Георгий БАТУХТИН: Геополитика по-русски: как это было - 3
Польша на протяжении веков была важным фактором в русской геополитике. Но если во времена Смуты 17-го века польский двор сажал на русский трон одного претендента за другим, то спустя менее, чем два века ситуация поменялась кардинально. Из субъекта политики Речь Посполитая превратилась в объект. И теперь уже Петербург участвовал в разделе «польского пирога». Активную роль в этом процессе (пришедшемся на царствование Екатерины II) сыграл и светлейший князь Потемкин.
читайте материалы на новом сайте РОНС
Напоминаю, что основным источником для написания этого текста стала замечательная книга О.Е. Елисеевой «Геополитические проекты Г.А. Потемкина».
1 января 1787 года Императрица Екатерина II отправилась в свое знаменитое путешествие «в Киев и область Таврическую», которое не только стало прологом новой русско-турецкой войны, но и дало новый толчок «польскому вопросу». Король Польский Станислав-Август Понятовский к тому времени настойчиво добивался переговоров с Екатериной, от которых она, в свою очередь, стремилась уклониться.
В марте 1787 года через Потемкина и Безбородко, которые проводили предварительные переговоры с польским двором, Станислав-Август передал вариант договора. В нем «он предлагал Екатерине оборонительный союз и обещал выставить в случае войны вспомогательный корпус польской армии против турок в обмен на поддержку со стороны России реформ, призванных покончить со шляхетской вольностью», пишет Елисеева. И если Потемкин считал эти предложения выгодными, то Екатерина напротив была уверена, что шляхетская усобица на руку России, поскольку облегчает ей влияние на Польшу, а вот усиление там центральной королевской власти Петербургу невыгодно.
Свои резоны были и у Потемкина - он считал, что если поддержать короля и помочь полякам отхватить часть турецких владений как компенсацию за потери при первом разделе Речи Посполитой (который прошел в 1772 году после завершения Семилетней войны; тогда Россия завладела частью Прибалтики, и Белоруссией до Двины, Друти и Днепра, включая районы Витебска, Полоцка и Мстиславля), то Россия получит в Европе верного союзника. А в противном случае - есть риск, что Варшава переметнется к Стамбулу.
Кстати, одновременно милости Екатерины искала и оппозиция польского короля (в надежде, что им удастся захватить власть, а потом выйти из сферы российского влияния), делегацию которой возглавил великий мастер масонских лож Короны и Литвы граф Игнатий Потоцкий, известный русофоб. Екатерина отнеслась к его персоне намного холоднее, чем к представителям короля , а Потемкин и вовсе публично называл его мерзавцем. Так что вояж польских масонов успеха не имел…
И тем не менее, отмечает Елисеева, сложилась довольно уникальная - противоборствующие силы польской внутренней политики во внешнеполитической сфере одинаково искали расположения России. И Потемкин стремился этим воспользоваться. Одной из важнейших причин, по которой он всеми силами форсировал союз с Польшей накануне войны с Турцией было снабжение армии. Присоединенные недавно земли Крыма и побережья Черного моря не могли стать необходимой продовольственной базой для армии (поскольку там сельское хозяйство еще только развивалось). Иное дело - территория польской Украины - богатая ресурсами и имевшая удобные водные транспортные магистрали к предстоящему театру военных действий. Принимая это в расчет, князь Потемкин и стремился заполучить польского короля в союзники.
