ВИНСЕНТ ВАН ГОГ. Последние годы жизни. (Часть 1. Арль. февраль 1888 -май 1890)
Оригинал взят у vanatik05 в ВИНСЕНТ ВАН ГОГ. Последние годы жизни. (Часть 1. Арль. февраль 1888 -май 1890)
"Что я такое в глазах большинства? Ноль, чудак, неприятный человек, некто, у кого нет и никогда не будет положения в обществе, - словом, ничтожество из ничтожеств. Ну что ж, допустим, что все это так. Так вот, я хотел бы своей работой показать, что таится в сердце этого чудака, этого ничтожества." (Vincent van Gogh)
Сегодня я ничего не буду тут писать - все, что вы прочтете, это отрывки из писем Ван Гога любимому брату Тео. К ним я подобрала репродукции картин, написанных в этот самый творческий и самый трагический период его жизни. Он прожил всего 37 лет. «В сущности, говорить за нас должны наши полотна.» (Ван Гог)
"Здесь по-прежнему мороз и всюду лежит снег. Я написал этюд - снежные поля и город на заднем плане."
"Что касается работы, то сегодня я принес домой холст размером в 15" - подъемный мост, с проезжающим по нему экипажем на фоне голубого неба; река тоже голубая; на оранжевом берегу, поросшем зеленью, - группа прачек в цветных корсажах и чепцах."
"Погода здесь неустойчивая, часто бывает пасмурно, и дует ветер, но миндаль уже повсюду зацвел."
"У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета…"
"Мне хочется - и по многим причинам - обзавестись пристанищем, куда, в случае полного истощения, можно было бы вывозить на поправку несчастных парижских кляч - тебя и многих наших друзей, бедных импрессионистов."
"Я до сих пор надеюсь, что работаю не только для себя, и верю в неизбежное обновление искусства - цвета, рисунка и всей жизни художников."
"Очень огорчаюсь за Гогена - особенно потому, что здоровье его подорвано. Он теперь уже не в таком состоянии, чтобы житейские превратности могли пойти ему на пользу; напротив, они лишь вымотают его и помешают ему работать. Меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работу, и моя уверенность в себе все больше возрастает. Какая здесь природа!.."
"Последняя моя картина, написанная с помощью последних тюбиков краски на последнем куске холста, - зеленый, как и полагается, сад - сделана одним чистым зеленым цветом с небольшой прибавкой прусской зелени и желтого хрома."
"Я написал на открытом воздухе полотно размером в 20" - фиолетовый вспаханный участок, тростниковая изгородь, два розовых персиковых дерева и небо, сверкающее белизной и синевой. Похоже, что это мой самый лучший пейзаж."
"Я работаю как бешеный: сейчас цветут сады и мне хочется написать провансальский сад в чудовищно радостных красках."
"В данную минуту работаю над сливовым деревом - оно желтовато-белое, со множеством черных веток. Расходую огромное количество холста и красок, но думаю, что трачу деньги не впустую..."
"Этот дом будет моей мастерской, моей штаб-квартирой на все время пребывания на юге. Представляешь себе - дом снаружи желтый, внутри белый, солнечный."
"Снял я его за пятнадцать франков в месяц. Теперь мне хочется как-то обставить хоть одну комнату, ту, что на втором этаже. В ней я устрою себе спальню. Моя спальня - это нечто вроде натюрморта из парижских романов, знаешь, тех, что в желтых, розовых и зеленых переплетах, хотя фактура, как мне кажется, и мужественнее, и проще. В ней нет ни пуантилизма, ни штриховки - ничего, кроме плоских, гармоничных цветов."
"Наконец-то я увижу, как выглядят мои полотна в светлом помещении. Пол вымощен красными плитками, под окнами лужайка..."
"Мне хочется, чтобы у меня был настоящий дом художника, без претензий, напротив, совсем непритязательный, но такой, где во всем, вплоть до последнего стула, будет чувствоваться стиль."
"Я убежден, что природа здесь как раз такая, какая необходима для того, чтобы почувствовать цвет. Поэтому более чем вероятно, что я не уеду отсюда. При необходимости я готов и даже рад буду разделить свою новую мастерскую с каким-нибудь другим художником. Быть может, на юг приедет Гоген..."
"Мой бедный друг, наша неврастения и пр. отчасти объясняется нашим чересчур художническим образом жизни, но главным образом роковой наследственностью: в условиях цивилизации человечество вырождается от поколения к поколению. Иногда я просто лопаюсь от злости, глядя на самого себя: мне мало быть ни больным, ни здоровым, как другие. Мой идеал - такая конституция, чтобы дожить до восьмидесяти лет и чтобы в жилах текла кровь, настоящая здоровая кровь. Если бы хоть знать, что следующее поколение художников будет счастливее нас! Все-таки утешение..."
