым наступал алкогольный день. Покупали самогонки, наливали в круглую фляжку из нержавейки. Жуков вешал ее на пузо. Мы в одних шортах шли по Недвиговке, там, где живут рыбаки, пьяницы. Мы заходили в хату, принимали по стопочке. Нас угощали рыбой. Посидим, выпьем, поедим рыбки, погутарим, идем дальше. Совершали круиз по всем рыбацким хаткам и становились пьяными, веселыми и сытыми. Зимой питались чем бог пошлет, что друзья привезут. Однажды знакомые пилоты принесли мне два мешка сои. Они сою обрабатывали, им ее же и выдали в качестве оплаты за труд. Мы из сои и муку делали, и кашу варили. На подножном корме мы прожили два года.
«Главный»:
- Если мне не изменяет память, у Геннадия радиотехническое образование.
Евгения Жукова:
- Да, он закончил ростовский радиотехникум... Геннадий в Танаисе работал и сторожем, и радиотехником, и электриком. Помню, что он сделал некий агрегат из старого комбика, шедевр радиотехники. В агрегате был и проигрыватель пластинок, и кассетник, и радио. Детям он ставил на ночь пластинку сказок, и мы под нее засыпали. Куда делся агрегат, я не знаю... Он все время что-то починял, у него была любовь к этому делу и какое-то понимание, как это все работает...
Владимир Ершов:
- Рукастый был человек. Дома, на Журавлева, он сделал робота - получился ящик типа «Ригонды». Ящик на колесиках ездил по квартире, в него были вмонтированы магнитофон, приемник, таймер, телефон. Робот мог заварить кофе, разбудить.
«Главный»:
- Чтобы в восьмидесятые годы объявить себя поэтом, уйти со службы, переехать в Танаис, надо было быть достаточно смелым человеком. Геннадию повезло, началась перестройка, вышла книжка стихов.
Евгения Жукова:
- Они издавали ее на свои средства, по подписке. Желающие сдавали по рублю. Все его книжки так изданы. У меня даже сохранился листочек с указанием, кто прислал рубль. И последняя посмертная книга также выходила. Ее долго готовили - три года, Геннадий говорил, эта книга выйдет после него. И на эту книжку собрали деньги друзья.
Владимир Ершов:
- Знаете, когда я в Жукова поверил по-настоящему и сразу поставил после Высоцкого на третье место - на первом Окуджава? В 1979-м, когда он спел песню «Речитатив о флейте». Я понял, что это художник, без дураков.
«Главный»:
- Он называл себя рок-бардом. Тем самым он хотел отделить себя от просто бардов?
Евгения Жукова:
- Он в шутку называл себя рок-бардом, потому что не нашел какого-то термина для себя. Он говорил, что он поэт, акын. «Я пою сложную поэзию, пытаюсь положить ее на музыку». Он сам не знал, в каком жанре поет Геннадий Жуков... Но говорить, что он основоположник бард-рока - глупо. В это же время существовали Башлачев, Янка Дягилева. Он был с ними знаком. Очень сильно переживал, когда ушли эти молодые ребята.
«Главный»:
- Рок-опера «Собаки», для которой он написал либретто, была, наверное, первой в СССР.
Евгения Жукова:
- Ему это было близко: рок-опера, молодежная тематика. Сам процесс ему был интересен - песни создавались общими усилиями. Гена придумывал музыкальную основу, а композитор Негримовский со своими музыкантами перекладывал ее на свои инструменты. Пятнадцать лет, по-моему, спектакль шел. Они объехали весь мир.
«Главный»
- А Геннадий с ними ездил?
Евгения Жукова:
- Нет, он так ни разу и не побывал за границей. Его звали и в Германию, и в Америку, и в Израиль. Но он дико не любил собирать бумажки. В 2004-м пришел вызов из Германии - пригласили с концертами на какой-то большой фестиваль. Он собрался было ехать, но отказали немцы, без объяснения причин. Мы долго думали, почему. Может быть, это было связано с армией, он служил на границе с Ираном, и у него была подписка о неприменении боевых искусств, которыми он владел.