Противилась этому проавстрийская группировка при дворе, которую возглавлял президент Коммерц-коллегии Александр Романович Воронцов, два десятка лет управлявший российской торговлей и таможенной службой. Помимо дружбы с Австрией на его позицию влияло и то, что он был противником усиления самодержавия и ярым сторонником идей дворянского либерализма. Кстати, долгое время он был покровителем Радищева, автора знаменитого «Путешествия из Петербурга в Москву»…
Разногласия Потемкина и Воронцова не ограничивались «польским вопросом», много спорили они из-за налоговой политики на территории Таврии. Воронцов был сторонником жесткой налоговой дисциплины, а Потемкин наоборот продавил освобождение колонистов от налогов для привлечения земледельцев на присоединенные территории. Вот как описывает этот спор Елисеева: «Государственный деятель, всеми средствами пополняющий казну, и государственный деятель, раздающий из нее деньги «голодранцам» вроде поселенных на необжитых землях казаков и рекрут, не могли питать друг к другу теплых чувств. Заявления светлейшего князя о том, что когда-нибудь Новороссия и Крым принесут большой доход, вызывали у сторонников Воронцова в лучшем случае усмешку. Именно из воронцовских кругов исходила известная эпиграмма на смерть Потемкина в 1791 г. - надпись на могильном камне: «Прохожий возблагодари Творца, / Что сей не разорил России до конца».
Воронцовская же партия стала усиленно распускать слухи о том, что Потемкин-де печется о Польше потому что сам рассчитывает на польскую корону. Екатерина, видя накал страстей, не хотела отчетливо принимать какую-либо сторону. В такой обстановке и прошли ее переговоры с польским королем Станиславом-Августом в апреле 1787 года. Не удивительно, что закончились они безрезультатно. Правда, в эти же дни Потемкину удалось достичь с польской стороной важных соглашений о неприкосновенности православного населения в Польше и торговых взаимоотношениях с Новороссией. Но это был не тот союз, на который он рассчитывал.
Тем временем, Россия и Порта стремительно шли к новой войне. 5 августа 1787 г. представитель Российской Империи Яков Иванович Булгаков, приглашенный на дипломатическую конференцию при турецком дворе, услышал требования о возвращении Крыма, вслед за чем был арестован и препровожден в Семибашенный замок. Это означало объявление войны. Войны, которой ожидали с момента заключения прежнего Кючук- Кайнарджийского мира. «Австрийская партия» при дворе продолжала интриговать против Потемкина, а между тем сама Австрия не спешила выступить на стороне России (о чем сам Потемкин предупреждал неоднократно). Горечи Екатерине добавил складывавшийся англо-прусский альянс, имевший явную антирусскую направленность. Екатерина «именовала политику Фридриха-Вильгельма II и Георга III - geguisme (от прозвищ этих королей «frere Ge» и «frere Gu», т.е. «брат Ге» и «брат Гу», намекавших на их принадлежность к масонским орденам)»… В частности, этот альянс вел активную работу по усилению антирусской партии польского дворянства.
Потемкин чувствовал, что время работает в данном случае против него, и медлительность при заключении русско-польского договора может погубить все дело. В письмах он настойчиво повторял просьбу подтолкнуть Варшаву к вступлению в войну на стороне Петербурга, разрешить ему покупку частных имений в Польше и формирование на их основе казачьих частей в помощь русской армии. Но Екатерина, хоть и избавилась от иллюзий в отношении Вены, продолжала медлить. Тем временем, Порта пригрозила Речи Посполитой войной, если те не прекратят снабжение русских войск, эту угрозу стала активно тиражировать антирусская партия шляхты. Угроза присоединения Польши к антирусской коалиции стала реальной. Поэтому Потемкин усиливает давление на Екатерину, чтобы подтолкнуть ее к союзу с Польшей и обещанию «поделиться» с поляками землями, отбитыми у Порты.
26 февраля 1788 года Екатерина, наконец, сообщила о согласии обещать Польше приобретения за счет Турции, в случае заключения договора, однако ее отношение к альянсу с Варшавой оставалось как и перед войной довольно скептическим. «Выгоды им обещаны будут. Если сим привяжем поляков, и они нам будут верны, то сие будет первым примером в истории постоянства их», - цитирует Императрицу Елисеева.