"Я видел тут женщин, не уступающих красотой моделям Гойи или Веласкеса. Посылаю портрет дамы - уже немолодой, но сделанный в духе изречения Мишле о том, что «женщина никогда не бывает старой». Смотреть таким ясным взглядом на современную жизнь вопреки всем ее неизбежным горестям - это и есть утешение."
"Они умеют оживить черное платье розовым пятном, умеют так одеться в белое, желтое, розовое, или в зеленое с розовым, или даже в голубое с желтым, что в наряде их с художественной точки зрения ничего нельзя изменить. Портреты женщин и детей - это, со всех точек зрения, самое лучшее, чем можно заняться. Мне только кажется, что лично я для этого не очень подхожу - во мне слишком мало от Милого друга."
"Помнишь, в «Тартарене» есть великолепная страница - описание того, как скрипит тарасконский дилижанс. Так вот, я написал эти зеленые и красные экипажи, красующиеся во дворе гостиницы. Скоро ты их увидишь, а пока вот тебе набросок, наспех воспроизводящий композицию. Передний план очень простой - только серый песок; задний план тоже очень прост - желтые и розовые стены, на окнах зеленые решетчатые ставни, клочок голубого неба."
"
"Оба экипажа - очень пестрые и яркие - зеленые, красные; колеса их - желтые, черные, голубые, оранжевые. Размер полотна обычный - 30. Экипажи написаны густыми мазками, a la Монтичелли.
Мой удел - работать и время от времени создавать такое, что останется надолго; но кто же будет в фигурной живописи тем, чем стал Клод Моне в пейзаже? А это, как ты и сам чувствуешь, носится в воздухе."
"Если бы ты стал художником, ты, наверно, многому бы удивлялся, и в частности тому, что живопись и все связанное с нею - подлинно тяжелая работа с точки зрения физической. Помимо умственного напряжения и душевных переживаний она требует еще большой затраты сил, и так день за днем... Она требует от человека так много, что в настоящее время заниматься ею - все равно, что принять участие в походе, сражении, войне..."
"Как хотелось бы мне, чтобы нашлось нечто такое, что успокоило и утешило бы нас, что помогло бы нам не чувствовать себя виновными и несчастными. Идти по жизни, не страдая от одиночества, не сбиваясь с пути, ничего не боясь и не рассчитывая лихорадочно каждый свой шаг, которым мы, сами того не желая, можем причинить зло нашим ближним!"
Я думал о Гогене и пришел вот к чему: если он хочет приехать сюда, придется оплатить проезд и купить две кровати или два матраса. Но поскольку Гоген - моряк, мы, вероятно, сумеем сами готовить себе еду. Если Гоген согласится, надо вытащить его из бретонской дыры. Это положит начало ассоциации. Знай, я постоянно мечтаю о том, чтобы ты возглавил ассоциацию французских импрессионистов."
( В октябре 2011 года опубликовано заявление экспертов Амстердамского музея Ван Гога, в котором утверждается, что "Автопортрет в соломенной шляпе" 1887 года, на самом деле изображает брата художника - Тео.)
"Вчера и сегодня я работал над «Сеятелем», которого полностью переделал. Небо - желтое и зеленое, земля - лиловая и оранжевая. Из этого великолепного мотива, несомненно, можно сделать картину; надеюсь, что она и будет когда-нибудь сделана - не мною, так другим."
"У меня есть еще вид на Рону с железнодорожным мостом у Тринкеталя: небо и река цвета абсента, набережные - лилового тона, люди, опирающиеся на парапет, - черноватые, сам мост - ярко-синий фон - синий с нотками ярко-зеленого веронеза и резкого оранжевого. Это опять незаконченный опыт, но такой, в котором я ищу чего-то особенно надрывного и, следовательно, особенно надрывающего сердце."
"Кончается ли все со смертью, нет ли после нее еще чего-то? Быть может, для художника расстаться с жизнью вовсе не самое трудное? Мне, разумеется, обо всем этом ничего не известно, но всякий раз, когда я вижу звезды, я начинаю мечтать так же непроизвольно, как я мечтаю, глядя на черные точки, которыми на географической карте обозначены города и деревни…Я по-прежнему нуждаюсь в религии. Потому я вышел ночью из дома и начал рисовать звёзды."
"Что до моих пейзажей, то мне все больше кажется, что самые лучшие из них - те, которые я писал особенно быстро. Возьми, например, тот, набросок с которого я тебе послал, - жатву и стога."
"Сейчас я занят новой моделью - это почтальон в синем с золотом мундире, бородач с грубым лицом Сократа… Уметь отмахать такого парня за один сеанс - в этом-то и заключается моя сила, дорогой брат. Если даже мне удастся в жизни поднять голову чуть повыше, я все равно буду делать то же самое - пить с первым встречным и тут же его писать, причем не акварелью, а маслом, и на манер Домье за один сеанс."