«Главный»:
- Что за боевые искусства?
Евгения Жукова:
- Он занимался каратэ. Был командиром взвода.
Владимир Ершов:
- В 2008 году мы с Жуковым получили по голове прямо у моих дверей. В нас пшикнули газом. Сначала в него, а потом, когда я вышел из двери, то и в меня. Я очнулся в палате БСМП. Подстерегали Жукова, хотели ограбить. Нашли 150 рублей. Больше у него не было.
«Главный»:
- Он производил впечатление человека состоятельного?
Владимир Ершов:
- Да, он был в белом костюме. И вышел ночью в магазин за чакушкой... У нас вместо лиц было мясо. Геннадий не стал ложиться в больницу, а я лег, потому что мне досталось больше. Я же большой и опасный.
Евгения Жукова:
- Взять было абсолютно нечего. Только корочки Союза писателей.
Владимир Ершов:
- Самое смешное, не взяли и водку.
Евгения Жукова:
- Сразу после армии Геннадий не удержался и все-таки побил человека. И попал в милицию. Его вытаскивал папа его подруги, который был каким-то военным начальником. Он приехал и забрал Геннадия из милиции. И все. Больше знаний по каратэ он не применял, потому что боялся убить. Один раз пришел сильно побитый. Говорит, что их было пять человек. А он лежал и ждал, когда же они устанут.
«Главный»:
- В 1988-1989 годах Геннадий и Виталий Калашников стали постепенно перебираться в Москву. Что это было за время?
Евгения Жукова:
- В 1989 году я поехала с ним на гастроли... К тому времени у него появился продюсер, он и загнал его. Два концерта в день... Год он точно поездил, а потом не выдержал такого режима и отказался. Геннадий работал на полную катушку. И, конечно, ему было тяжело.
«Главный»:
- Период интенсивных гастролей поправил его материальное положение?
Евгения Жукова:
- После тех гастролей он купил мне два велосипеда. И что-то еще, уже не помню.
Владимир Ершов:
- В 2008-м, когда он окончательно вернулся из Москвы и жил у Чеснока (заместитель директора «Танаиса». - «Главный»), мы провели с ним вместе целые сутки. Спали на одном диване, потому что у меня в домике не было электричества, а он отапливался калорифером. Конец ноября, холодно. Я пришел и сказал ему: «Двигайся, я тут спать буду». И сутки или даже больше мы трепались, чаи распивали, курили... Почему он вернулся? Видимо, они друг друга не приняли. Московская суета была не для него. Суета его стала пожирать, и он решил от нее избавиться.
«Главный»:
- Много осталось вещей в память об отце?
Евгения Жукова:
- Очень мало. Гитара, рукописи и поделки, которые он сам делал - часы кожаные, портсигар кожаный с камнями, он делал из кожи красивые вещи с камешками. Шляпа и красный шарфик остались.
Владимир Ершов:
- У меня в кабинете висит его джинсовый комбинезон. На меня он мал. Был бы впору, я бы носил. Любил он этот комбинезон. Остался автопортрет, он прекрасно рисовал... Кстати, помню, как Жуков в Танаисе порвал струны и разбил гитару.
Евгения Жукова:
- Чью гитару он разбил?
Владимир Ершов:
- Свою.
Евгения Жукова:
- Свою он разбил в Москве.
Владимир Ершов:
- Значит, это была другая... У него уже тогда палец болел. А его попросили спеть перед гостем - приехал волынщик из Шотландии. Закусочка, водочка, елы-палы, туда-сюда. Жуков стал играть, у него не получилось, он вспыхнул, взъерепенился, порвал струны, а потом взял и разбил гитару. Волынщик охренел. Он такого никогда не видел.
Евгения Жукова:
- Наверное, это была какая-то проходная гитара.
Владимир Ершов:
- Ну конечно.
Евгения Жукова:
- У него был инструмент, на котором он очень долго играл. Он его в 1994 году разбил в Москве. И очень сильно страдал. «Моя девочка!» Это был, видимо, какой-то акт прощания с песенным творчеством. Ему было тяжело петь, а предстоял концерт. Потом была долгая эпопея с покупкой новой гитары. Но это была уже не его гитара. Как он ее ни переделывал, ничего не получалось...