Дальше началось активное обсуждение деталей союза. Быстро выявились и спорные моменты. Так, например Станислав-Август твердо желал сам руководить польскими отрядами в составе русской армии (для укрепления своего авторитета среди шляхты), а Петербург был настроен максимально ограничить польскую самостоятельность в ходе военных действий. К тому же король не мог подчиняться «иностранному фельдмаршалу», а значит - в случае, если бы он руководил польскими отрядами, пришлось бы говорить и о подчинении ему русских войск, что и вовсе было неприемлемо для Екатерины. Потемкин же (командовавший русской армией) ради союза выражал готовность формально «подчиниться» польскому королю. Несмотря на то, что это сильно подорвало бы его репутацию среди русских офицеров и вызвало новую волну слухов о «подозрительной лояльности» к полякам…
Другим спорным моментом стали аппетиты польской стороны в вопросе «земельных приобретений». Однако Потемкин успокаивал Императрицу тем, что поляки просят «журавля в небе», чтобы получить «синицу».
Содержание польского войска тоже ложилось на плечи России - казна Станислава-Августа была пуста. Знакомый с реалиями варшавской жизни, Потемкин категорически выступал против передачи денег на формирование войск непосредственно королю. Он предлагал Екатерине II выплатить суммы под непосредственную финансовую ответственность тем польским вельможам, которым будет поручено набирать войска: «Поручить сие людям достаточным на их ответ, а то если дать деньги королю, то ни войск, ни денег не будет». Зато в дальнейшем, после войны, считал Григорий Александрович, сформированный на русские деньги Вспомогательный корпус можно превратить в мощный инструмент российского присутствия в Речи Посполитой.
Согласование всех этих спорных моментов заняло несколько недель. Но таинственность, которой окружила их польская сторона дала неожиданный для короля эффект: польская знать пришла к мысли, что Станислав-Август тайно готовит новый раздел Польши. Эту идею усиленно раздували прусские агенты влияния в Польше. А тут еще король потребовал, чтобы Россия поддержала введение в Польше механизма престолонаследия вместо выборности короля. В итоге, Сейм выступил против ратификации такого договора. На это событие наложились и внешнеполитические факторы - Швеция фактически начала войну с Россией, а Пруссия усилила давление на Петербург, настаивая на мирных переговорах с турками при посредничестве прусского двора.
Потемкин, понимая, что и Австрия, и Пруссия боятся того, что Россия будет «осваивать» Польшу без их участия, предложил Императрице стравить между собой два этих немецких государства, чтобы облегчить внешнеполитическое положение Империи. Между тем, положение продолжало осложняться, в том числе и стараниями «австрийской патрии» Воронцовых. Осенью 1788 года в числе союзников России оставалась лишь Дания, которую, по выражению Потемкина», в случае чего «задавят как кошку».
Екатерина, разочарованная позицией европейских монархов в конце ноября пишет светлейшему князю: «Я начинаю думать, что нам всего лучше не иметь никаких союзов нежели переметаться то туды, то сюды, как камыш во время бури. Я к отмщенью не склонна, но провинции за провинцией не отдам. Они позабыли себя и с кем дело имеют!.. Возьми Очаков и сделай мир с турками». Князь выполнил приказ. Утром 6 декабря в результате пятичасового штурма Очаковская крепость пала. Потери турок составляли 9,5 тыс. убитых и 4 тыс. пленных, русская армия лишилась 926 человек убитыми и 1704 ранеными.
Сам Потемкин спешил в Петербург, чтобы обсудить с Екатериной политику в польском вопросе в изменившихся условиях.
Что интересно, за полтора года до этого Потемкин предсказывал Екатерине опасность подобных изменений. И если бы Императрица преодолела свои антипатии к полякам и влияние воронцовской группировки, возможно России удалось бы заключить договор с Станиславом-Августом, что облегчило бы последовавшую борьбу с Портой. Но история сослагательного наклонения не знает. И проекты польских соглашений так и остались просто еще одним примером гибкости и прозорливости Григория Александровича Потемкина как политика. Что интересно, в последствии, когда ситуация изменилась (а значит, поменялись и задачи) Потемкин занял в отношении Польши совсем иную позицию. Лишний раз подтвердив, что для него важны были именно русские, а совсем не польские интересы. Но об этом в следующий раз.
Продолжение следует