Байкальские трагедии.
Знакомясь с архивами Забайкальского национального парка, наткнулся на интересные рукописи. Задал вопрос коллегам. Оказывается, отец нашего директора проработал на разных должностях в национальном парке более 20 лет с момента его основания - это и исполняющим обязанности директора, заместителем директора по охране и заместителем директора по туризму, рекреации и закончил свой трудовой путь в должности заместителя директора по науке. Защитил кандидатскую диссертацию. Награжден Почетным знаком «За заслуги в заповедном деле». Вместе с Мельниковым Владимиром Степановичем они создавали Забайкальский национальный парк - «Парк дикой природы». Общаясь в дальнейшем с данным человеком, я почерпнул много интересной информации о природе, людях, топонимике мест где теперь живу и работаю.
Евгений Дмитриевич в за годы работы опубликовал много научных статей, но мало кто знает, что он пишет и художественные рассказы. Ознакомившись с ними, я пришел в восторг, пришел к автору и начал доказывать необходимость их публикации. Со скрипом получил «благословение» и вот……..
Предисловие
Байкал - это название у большинства людей ассоциируется с уникальным, самым глубоким и древним пресноводным водоемом на Земле, с его чистой водой, обворожительными красотами, феноменальной привлекательностью и сакральностью.
Однако не об этих удивительных особенностях Байкала будет идти речь. Эти истории посвящены людям, проживающим на его берегах, и чьи судьбы связаны с этим священным морем-озером, людям которые на себе испытали всемогущую силу, власть и коварство Байкала. Это не придуманные истории. В их основе лежат реальные эпизоды из жизни тех, кто пережил и выдержал испытания, преподнесенные судьбой. Это истории из суровых будней простых мужиков - рыбаков и охотников, попавших в критические переплеты в тайге или на море и с честью перенесших выпавшие на их долю испытания. Это истории и о тех, кто морально или физически не был готов к суровым реальностям Байкала, о тех, для кого этот экзамен на мужество и волю оказались последними в жизни
Е.Д.Овдин
Двое в одной лодке.
Стояла редкая для ноября ясная и тихая погода. Лазурная гладь Байкала искрилась и переливалась под утренними лучами солнца. Чуть слышный шепот прибоя да редкие крики еще не отлетевших в теплые края чаек нарушали безмолвие заброшенного поселка бывшего рыборазводного завода.
Собаки, лениво развалившиеся на пожухлой траве, нежились под последними теплыми лучами уходящей осени. Выпавший ранее снег на открытых местах уже растаял и остатки его белыми лоскутами лежали только в тени покосившихся заборов, развалин домов и гуще деревьев. Вершины Святого Носа были надежно укрыты белоснежным одеялом. Утренние заморозки прихватили тихие губки, чир тонкой ледяной пленкой начал покрывать залив, и только в открытом море еще не было ни льдинки. Приближалась долгая байкальская зима и два месяца полной распутицы, без всякой связи с «жилухой».
Васька шел по тропинке к Лехе Курбатову, жившему в маленьком домишке на обрывистом берегу реки.
Леха, стоя на деревянных мостках, перебирал конец старой рваненькой сетешки, выщелкивая из нее налимов на корм собакам. Они жили здесь бобылями вдвоем, однако, без необходимости друг к другу ходили крайне редко. Зимой бывало не только тропинки, следа между их домами не было.
«Какого хрена ему надо?» - беззлобно подумал Леха, видя приближающего соседа. Общаться с Васькой ему не хотелось, за годы совместного одиночества они осточертели друг другу хуже горькой редьки. Леха прожил здесь уже двадцать пять лет. Родом был Тюмени и приехал сюда, когда завод еще строился, да так и прикипел к Байкалу навеки.
До долбанных перестроек и развала рыборазводного завода работал здесь же кочегаром, жил в семье брата в двух уровневой квартире со всеми удобствами. «Коммунизма, называется»- не без ностальгии вспоминал он те времена. Отопление и электричество бесплатное, ванная, теплый туалет и все красоты Байкала под боком. Был клуб, магазин, с необходимым набором предметов первой необходимости, даже детский сад радовал поселок веселыми звуками детских голосов.