«Главный»:
- Прощание с песенным творчеством?
Евгения Жукова:
- Он сказал: «Я все написал». Какая-то внутренняя масса была им освоена. Мне кажется, что основные свои стихи он сочинил в 1983-1985 годах.
«Главный»:
- Как можно жить после того, как ты уже все написал?
Евгения Жукова:
- А он и не собирался долго жить. В какой-то момент он, наверное, потерял стимул к жизни. Хотя под конец у него появились стихи - «Окно», «А он все пьет и да поет», «Прикосновения». Но, видимо, он чувствовал, что все сказал. Выписался. Меня он лет десять готовил к своей смерти. Говорил, что не хочет жить, собирается умирать. Лет с сорока двух. В эстетике будущей смерти он не просто писал, он жил в будущей смерти. У него было ощущение невечности себя, но вечности слова... Сорок два года он встречал в Танаисе. Он знал, что придут люди, заставят его петь. А он этого не хотел. И я ему предложила: давай сделаем куклу Жукова, наденем на нее шляпу, шарф. И поставим кассету. Пусть Геннадий поет с кассеты. А другой Гена будет в это время общаться с друзьями. Мы сделали куклу, поставили кассету. Люди приезжали, а Жукова нет. Сначала все обижались: где он? Мы объясняли: подождите до первой звезды, еще не родился. Так прошел день рождения. Ну, конечно, он потом пришел к гостям пообщаться.
«Главный»:
- Как вы думаете, Геннадий был доволен тем, как сложилась его жизнь?
Евгения Жукова:
- Я думаю, он знал, на что идет. Он самопрезентовался в стихах. Дополнить что-то трудно. Доволен ли он был этим? Думаю, да. От него всегда исходило ощущение спокойствия. Он прожил им самим написанную историю. В рамках мифа о себе, который он же и придумал.
«Главный»:
- Как бы вы сформулировали этот миф?
Евгения Жукова:
- Он был погружен в античную философию. Диоген... Человек, пьющий с руки, живущий в бочке... Все свое ношу с собой... Дом, как он говорил, это место, через которое проходит охотник. Так он и прожил.
«Главный»:
- А у него был когда-нибудь свой настоящий дом?
Евгения Жукова:
- Каждый закуток Танаиса он считал своим домом. И очень болезненно отнесся к сносу бунгало, где он когда-то жил. Для него это место было родиной. Там он был самим собой, там он ощущал себя в своей стихии.
«Главный»:
- А у него была трудовая книжка?
Евгения Жукова:
- Там такие смешные записи. Завод «Электроаппарат», театр. Есть запись о работе в Танаисе... Всего не упомнишь.
«Главный»:
- А в последние годы, где он числился?
Евгения Жукова:
- В Танаисе. Кажется, электриком. Понятно, что все это было ради выживания. Все равно люди приезжали посмотреть на Геннадия Жукова - поэта, а не на Геннадия Жукова - электрика.
Владимир Ершов:
- В последнее время он жил у Чеснока во флигеле, рядом со мной. У Геннадия было намоленное место под моим орехом. Там стояла кровать с панцырной сеткой, он на ней спал. Под рукой у него всегда была бутылка с водкой. А потом мне не хватило уголка для строительства печки, я взял «болгарку» и порезал эту кровать. Жуков матюкался: как ты можешь... За последний год он постарел лет на тридцать. Порвал жилу и не мог играть на гитаре. Зубы вставил перед самой смертью. Его кондратий, инсульт, один раз хватил... Я подарил ему палочку.
Евгения Жукова:
- Последние два года он жил в Танаисе и здесь, в Ростове, у Виталия Федорова. Виталий записал два альбома - на одном Геннадий поет свои старые вещи старческим голосом, второй - «Не своим голосом» записали наши друзья-музыканты. Он был поглощен этой записью.
