Дмитрий ПЕТРОВ: «Я почистил 14.000 чекистов…но моя вина в том, что мало почистил»
Слова, вынесенные в заголовок статьи, принадлежат сталинскому наркому и палачу Ежову. Он сказал их на процессе, на котом «судили» его самого… а потом расстреляли так же, как он сам отправлял на расстрел своих невинных жертв.
На минувшей неделе практически незаметно прошло открытие мемориала памяти жертв репрессий 30-х годов на Бутовском полигоне в Москве. Монумент, названный «Сад памяти», выполнен в форме раскрытого рва, спускаясь в который, посетители оказываются на уровне настоящих расстрельных рвов, в которых лежат останки убитых здесь людей. На плитах высечены имена 20 тысяч 762 человек, казненных и захороненных на этом страшном месте (это известные имена, расстреляных было больше).
Здесь расстреляны Академики. Сотни новомучеников - как духовных лиц, так и мирян. Педагоги. 214 доцентов московских вузов. Убиты пулей в затылок воздухоплаватели. Пилоты. Летчики-испытатели. 372 сотрудника трестов, заводов, фабрик. Директора комбинатов. Инженеры. Ликвидирован весь наркомат топливной промышленности. Угольщики. Газовики. Энергетики. 156 сотрудников оборонной промышленности. Поставили к стенке начальника полярной станции на Земле Франца-Иосифа. Начальника московского метро - к стенке. Заведующего Рублевской больницей - к стенке. Убили врачей. Расстреляли Мосгорздравотдел - целиком…
На открытии бутовского мемориала Наталья Солженицына напомнила строки Твардовского: «Кто прячет прошлое ревниво, тот вряд ли с будущим в ладу». И действительно, почему сегодня так тихо, как будто даже немного стыдливо, в стране открывают памятники жертвам, и так громко, с вызовом - палачам?
В наше время имена жертв и исполнителей доступны в СМИ и базах данных. Исследователи подробно обсуждают их биографии и поступки, все чаще проясняя, что нередко жертва прежде сама участвовала в расправах. Порой - над товарищами по партии, коллегами или друзьями.
80 лет назад - 11 июня 1937 года - на заседании Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР скамью подсудимых занял ряд высших чинов Красной Армии во главе с маршалом Тухачевским. А места за судейским столом - ряд других чинов той же армии, хорошо знавших людей из первого ряда.
Из первого ряда не уцелел никто. Из второго - маршал Буденный, командарм Шапошников и военный юрист Ульрих. Прочих казнили как изменников и шпионов (точно таких же, каких они судили), либо нашли дома с пулей в башке. Всего пострадало 40 000 военных, в т.ч. три маршала Cоветского Cоюза.
Попутно шла ротация палачей. Глава ОГПУ Генрих Ягода готовил первый Большой Московский процесс над лидерами партии времен Октябрьского переворота и первых лет советской власти, что в пору борьбы за власть в ВКП(б) были в оппозиции Сталину. Почти все они признались в заговоре. И все погибли.
Казалось бы, Ягоде процесс идет в зачет. Но в марте 1937-го он уже сидит. А через год на третьем Московском процессе приговорен и казнен. Его изобличает первый зам главы НКВД Яков Агранов. Но и того вскоре ликвидируют.
На очереди - Николай Ежов. Устранив Ягоду, сам убит зимой 1940-го за подготовку свержения Сталина. Хотя каялся в ином: «Я почистил 14 000 чекистов, но… моя вина в том, что мало почистил». И преемника Ежова Лаврентия Берию самого «вычистят» 24 декабря 1954 года. А следом - сотни его подручных.
Не забудем и второй Московский процесс 1937 года, над членами «параллельного троцкистского центра». 13 из них казнили. За заговор, вредительство и шпионаж.
Что роднит этих деятелей? То, что они, как и миллионы менее видных жертв, признали себя врагами власти, которую сами же и создали. Вредителями и шпионами. Которыми, как после выяснилось, они не были. Просто оказались лишними в сталинской машине.
Вспомним самых известных. Бухарин - теоретик советского строительства, глава «Известий», автор конституции 1936 года. Зиновьев - в 1917-м сосед Ленина по шалашу в Разливе, «революционный диктатор» Петрограда, атаман мировой революции. Каменев - глава Моссовета, член ВЦИК СССР. Радек - видный публицист и мастер спецопераций Коминтерна. Рыков - именитый революционер, глава Совнаркома, член Политбюро.
Австрийский прозаик Стефан Цвейг (в 20-х очарованный СССР) писал об этом Ромену Роллану: «ветераны Революции расстреляны как бешеные собаки… Та же техника, как у Гитлера, как у Робеспьера: идейные разногласия именуют «заговором». Верно: то, что в условиях демократии - тема дискуссии, при тоталитаризме - повод для казни.