К работе самого завода Леха относился скептически. Для инкубации омулевую икру с осени завозили со всего Байкала и весной малька вываливали в речку, в озеро Арангатуй или прямо в залив.
Вот было радости рыбьей братии всех пород, жадно поглощающей беспомощного малька, попавшего прямо с аппаратов в их разинутые пасти. А уж куда они, сиротинушки несчастные, выросши, пойдут нереститься, как найдут ту свою единственную, родную речку, и что будет с этим самым хомингом - чувством дома (этот термин Леха запомнил, общаясь с научниками), один бог знает. Однако, деньги, хоть и невеликие, платили исправно, а об остальном - пусть начальство думает, у них головы большие. С закрытием завода народ разбежался, кто куда может, а Лешка так и остался, переселившись жить в старенький домик недавно умершего такого же пантача - одиночки деда Платона. Работать устроился в, как нельзя кстати созданный, национальный парк - инспектором по охране природы. Летом досматривал за проходящими туристами, лесными пожарами, продавал путевки на любительский лов рыбы. Зимой полеживал на продавленной кровати, в очередной раз, просматривая надоевшие видаки с американскими боевиками, всякими там триллерами и порнушками и перечитывал потрепанные журналы. Главной заботой была заготовка дров, на что шли сгнившие заборы и стайки для скота, да приготовление пищи себе, собакам и нескольким кошакам, так он звал кошек, скрашивающих его одиночество.
Росточка Леха был маленького, рыженький, сухощавенький, нрава безобидного. «Легкий, но сильный» - подвыпив, говорил он о себе.
Иногда на его лице появлялись синяки, что он с ухмылкой комментировал: «А пускай не лезут». Байкал Леха знал во всех ипостасях, со всеми его причудами и закидонами. Знал, но уважал и не без основания его побаивался, что впрочем, не мешало ему ходить в штормяги на лодках, а зимой на задрипанном «мотоциклишке - козлике»- с одним проводом - к свечке, бегать чуть ли не по всему морю.
-Здорово, Леха! - поприветствовал подошедший Васька.
- И ты не кашляй - буркнул в ответ Лешка.
- День-то какой разыгрался! Давай в Давшу сгоняем, жратвы возьмем. Муки у меня мало, табачка тоже. И водяры прикупим - без предисловий начал Василий.
Леха сел на рыбный ящик и закурил.
- У меня-то жратва есть, до ледостава хватит. А осенняя погода шесть раз на дню меняется. Смотри на небе «перышки» появились, того и гляди налетит ветрище - произнес он.
Весной Леха вскапывал и сажал на своем огороде уголок картохи, несколько грядок редиски-морковки, осенью запасался грибочками, клюковкой и другой ягодкой - морошкой. Васька, охрядь, жил, как пролетарий, питался разными крупами, наподобие вермишели, да ухой по курбуликски - нечищеной рыбой сваренной с лапшой. Вот и сейчас хватился, когда петух в одно место клюнул. Вот водяра… . Это волшебное слово заставило его задуматься. Целый месяц ни в одном глазу и еще два впереди. Да к чаю что-нибудь сладенького не мешает прикупить.
- Успеем, далеко - ли тут. До Давшей семьдесят километров, два часа в один конец и там - уговаривал Васька.
- Какой быстрый - привычно проворчал Леха. Однако для себя решил, сгоняем, авось пронесет.
Давша, центральная усадьба Баргузинского заповедника, в далекие советские времена находилась на привилегированном положении. Снабжаясь по северному завозу, там, в магазине не переводились тушенки-сгущенки, компоты-сухофрукты, сухое молоко, яичный порошок и другие, страшно дефицитные в то время продукты питания. Остатки этой былой роскоши сохранились и теперь, чем пользовались иногда эти прожженные пантачи -одиночки.
-Тащи пару канистр бензина, да маслом разведи не забудь. Я готовлю лодку и мотор, и еще одну канистру про запас прихвачу - сказал Леха. Васька обрадовано, без слов побежал собираться. Через двадцать минут, видавший виды Лехин «Вихрь» установленный на старенькую «Обянку», бодро вспарывая стеклянную гладь Байкала, помчался, направляясь на север.
