-«Ништо» - сказал он - «ништо». Хлопнул по коленкам и промахнулся. С удивлением посмотрел на тощие палки, вырисовывающиеся под обвисшим черным тряпьем, признавая в них родные конечности.- «Ништо». Встал, хрустя надломленной вафлей. Огляделся. Пошел к стрельчатому окну. Кряхтеть перестал на полпути, одумашись. Отсутствие комильфы - пронеслось в затхлом чуланчике, в который постепенно превращался его мозг.
Большую часть окна забирало себе небо, оставляя небольшой уголок петляющей дорожке, жухлой траве и кроткому отрезку горизонта. -«Ништо». Первые минут пятнадцать стоял бездумно, водя руками по пыльному подоконнику, размывая синеву за проемом бледностью подернутых белесой пленкой голубых глаз на белой коже. Дубленной. Выделка высшей пробы без капли соли, ибо глазницы никогда не знали слез.
-«Ништо, скоро появится, давно уж не приходил никто». Так размышлял старик, сминая в уме (или что там осталось, одно название, может) видимую часть тропки в скрученный язычок, чей скат вел к двери в замок, недоступной для обозрения. -«Оне всегда приходят, дурачки-то». Успокоившись, оглянулся, нашел кресло и вялой поступью преодолел несколько саженей. Заглянул под подол свисавший. Все на месте. Быстренько и скоропостижно почах над золотишком для приличия и уже хотел, как бы невзначай, почесать яйцо. Но утку пожалел. Щуку. И другую живность. Новых-то наловить сил уже нет совсем…