Владимир Ершов:
- Конечно, у поэта всегда есть предчувствие конечной остановки... Но когда она еще произойдет... Он собирался ехать в Америку. Его все время куда-то приглашали, его все хотели видеть, слышать или просто руками трогать. Но не получилось... Но, я думаю, человеческая сущность не исчезает, как пар. Потусторонние силы есть. Сижу я звоню, посылаю эсэмэски: «Жуков умер». Потом рассылаю эсэмэски: «Похороны во столько-то». И вдруг у меня с потолка потекла вода. Просто потекла вода. Я выскочил во дворик, стучу в окна соседу сверху. Что у тебя там течет? А у соседа в этом месте сухо и пыльно. У другого соседа тоже сухо. А у меня - капли, тазик поставил. Жуков это сотворил, гадский папа... Там неоткуда воде течь.
Евгения Жукова:
- А в день похорон он заглушил машину напротив танаисского кургана. Бензин кончился. Хотел, чтобы его тело постояло рядом с курганом.
Владимир Ершов:
- Утром машину залили бензином.
Евгения Жукова:
- Куда бензин делся?
Владимир Ершов:
- Стояла жара, хотя был декабрь. Жучки летали. Я склонен думать, что люди после смерти обретают другую форму, другой формат.
Геннадий Жуков умер 2 декабря 2008 года от разрыва брюшной аорты. По словам поэта Виталия Калашникова, их пригласили в большое турне по Америке. Для этого за полтора миллиона купили трехэтажный автобус - проехать по всем крупным городам.
Калашников записал тогда в своем живом журнале: «Я нашел в Москве дурку для миллионеров, где даже для нянечек кастинг проводится. В турне ехать он согласился (я год его упрашивал), но насчет дурки сказал, что подумает - за несколько часов до смерти. Он позвонил Наташке (Наталья Стрюкова, гражданская жена Геннадия. - «Главный»), сказал, что пойду но-шпу найду, что-то живот болит. Но не дошел... Эта была не обязательно мучительная смерть, он мог просто уснуть, и отлететь. Пьяный не был. В гробу выглядел, как Будда. Перед смертью объяснялся Наташке в любви, они что-то так миловались в последние недели друг с другом, друг другу в любви объяснялись».
Геннадия Жукова похоронили на кладбище в Недвиговке. Зимой 2012 года рядом с его могилой появилась еще одна - Виталия Калашникова.
Культ личности
Опыт выживания поэта в российских условиях.
«Главный» встретился с дочерью и другом Геннадия Жукова и попытался вместе с ними реконструировать обстоятельства жизни и смерти известного ростовского барда.
Текст Сергея Медведева.
Фото из архива Евгении Жуковой и.....
Кто такой.
Геннадий Викторович Жуков родился 4 сентября 1955 года в Ростове-на-Дону - российский поэт, бард, один из основателей поэтической группы «Заозёрная школа» (Геннадий Жуков, Виталий Калашников, Игорь Бондаревский, Владимир Ершов, Александр Брунько). Стихи переведены на 6 языков. Автор либретто спектакля «Собаки» - одного из самых долгоиграющих в истории Ростовского молодежного театра: в репертуаре «Собаки» продержались 15 лет.
О себе в «Совсем краткой биографии» Геннадий написал: «Бард, поэт, из-за стихотворения «Иван Идульгеныч», посвященного Ивану Афанасьичу Бондаренко, первому секретарю обкома, и ряда других проказ на этой почве, бежал сам на берега Меотиды(оно же Азовское море). Совсем не жаловался, разве что бесснежной зимой, мокрой весной, душным летом и мерзкой осенью».
На мегапортале «Барды» о нем сказано буквально следующее: «Геннадий Жуков - один из основоположников жанра, известного теперь как «бард-рок».
Умер 2 декабря 2008 года. Похоронен на кладбище хутора Недвиговка (Танаис).
«Главный»:
- Так как вы познакомились с Геннадием?