Васька, прикорнув на куске брезента пропахшего рыбой, скоро задремал.
Когда Леха ходил на лодке один, он любил хоть трезвым, а тем, более пьяненьким, распевать во все горло какую-нибудь песню, подставляя встречному ветру свою вечно распахнутую, тощую грудь, глотая пахнущий водорослями и рыбой морской воздух и как бы сливаясь при этом с окружающей природой. Он запел бы и сейчас, но при Ваське этого делать не хотелось.
Леха привычно разглядывал до боли знакомые пейзажи, проплывающие за бортом. Обрывистые скалистые берега сменялись речными долинами с могучими кедровниками, стланиковыми зарослями и старыми гарями. Покрытые лишайниками серые реки курумников - россыпей, каменными потоками сбегали к берегу. Горные ручьи с грохотом прорывались через огромные, уже покрытые льдом валуны, вливая свои кристальные воды в Байкал. Кедровая, Черемшаны,
Скалистый, Золотой, Громотуха, Шумилиха, Сосновка…
Названия рек и ручьев говорили сами за себя. «Никакой фантазии у русских поселенцев не было. Как у тунгусов, что вижу, то пою»- мимоходом подумал Леха. Все было, как обычно, ничего не предвещало трагического исхода поездки. После Шумилихи скалы отодвинулись от берегов, уступив место подгорной равнине Сосновской губы. Что бы сократить расстояние и сэкономить время лихой моторист по привычке срезал бухту, морем выйдя на мыс Валукан. Вскоре показалась Давша.
Проснувшийся к этому времени Васька, лениво потягиваясь, разминал затекшие члены. Лодка, днищем прошуршав по мелкой гальке, мягко ткнулась носом в песчаный берег. Васька за конец веревки подтянул ее, привязал к валявшемуся на приплеске, небольшому сутунку и побежал разыскивать продавщицу.
Лешка вышел из лодки и огляделся. На берегу ни души.
-Совсем загибается поселок - подумал Леха.
Отдаленность, трудности с доставкой продуктов и горючки, элементарное отсутствие денег на его содержание заставило дирекцию заповедника перенести контору в город Северобайкальск. «В поселке остаются только нищие пенсионеры, отпахавшие здесь всю жизнь и отдавшие последнее здоровьишко заповеднику. Куда им, бедолагам, деваться? Копеек, выделенных родным государством на переселение, хватит в лучшем случае на однокомнатную «хрущебу» с унитазом. Износившимся на охоте собаченкам и то оставляют конуру доживать свой век. Или на худой конец пулю - чтоб не мучились. А тут люди… . . И не выжить им в каменных стенах, задохнутся, пропадут через год другой такой жизни без тайги и моря, без любимой работы. Эх-ма» - эти мысли крутились в рыжей Лехиной башке, искренне сочувствующего научной братии заповедника, а заодно и своей одинокой судьбе.
Между тем, погода заметно менялась. Утренние легкие перистые облака превратились в затянувшую небосвод сплошную мутную пленку. Тяжелыми табачными клубами курился туман, уцепившийся за вершины Святого Носа. Рябь, нагоняемая северо-восточным ветром - «ангарой», на глазах превращалась в крутые волны. В море проглядывались, пока еще редкие беляки-барашки, срывающиеся с гребней начавшегося волнения. «Хреново дело, поскорей убираться надо» - озабоченно подумал Леха. Скоро подошел Василий с продавщицей.
-Не тяни кота за хвост. Отовариваемся и рвем когти. Уже беляки начинаются - поторопил напарника Леха.
В магазине, пока Васька разглядывал незамысловатый ассортимент товаров, Алексей набрал рюкзак продуктишек - пряников-печенья, тушенки-сгущенки, компотов и несколько бутылок водки. Закинув ношу за спину, он направился к лодке, не забыв еще раз поторопить Ваську. Тот появился через полчаса, когда изнывающий от ожиданья Леха уже терял терпенье. Васька, сгорбившись, тащил на спине куль муки. Сбросив его на брезентину на дне лодки, снова побежал к магазину и вскоре показался со вторым мешком.
-Собакам на корм мучица второго сорта. - пояснил он.
-Много у тебя еще там?