В том числе журналистов и писателей - от Кольцова до Бабеля. Экономистов - от Кондратьева до Вознесенского. Управленцев - от Гастева до Ерманского. Из 99 арестованных академиков погибли 44: 23 казнили, 13 умерло в тюрьме, 8 - в ссылке. 55 вышли и умерли на воле. Один выслан (А. А. Кизеветтер). Кто сидел несколько дней, как Вернадский. Кто - по 10 и больше лет, как Кошляков.
А рабочих и крестьян губили тихо. Писатель Михаил Шишкин говорит об этом просто: «Деда забрали в 30-м при коллективизации. Он не был кулаком, но сказал: «Почему забираете единственную корову? Чем я буду кормить двух детей?». Все - подкулачник. …И мой отец всю жизнь, вместо того, чтобы писать в анкетах «отец - враг народа», писал «отец умер». Таких историй - тысячи. Десятки тысяч.
Так власть внедряла в массы чутье на изменников. Вот они - в орденах средь знамен. Их портреты - на Красной площади. А завтра (или сегодня вечером): бац, они враги народа. Того, что по площади ходит. А там и сам народ шлют рыть каналы, валить лес и долбить камень - стираться в лагерную пыль. В чем их вина? Не знают они сами. Но те, что свободны, признают: виновны. Потому что - бдительность!
Бдительность! Бдительность! - вбивают обывателю. И он следит за соседом, вслушиваясь в его шепот. А дальше - «распутывается клубок злодеяний». И глядь - освобождается жилплощадь. Которую можно занять.
Как домработница академика Тарле, когда того в 1930-м взяли по «Делу ученых». А скольких осудили по «Делу Промпартии», по «Шахтинскому», «Трудовой крестьянской партии», «Союзного бюро меньшевиков» и очень многим менее заметным делам. А Президент Академии наук - «бескрылый либерал» Александр Карпинский еще пытался защищать сидящих коллег-академиков…
Но к концу 30-х вопрос «участвовать ли в травле?» уже не стоит. Молчишь? Не клеймишь? Так скоро споешь: «идут на север - срока огромные». И актеры, билетеры и шахтеры в едином порыве гневно клеймят, кого велят: «До конца распутать клубок злодеяний!», «Взбесившимся собакам - расстрел!», «Суровую кару злодеям!»
И кто-то чует: того же завтра могут потребовать и для него. Значит, сегодня требовать должен он. Страх - дикая сила.
…Гнев страны в одном рокочет слове.
Я произношу его: расстрел.
Расстрелять изменников отчизны…
Расстрелять во имя нашей жизни.
И во имя счастья - истребить.
Эти строки Виктора Гусева издали в «Литературной газете» 5 марта 1938 года. А чуть больше, чем за год до того в «Известиях» - «Предателей» Николая Заболоцкого. Беспощадный сарказм истории. Через две недели после публикации Гусева Заболоцкого арестуют. Выйдет он в 1943-м. А Гусева тюрьма минует…
Есть три момента, которые стоит выделить особо, исследуя «сталинские репрессии»:
1) они не были чисто сталинскими;
2) они решали сразу ряд задач;
3) и все эти задачи решили.
Теперь - подробней. О Сталине. Зачинщик злодейств знал: их энергично и с готовностью творит легион исполнителей - убивают и угоняют крестьян; забирают, пытают, казнят, сажают ученых, специалистов, обывателей. Народ одобряет, поэты - воспевают. А жертвой может стать каждый. Значит, уже сейчас жертвы - все.
Это одна из задач репрессий: установить дома закон тюрьмы. Убить волю и гражданскую совесть истошной борьбой за жизнь.
Дальше: сделать репрессии узлом системы - отраслью производства ужаса (ведь «ужас» по-русски и значит «террор»). Ее работники служат мощной машине сыска и контроля. Их море - ни распустить, ни уволить, не вызвав массовую безработицу. Дальше: отучить «баранов» спорить с властью и даже помышлять об этом. Сделать донос нормой, а подчинение - образом жизни.
Образно говоря: гвозди наделать из тысяч людей. А прочих слить в неподвижный немой монолит. В «крутой раствор особого цемента, рассчитанный на тысячи веков», как в стихах Александра Твардовского.
И - удалось. Создать единое в ужасе и послушании общество, где, как писал Юлий Ким, нет «ни шепота, ни ропота...»
Но уже в 60-70-х годах пошли исключения. 80-е это общество поколебали. Еще через 25 лет люди, хоть их за это и бьют, научились протестовать и голосовать на муниципальных выборах против «партии власти».
Но сам истукан подчинения - цел. Это он заслоняет перспективу развития страны и общества тенью большого террора. «Его, - как писал Маяковский, - не объехать, ни обойти», но есть надежда: новое поколение, избежавшее воспитания страхом, разберет его на сувениры. Как Берлинскую стену. А ведь она тоже долго казалась нерушимой.
присоединиться к сообществу РОНС-информ! rons_inform
читайте материалы на сайте РОНС