Евгения Жукова:
- Это случилось лет в 12-13... С Геннадием-поэтом я познакомилась, когда стала ездить с ним на гастроли, видела, как он работает на сцене. По два концерта в день. К тому моменту, когда в школе меня спрашивали, кто твой отец, я отвечала: папа - поэт. На эти слова у окружающих была странная реакция. Я помню, что он даже как-то пришел в школу и говорил с учительницей по литературе. Она прониклась к нему доверием.
Владимир Ершов:
- 1976 год. Я работал в ТЮЗе художником... Монтировщики, таская декорации, бывало, что-то зацепят, что-то поцарапают. А я в толстовке с баночкой и кисточкой хожу и замазываю их царапины. Там мазочек, тут мазочек. И вдруг смотрю, на меня прет какой-то пацан небольшого роста с во-о-от такими глазами, несет какую-то агутину метра четыре и на меня смотрит. Я у него спрашиваю: «Ну как вам этот вечный праздник, молодой человек?» Потом пригласил его к себе в мастерскую, на третий этаж. А там у меня Инга Маневич, Женина мама, работала. Инга его тут же послала за пивом. Геннадий стал захаживать к нам, на Ингу посматривать. Оказалось, что он на гитарке играет, стишки пишет.
Жуков был могучим парнем. И когда он уволился из театра, на его место взяли двух дохлых поэтов - Брунько и Бондаревского, монтировщиками сцены. Они выглядели Дон Кихотами на фоне Жукова - Санчо Пансы, прожорливого нормального чувака, который мог таскать тяжести. Я Жукова с ними и познакомил. А потом с 80-го мы все уехали в Танаис. В Танаисе мы стали «степенными» поэтами. От слова степь... Стали по-спартански жить. Жуков был электриком, я стеклил, по осени вставлял стекла в разбитые окна. Брунько и Бондаревский были на подхвате, но они были неусердными работниками. Хотя, если честно, мы все хотели сачкануть... Иногда у нас с Жуковым наступал алкогольный день. Покупали самогонки, наливали в круглую фляжку из нержавейки. Жуков вешал ее на пузо. Мы в одних шортах шли по Недвиговке, там, где живут рыбаки, пьяницы. Мы заходили в хату, принимали по стопочке. Нас угощали рыбой. Посидим, выпьем, поедим рыбки, погутарим, идем дальше. Совершали круиз по всем рыбацким хаткам и становились пьяными, веселыми и сытыми. Зимой питались чем бог пошлет, что друзья привезут. Однажды знакомые пилоты принесли мне два мешка сои. Они сою обрабатывали, им ее же и выдали в качестве оплаты за труд. Мы из сои и муку делали, и кашу варили. На подножном корме мы прожили два года.
«Главный»:
- Если мне не изменяет память, у Геннадия радиотехническое образование.
Евгения Жукова:
- Да, он закончил ростовский радиотехникум... Геннадий в Танаисе работал и сторожем, и радиотехником, и электриком. Помню, что он сделал некий агрегат из старого комбика, шедевр радиотехники. В агрегате был и проигрыватель пластинок, и кассетник, и радио. Детям он ставил на ночь пластинку сказок, и мы под нее засыпали. Куда делся агрегат, я не знаю... Он все время что-то починял, у него была любовь к этому делу и какое-то понимание, как это все работает...
Владимир Ершов:
- Рукастый был человек. Дома, на Журавлева, он сделал робота - получился ящик типа «Ригонды». Ящик на колесиках ездил по квартире, в него были вмонтированы магнитофон, приемник, таймер, телефон. Робот мог заварить кофе, разбудить.
«Главный»:
- Чтобы в восьмидесятые годы объявить себя поэтом, уйти со службы, переехать в Танаис, надо было быть достаточно смелым человеком. Геннадию повезло, началась перестройка, вышла книжка стихов.
Евгения Жукова:
- Они издавали ее на свои средства, по подписке. Желающие сдавали по рублю. Все его книжки так изданы. У меня даже сохранился листочек с указанием, кто прислал рубль. И последняя посмертная книга также выходила. Ее долго готовили - три года, Геннадий говорил, эта книга выйдет после него. И на эту книжку собрали деньги друзья.