-Мешок сахара, мешок продуктов, водяра.
Сахара-то куда столько?
-А что, пойло поставим (так у них именовалась бражка) - отвечал Василий.
Лешка нехотя побрел к магазину помочь перенести закупленный провиант.
-Ни хрена себе, загрузили посудину - сокрушался Леха, сталкивая осевшую чуть не до бортов лодку.
- Ну не против волны идти. По волне дойдем - успокаивал Васька.
Заведя мотор, Леха пристроил на старой телогрейке свой тощий зад и повернул рукоятку румпеля, добавляя газа. «Вихрь» натужно загудел и, выбрасывая из-под винта пузырящую струю воды, с трудом начал выходить на глиссер. В Давшинской бухте было относительно тихо, и довольный от сделанных покупок Васька, стал деловито открывать приятно позвякивающую стеклянным звоном бутылок картонную коробку..
-Не грех побурханить и закусить - сказал он, охотничьим ножом открывая банку тушенки, нарезая толстыми ломтями свежий хлеб с пока еще работающей Давшинской пекарни и наливая в эмалированные кружки водку.
-Святое дело. Не только можно, но и нужно. С утра не жравши - охотно согласился Леха, у которого от призывного бульканья и вида тушенки прямо как у собаки Павлова, рефлекторно побежали слюнки, и засосало в желудке.
С наслаждением, маленькими глотками выпив холодную, видно с подсобки водку, они стали закусывать, намазывая охотничьими ножами на хлеб толстый слой тушенки и запивая водой из-за борта. От выпитой водки тепло разлилось по телу.
-Между первой и второй - промежуток не большой - пробалагурил повеселевший Вася, наливая вторую дозу спиртного.
-А то на мысу смотри, какая волна разыгралась. Водяру до рта не донесешь. - хохотнул он.
Вася Моргунов тоже не был новичком на Байкале. Прожил здесь семь-восемь лет, какое-то время тоже работал в национальном парке, откуда по причине свойств личностного характера, а именно лености и безалаберности, был благополучно и в добровольно - принудительном порядке изгнан. Пожары тушить, мусор за туристами убирать и благоустройством территории заниматься…. Нет увольте. И зарплата - кот наплакал. Куда-то уезжал, да видно оказался никому не нужен. Прилетел обратно сокол острокрылый. Заселился в комнатушке заброшенной квартиры, отапливаясь железной печкой - буржуйкой. На какие средства он жил даже Леха путем не знал. Видно, где рыбку продаст туристам, где зимой соболишку втихаря задавит, так и сводил концы с концами. Как маргарин - ни вреда, ни пользы, ни флага, ни родины, ни друзей, ни врагов. А ведь за сорок лет уже мужику. О своей прошлой жизни ничего не рассказывал, да и не в здешних обычаях забивать себе голову никому не нужными подробностями чужих биографий.
После третьей, усевшись поудобнее, закурили. Давно перевалило за полдень, и короткий осенний день незаметно близился к концу. Ветер крепчал, все круче становилась и волна. На мысу, далеко вдававшемся в море, они уже давно заметили крутые взрывы прибоя, разбивающегося о каменистые берега. Перегруженная лодка теряла ход, с трудом, то взбираясь на убегающую волну, то зарываясь в воду носом, падая с нее. Мотор работал на пределе своих возможностей, и лошадиных сил ему явно не хватало.
- Дойдем, - подумал Леха, - не такое бывало. Он снова направил суденышко к Шумилихе, срезая Сосновскую бухту и сокращая расстояние.
Неприятности начались, откуда их не ждали. Старенький «Вихрь», до того много лет, исправно служивший хозяину, сдох безо всяких предупреждений. Навалившаяся на корму волна захлестнула без того перегруженную лодку. Спасай, братцы, свои бренные тела и грешные души.
-Черпай воду, - крикнул Леха, бросая Ваське старенькое ведерко. Васька, отодвинув лежавшие на дне лодки доски - подтовары начал отчерпывать быстро прибывающую воду. Лешка, приподняв мотор, веслами развернул лодку носом к волне. Стало спокойнее. Снял колпак и, покрутив за маховик, убедился, что заклинило мотор - заклинило намертво. Повлияла ли чрезмерная нагрузка, иль срок у него по причине глубокой древности кончился, только реанимировать его больные потрохи на ходу, да в такую штормягу - нечего было думать. До берега километра три, лодка перегружена, к тому же «ангара» относила ее еще дальше в море. Грести по ветру нельзя - захлестнет корму, придется идти наискося волны почти против ветра. Выбросить продукты за борт? Эти мысли в считанные секунды пронеслись в Лехиной голове. Будем пробовать, а там посмотрим. Он сел за весла, и с трудом развернув неповоротливую посудину, направил ее нос к берегу. Василий, закончив вычерпывать воду, взялся помогать. Утлое суденышко поплавком то проваливалось в ущелье волн так, что исчезали берега и прибрежные сопки, то взлетало на гребень, открывая взору сутолоку беснующихся водяных гор.
Байкальская волна особая, нисколько не похожая на морскую или океанскую. Короткая, крутая и жесткая, тяжелая от холодной воды. Ходить в байкальские шторма избегают даже бывалые мариманы - морячки. Порой большие суда с таким ударом падают с гребня в провалы волн, что кажется, днище лопается и шпангоуты гнутся, будто это не толстый металл, а папиросная бумага. И что говорить о дюралевой посудинке без всяких средств спасения. И не спасешься тут. В воде через десять минут превратишься в плавающую льдинку в спасательном жилете. Лучше уж сразу ко дну.
Смеркалось. Небо затянули низко летящие взъерошенные ветром облака. От летящих из-под лодки брызг одежда намокла, ледяные струйки скатывались за воротник, стекали по спине, добираясь до трусов. Беспрерывно приходилось отчерпывать воду из лодки. После часа тщетных усилий первым не выдержал и бросил весла Васька.
-Бесполезное занятие. Воду в ступе толчем - сказал он. - Надо согреться. И он прямо из горлышка приложился к недопитой бутылке и опорожненную выбросил за борт.
- Не до водяры сейчас. Надо выбрасывать лишний груз - Леха первым решился озвучить давно витавшую в головах горемык идею, - может в пустой лодке корму не будет заливать, попробуем идти по ветру.
Первыми за борт полетели сахар и мешок муки, приготовленный для собак. Отчерпав вновь накопившуюся воду, начали разворачивать нос лодки по ветру. Большая волна черной сохатиной тушей с белой гривой пены тут же захлестнула низкий, не приспособленный для моря транец, едва ли не до бортов заполнив лодку водой. От полного затопления ее спасали только водонепроницаемый носовой отсек, бортовые були и куски пенопласта, уложенные вдоль бортов.
- Выкидывай муку, - приказал Леха, отчаянно работая ведром. Сгоряча за борт полетели не только мешок мукой, но и Лехин рюкзак с продуктами, что было непростительной ошибкой. В лодке осталась Васькина коробка с водярой и мешок с раскисшим хлебом, лапшой, крупами и несколькими банками повидла.
- Разворачивай лодку на волну. Василий начал грестись и… от резкого рывка дюралевое заводское весло на месте уключины лопнуло пополам.
- Все, «песец» пришел - осипшим или от холода, или от внезапно возникшего осознания критичности положения голосом прохрипел он, - пропали.
-Выгребай одним веслом, какого хрена расселся. Да последнее не сломай - не терялся Леха. Мысли и руки его работали на автомате. Он отцепил карабин страхового тросика, отсоединил топливный шланг, ослабил винты крепления мотора и, с трудом удерживая равновесие на бросаемой из стороны в сторону лодке, выбросил его за борт. Ветеран, прошедший огни и воды и медные трубы без всплеска погрузился в пенящиеся воды и ушел на дно. Василий, продолжая грестись, молча наблюдал за его действиями.
- Ничего, Васька, живы будем, другой возьмем - деланно бодро сквозь ветер и шум волн прокричал Леха. И подумал про себя: «Если живы будем».