Владимир Ершов:
- Знаете, когда я в Жукова поверил по-настоящему и сразу поставил после Высоцкого на третье место - на первом Окуджава? В 1979-м, когда он спел песню «Речитатив о флейте». Я понял, что это художник, без дураков.
«Главный»:
- Он называл себя рок-бардом. Тем самым он хотел отделить себя от просто бардов?
Евгения Жукова:
- Он в шутку называл себя рок-бардом, потому что не нашел какого-то термина для себя. Он говорил, что он поэт, акын. «Я пою сложную поэзию, пытаюсь положить ее на музыку». Он сам не знал, в каком жанре поет Геннадий Жуков... Но говорить, что он основоположник бард-рока - глупо. В это же время существовали Башлачев, Янка Дягилева. Он был с ними знаком. Очень сильно переживал, когда ушли эти молодые ребята.
«Главный»:
- Рок-опера «Собаки», для которой он написал либретто, была, наверное, первой в СССР.
Евгения Жукова:
- Ему это было близко: рок-опера, молодежная тематика. Сам процесс ему был интересен - песни создавались общими усилиями. Гена придумывал музыкальную основу, а композитор Негримовский со своими музыкантами перекладывал ее на свои инструменты. Пятнадцать лет, по-моему, спектакль шел. Они объехали весь мир.
«Главный»
- А Геннадий с ними ездил?
Евгения Жукова:
- Нет, он так ни разу и не побывал за границей. Его звали и в Германию, и в Америку, и в Израиль. Но он дико не любил собирать бумажки. В 2004-м пришел вызов из Германии - пригласили с концертами на какой-то большой фестиваль. Он собрался было ехать, но отказали немцы, без объяснения причин. Мы долго думали, почему. Может быть, это было связано с армией, он служил на границе с Ираном, и у него была подписка о неприменении боевых искусств, которыми он владел.
«Главный»:
- Что за боевые искусства?
Евгения Жукова:
- Он занимался каратэ. Был командиром взвода.
Владимир Ершов:
- В 2008 году мы с Жуковым получили по голове прямо у моих дверей. В нас пшикнули газом. Сначала в него, а потом, когда я вышел из двери, то и в меня. Я очнулся в палате БСМП. Подстерегали Жукова, хотели ограбить. Нашли 150 рублей. Больше у него не было.
«Главный»:
- Он производил впечатление человека состоятельного?
Владимир Ершов:
- Да, он был в белом костюме. И вышел ночью в магазин за чакушкой... У нас вместо лиц было мясо. Геннадий не стал ложиться в больницу, а я лег, потому что мне досталось больше. Я же большой и опасный.
Евгения Жукова:
- Взять было абсолютно нечего. Только корочки Союза писателей.
Владимир Ершов:
- Самое смешное, не взяли и водку.
Евгения Жукова:
- Сразу после армии Геннадий не удержался и все-таки побил человека. И попал в милицию. Его вытаскивал папа его подруги, который был каким-то военным начальником. Он приехал и забрал Геннадия из милиции. И все. Больше знаний по каратэ он не применял, потому что боялся убить. Один раз пришел сильно побитый. Говорит, что их было пять человек. А он лежал и ждал, когда же они устанут.
«Главный»:
- В 1988-1989 годах Геннадий и Виталий Калашников стали постепенно перебираться в Москву. Что это было за время?
Евгения Жукова:
- В 1989 году я поехала с ним на гастроли... К тому времени у него появился продюсер, он и загнал его. Два концерта в день... Год он точно поездил, а потом не выдержал такого режима и отказался. Геннадий работал на полную катушку. И, конечно, ему было тяжело.
«Главный»:
- Период интенсивных гастролей поправил его материальное положение?
Евгения Жукова:
- После тех гастролей он купил мне два велосипеда. И что-то еще, уже не помню.
Владимир Ершов:
- В 2008-м, когда он окончательно вернулся из Москвы и жил у Чеснока (заместитель директора «Танаиса». - «Главный»), мы провели с ним вместе целые сутки. Спали на одном диване, потому что у меня в домике не было электричества, а он отапливался калорифером. Конец ноября, холодно. Я пришел и сказал ему: «Двигайся, я тут спать буду». И сутки или даже больше мы трепались, чаи распивали, курили... Почему он вернулся? Видимо, они друг друга не приняли. Московская суета была не для него. Суета его стала пожирать, и он решил от нее избавиться.