Облегченная лодка запрыгала по волнам поддерживаемая одним веслом носом против ветра. Было уже совсем темно. Мокрая одежда, не согревая, липла к телу. Ветер становился все более холодным и пронизывающим, постоянно приходилось отчерпывать воду из лодки. Что бы хоть немного согреться Леха по старому рыбацкому способу обеими руками хлопал себя попеременно подмышками и по плечам. Затем, вытерев мокрые руки об рубашку подмышками, одно из немногих сухих мест на теле, он полез во внутренний, нашитый из болоньи, карман суконной куртки, достал пачку «Примы» и спички, сунул в рот две сигареты и, привычно прикрываясь от ветра, прикурил. В темноте, нащупав Ваську правившего лодкой, сунул примину ему губы. Спички и пачку бережно уложил обратно. Прикрываемые ладонями от брызг огоньки сигарет, ярко вспыхивающие при затяжке, казалось, были единственными светлыми пятнышками во всей Вселенной. В полной темноте болтанка казалась еще сильнее, да и управлять лодкой одним веслом было не так то просто.
Покурив, Лешка взял обломок весла и сидя на корме начал помогать подгребаться, стараясь держать нос лодки против ветра. Оба молчали, обдумывая сложившуюся ситуацию. Направление ветра не менялось, и Леха интуитивно чувствовал, что несет их в сторону Верхнего Изголовья Святого Носа.
-Ладно, если в залив унесет, а если в море - хана. Думать об этом не хотелось.
- Во, бля, попали в переплет- вслух произнес он.
-Долгой ноченька покажется - ответил Васька.
- Надо в ведре огонек соорудить, немножко отогреемся, все же веселее будет. Бензина еще почти полторы канистры есть.
Леха достал из бардачка лодки какие-то тряпки, бросил одну из них в ведро, которым отчерпывали воду, и грушей качнул туда бензина. От брошенной спички горючее пыхнуло, ярким пламенем разгоняя темноту вокруг лодки и высвечивая сутолоку окружающих волн. Под порывами ветра огонь, взбесившимся джином из арабских сказок рвался из ведра на свободу, метался из стороны в сторону, разбрасывая бензиновую вонь и копоть. Мужики, стоя на коленях, поочередно отогревали над пламенем скрюченные от холода руки и понемногу успокаивались, смирившись со своим незавидным положением, От беспрерывной качки и долгого сидения болели спины, уставшие руки ныли, требуя отдыха. Намокшие суконные куртка и штаны от холода покрылись льдом, постепенно превращаясь в несгибаемые ледяные скафандры. Васька, легкомысленно одевший в поездку кепченку, то и дело тер озябшие уши. Терпи, братва, самое страшное еще впереди. Первым сдался Васька. В ход пошло казалось бы испытанное от страха и мороза средство - бутылка. А напрасно. Без закуски, быстро опьянев и не получив ожидаемого от выпитой водки тепла он, то начинал без причины обвинять во всем происшедшем Леху, то бросался в панику и плакал. Несколько раз от непрерывной качки, а может быть от излишне выпитого его вырвало за борт.
-Сил нет терпеть. Хоть в воду бросайся, - без конца ныл он. Леха терпеливо сносил его выкидоны, уговаривал не пить, держаться. Природная и житейская мудрость подсказывала ему не ввязываться в бесполезные споры и перебранки. Ничего не помогало. Толку от Васьки не было никакого, надеяться приходилось только на себя. Ладони примерзали к дюралевой рукоятке весла, которое нельзя было бросить ни на минуту. Алексей разулся, снял с ноги шерстяные носки и натянул на окоченевшие руки. Хотя носки были мокрыми и время от времени их приходилось отжимать, шерсть сохраняла тепло, и руки уже не примерзали к веслу. На ногах под сапогами остались хлопчатобумажные носки и меховые собачьи чулки - накочетки, превосходно сохраняющие тепло. Васька, окончательно опьянев, свалился на дно лодки, и его пьяное тело моталось на обледеневших подтоварных досках. На безуспешные попытки Лехи разбудить, он только мычал и иногда таращил мерцающие при неровном свете горевшего бензине, побелевшие от страха глаза.
-Замерзнет, паразит, - с отчаянием думал Лехи. Однако помочь тому, кто не хочет помочь себе, было нельзя.