«Главный»:
- Много осталось вещей в память об отце?
Евгения Жукова:
- Очень мало. Гитара, рукописи и поделки, которые он сам делал - часы кожаные, портсигар кожаный с камнями, он делал из кожи красивые вещи с камешками. Шляпа и красный шарфик остались.
Владимир Ершов:
- У меня в кабинете висит его джинсовый комбинезон. На меня он мал. Был бы впору, я бы носил. Любил он этот комбинезон. Остался автопортрет, он прекрасно рисовал... Кстати, помню, как Жуков в Танаисе порвал струны и разбил гитару.
Евгения Жукова:
- Чью гитару он разбил?
Владимир Ершов:
- Свою.
Евгения Жукова:
- Свою он разбил в Москве.
Владимир Ершов:
- Значит, это была другая... У него уже тогда палец болел. А его попросили спеть перед гостем - приехал волынщик из Шотландии. Закусочка, водочка, елы-палы, туда-сюда. Жуков стал играть, у него не получилось, он вспыхнул, взъерепенился, порвал струны, а потом взял и разбил гитару. Волынщик охренел. Он такого никогда не видел.
Евгения Жукова:
- Наверное, это была какая-то проходная гитара.
Владимир Ершов:
- Ну конечно.
Евгения Жукова:
- У него был инструмент, на котором он очень долго играл. Он его в 1994 году разбил в Москве. И очень сильно страдал. «Моя девочка!» Это был, видимо, какой-то акт прощания с песенным творчеством. Ему было тяжело петь, а предстоял концерт. Потом была долгая эпопея с покупкой новой гитары. Но это была уже не его гитара. Как он ее ни переделывал, ничего не получалось...
«Главный»:
- Прощание с песенным творчеством?
Евгения Жукова:
- Он сказал: «Я все написал». Какая-то внутренняя масса была им освоена. Мне кажется, что основные свои стихи он сочинил в 1983-1985 годах.
«Главный»:
- Как можно жить после того, как ты уже все написал?
Евгения Жукова:
- А он и не собирался долго жить. В какой-то момент он, наверное, потерял стимул к жизни. Хотя под конец у него появились стихи - «Окно», «А он все пьет и да поет», «Прикосновения». Но, видимо, он чувствовал, что все сказал. Выписался. Меня он лет десять готовил к своей смерти. Говорил, что не хочет жить, собирается умирать. Лет с сорока двух. В эстетике будущей смерти он не просто писал, он жил в будущей смерти. У него было ощущение невечности себя, но вечности слова... Сорок два года он встречал в Танаисе. Он знал, что придут люди, заставят его петь. А он этого не хотел. И я ему предложила: давай сделаем куклу Жукова, наденем на нее шляпу, шарф. И поставим кассету. Пусть Геннадий поет с кассеты. А другой Гена будет в это время общаться с друзьями. Мы сделали куклу, поставили кассету. Люди приезжали, а Жукова нет. Сначала все обижались: где он? Мы объясняли: подождите до первой звезды, еще не родился. Так прошел день рождения. Ну, конечно, он потом пришел к гостям пообщаться.
«Главный»:
- Как вы думаете, Геннадий был доволен тем, как сложилась его жизнь?
Евгения Жукова:
- Я думаю, он знал, на что идет. Он самопрезентовался в стихах. Дополнить что-то трудно. Доволен ли он был этим? Думаю, да. От него всегда исходило ощущение спокойствия. Он прожил им самим написанную историю. В рамках мифа о себе, который он же и придумал.
«Главный»:
- Как бы вы сформулировали этот миф?
Евгения Жукова:
- Он был погружен в античную философию. Диоген... Человек, пьющий с руки, живущий в бочке... Все свое ношу с собой... Дом, как он говорил, это место, через которое проходит охотник. Так он и прожил.
«Главный»:
- А у него был когда-нибудь свой настоящий дом?
Евгения Жукова:
- Каждый закуток Танаиса он считал своим домом. И очень болезненно отнесся к сносу бунгало, где он когда-то жил. Для него это место было родиной. Там он был самим собой, там он ощущал себя в своей стихии.
«Главный»:
- А у него была трудовая книжка?
Евгения Жукова:
- Там такие смешные записи. Завод «Электроаппарат», театр. Есть запись о работе в Танаисе... Всего не упомнишь.
«Главный»:
- А в последние годы, где он числился?
Евгения Жукова:
- В Танаисе. Кажется, электриком. Понятно, что все это было ради выживания. Все равно люди приезжали посмотреть на Геннадия Жукова - поэта, а не на Геннадия Жукова - электрика.
Владимир Ершов:
- В последнее время он жил у Чеснока во флигеле, рядом со мной. У Геннадия было намоленное место под моим орехом. Там стояла кровать с панцырной сеткой, он на ней спал. Под рукой у него всегда была бутылка с водкой. А потом мне не хватило уголка для строительства печки, я взял «болгарку» и порезал эту кровать. Жуков матюкался: как ты можешь... За последний год он постарел лет на тридцать. Порвал жилу и не мог играть на гитаре. Зубы вставил перед самой смертью. Его кондратий, инсульт, один раз хватил... Я подарил ему палочку.
Евгения Жукова:
- Последние два года он жил в Танаисе и здесь, в Ростове, у Виталия Федорова. Виталий записал два альбома - на одном Геннадий поет свои старые вещи старческим голосом, второй - «Не своим голосом» записали наши друзья-музыканты. Он был поглощен этой записью.
Владимир Ершов:
- Конечно, у поэта всегда есть предчувствие конечной остановки... Но когда она еще произойдет... Он собирался ехать в Америку. Его все время куда-то приглашали, его все хотели видеть, слышать или просто руками трогать. Но не получилось... Но, я думаю, человеческая сущность не исчезает, как пар. Потусторонние силы есть. Сижу я звоню, посылаю эсэмэски: «Жуков умер». Потом рассылаю эсэмэски: «Похороны во столько-то». И вдруг у меня с потолка потекла вода. Просто потекла вода. Я выскочил во дворик, стучу в окна соседу сверху. Что у тебя там течет? А у соседа в этом месте сухо и пыльно. У другого соседа тоже сухо. А у меня - капли, тазик поставил. Жуков это сотворил, гадский папа... Там неоткуда воде течь.
Евгения Жукова:
- А в день похорон он заглушил машину напротив танаисского кургана. Бензин кончился. Хотел, чтобы его тело постояло рядом с курганом.
Владимир Ершов:
- Утром машину залили бензином.
Евгения Жукова:
- Куда бензин делся?
Владимир Ершов:
- Стояла жара, хотя был декабрь. Жучки летали. Я склонен думать, что люди после смерти обретают другую форму, другой формат.
Геннадий Жуков умер 2 декабря 2008 года от разрыва брюшной аорты. По словам поэта Виталия Калашникова, их пригласили в большое турне по Америке. Для этого за полтора миллиона купили трехэтажный автобус - проехать по всем крупным городам.
Калашников записал тогда в своем живом журнале: «Я нашел в Москве дурку для миллионеров, где даже для нянечек кастинг проводится. В турне ехать он согласился (я год его упрашивал), но насчет дурки сказал, что подумает - за несколько часов до смерти. Он позвонил Наташке (Наталья Стрюкова, гражданская жена Геннадия. - «Главный»), сказал, что пойду но-шпу найду, что-то живот болит. Но не дошел... Эта была не обязательно мучительная смерть, он мог просто уснуть, и отлететь. Пьяный не был. В гробу выглядел, как Будда. Перед смертью объяснялся Наташке в любви, они что-то так миловались в последние недели друг с другом, друг другу в любви объяснялись».
Геннадия Жукова похоронили на кладбище в Недвиговке. Зимой 2012 года рядом с его могилой появилась еще одна - Виталия Калашникова.