Между тем, в погоде наметились перемены. Ветер стихал, волна стала положе и ровнее, лодку болтало не так сильно, хотя весло все еще нельзя было бросить. Все время приходилось держать нос против волны. Лехе, как опытному байкальскому мужику, становилось понятно - будет снег. Ноябрьские снегопады на Байкале всегда бывают обильными. Снег за сутки - двое покрывал землю полуметровым и более, мягкого, как пух, слоем. Леха хорошо знал этот сезон. В это время кончалась охота с собаками, и охотникам приходилось становиться на широкие охотничьи подбитые камусом лыжи. Наступала настоящая сибирская зима.
Снегопад начался с огромных снежинок, ватными комочками, падающими с черной бездны неба на обледеневшую лодку, одежду и свернувшегося бесформенным комком Ваську. Они врывались как из преисподней в освещенный, горящим в ведре бензином круг, беззвучно падали в черные глыбы волн. Казалось даже воздух, наполнился их шорохом.
«Как под саваном» - подумал Леха, глядя на присыпанного снегом Ваську и, бросив весло, снова принялся тормошить непутевого попутчика. Ничего не помогало. Васька уже не мычал, его безжизненное тело моталось со стороны в сторону. В отчаянии Леха пнул Ваську под зад, пытаясь хоть таким образом привести его в чувство.
«Вставай, сволочь. Замерзнешь, сдохнешь, как собака». От чувства безысходности Лехе хотелось реветь. Жалости к слюнтяю не было. Было, если можно так выразиться в подобной ситуации, что-то вроде чувство долга и желания выдернуть засранца из неминуемых лап смерти. Он тер ему лицо и уши шерстяными носками, тряс и теребил его. Лодку опять развернуло бортом к волне, грозя опрокинуть, и Леха, прикрыв замерзающего Ваську куском гремящего, как жесть брезента, снова бросился к веслу разворачивать ее. Однако навалилась новая напасть. Падающий снег моментально превращался в лед, который приходилось сметать руками или сколачивать обломком весла. Проделывать эти манипуляции на непрерывно болтающейся лодке было непросто и опасно. Леха потерял чувство времени, бесконечно мотаясь между веслом и борьбой со льдом и иногда теребя неподвижное тело Васьки. Он прекрасно осознавал, что жить Ваське, если не очнется, остается немного. Руки и лицо его были как ледышки. Одежда, ледяным панцирем сковавшая тело, скорее всего не грела, а помогала морозу завершить начатое дело. Однако, неровное со всхлипами дыхание еще прослушивалось.
-Может, очнется, - подумал Леха. Ему очень хотелось этого. Непрерывная работа и переживание за непутевого Васюху вымотала физические и психические силы. От голода нестерпимо сосало в желудке, ныли уставшие руки, слипались глаза.
- Вот если бы вдвоем… - с тоской думал Леха. - Можно бы и жевнуть чего-нибудь и прикорнуть ненамного и отогреть у ведра с огнем руки.
Про огонь он не забывал. Огонь разгонял пугающую черноту ночи, делал видимое пространство реальным. Огонь был частицей жизни в этом мире воды, холода и снега. Для его поддержания в ход шли тряпки, старенькая телогрейка, которые Леха резал экономными кусками и полива бензином.
Так прошла ночь. Леха даже не заметил, как наступил долгожданный рассвет. Просто почувствовал, что чернота внезапно исчезла, сменившись на тусклую серость наступающего утра. Падающий снег дымовой завесой скрывал не только прибрежные горы, которые Лехе не терпелось увидеть, чтобы определить свое местонахождение, но и ближайшие волны. Васька белым сугробом неподвижно лежал на дне лодки и измотанный Леха на четвереньках пополз к нему. Приподняв край брезента, и взглянув на Васькино лицо, он понял, что Василия Моргунова больше нет. От заострившихся черт веяло холодом смерти. Капли льда последними слезинками замерзли на ресницах. Плотно сжатые губы посинели. Скрюченные руки примерзли к мокрому брезенту. Не притрагиваясь к нему, Леха снова прокрыл Василия брезентом. Внезапно пришла злость: «Сдался, схлюздил. Где-то пальцы гнул, а тут сопли распустил и лежишь теперь, коряга обледенелая. А я выживу. Выживу, выживу, выживу»- как молитву твердил он себе.
Продолжение следует...