"Врачи говорят нам, что не только Моисей, Магомет, Христос, Лютер, Бэньян, но и Франс Хальс, Рембрандт, Делакруа, а заодно старые добрые женщины, ограниченные, как наша мать, были сумасшедшими. И тут встает серьезный вопрос, который следовало бы задать врачам: а кто же из людей тогда нормален?"
"Рисую и пишу с таким же рвением, с каким марселец уплетает свою буйабесс, что, разумеется, тебя не удивит - я ведь пишу большие подсолнечники."
"В надежде, что у нас с Гогеном будет общая мастерская, я хочу ее декорировать. Одни большие подсолнухи - ничего больше. Я уже несколько дней работаю над ними рано поутру: цветы быстро вянут, и все надо успеть схватить за один присест..."
“…Написал портрет 12-летней девочки, с карими глазами, черными бровями и волосами, всю желтовато-смуглую. Она сидит на тростниковом стуле, одетая в кроваво-красный в фиолетовую полоску лиф и темно-синюю юбку с оранжевыми крапинками, а в руке держит веточку олеандра. Фон светло-зеленый, почти белый.”
"На этой неделе я работал с двумя моделями - одной арлезианочкой и старым крестьянином, которого написал теперь на ярко-оранжевом фоне; фон этот хоть и не претендует на то, чтобы создать иллюзию заката, но все-таки наводит на мысль о нем."
"К сожалению, опасаюсь, что арлезианочка натянет мне нос и не даст закончить картину. В последний раз она с самым невинным видом попросила заплатить ей за все сеансы вперед; я охотно согласился, после чего она исчезла и не появляется."
"В моей картине «Ночное кафе» я пытался показать, что кафе - это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление. Словом, я пытался, сталкивая контрасты нежно-розового с кроваво-красным и винно-красным, нежно-зеленого и веронеза с желто-зеленым и жестким сине-зеленым, воспроизвести атмосферу адского пекла, цвет бледной серы, передать демоническую мощь кабака-западни. И все это под личиной японской веселости и тартареновского добродушия."
"…К таким вещам относится прежде всего холст размером в 30”, изображающий уголок сада с плакучей ивой, травой, шарообразно подстриженными кустами, розовыми олеандрами, словом, тот же самый сюжет, что и в этюде, отправленном тебе в прошлый раз. Этот, однако, большего формата, небо на нем лимонное, колорит интенсивней и богаче осенними тонами, мазок свободней и гуще."
"Мне страшно интересно писать ночные сцены и ночные эффекты прямо на месте, ночью."
"Сейчас я работаю над новым квадратным полотном размером в 30* - опять сад, или, вернее, платановая аллея с зеленой травой и купами черных сосен. Ты очень хорошо сделал, что заказал краски и холст, - погода стоит великолепная."
"У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета; это мягко и красиво, как сочетание небесно-голубого и желтого на картинах Вермеера Дельфтского…"
"Я начинаю чувствовать, что я стал совсем другим, чем был в день приезда сюда: меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работу, и моя уверенность в себе все больше возрастает."
"Как тебе известно, из моей телеграммы, Гоген прибыл сюда в добром здравии… Он очень, очень интересный человек, и я совершенно уверен, что мы с ним сделаем целую кучу всякой всячины. Он, видимо, немало создаст здесь; я, надеюсь, тоже… Гоген - удивительный человек: он никогда не выходит из себя, работает напряженно, но спокойно и, несомненно, дождется здесь удобного случая, чтобы сразу и значительно шагнуть вперед.
"
(Внимание экспертов Музея Ван Гога в Амстердаме привлекло полотно «Человек в красном берете». Картина хранилась в запасниках музея с 1973 г. и считалась работой одного из неизвестных живописцев. Эксперты утверждают, что портрет «Человека …», несомненно, принадлежит кисти Ван Гога.. )
"Думаю, что ты одобришь написанный мною листопад. Лиловые стволы тополей перерезаны рамой как раз там, где начинается листва. Эти деревья, как колонны, окаймляют аллею, по обеим сторонам которой выстроились лилово-голубые римские гробницы. Земля уже устлана плотным ковром оранжевых и желтых опавших листьев, а новые все падают, словно хлопья снега. В аллее черные фигурки влюбленных. Верх картины занят очень зеленым лугом, неба нет или почти нет."
"Ах, почему тебя не было с нами в воскресенье! Мы видели совершенно красный виноградник - красный, как красное вино. Издали он казался желтым, над ним - зеленое небо, вокруг - фиолетовая после дождя земля, кое-где на ней - желтые отблески заката."
"Я сделал портреты целого семейства - домочадцев того самого почтальона, чью голову написал еще раньше: муж, жена, малыш..."
(Есть версия, что инцидент с отрезанным ухом произошёл во время ссоры Ван Гога и Гогена. Гоген, искушённый в матросских драках, полоснул Ван Гога по уху, а у того от стресса случился припадок. Уже позже, пытаясь себя обелить, Гоген и придумал историю о том, как Ван Гог гонялся за ним в припадке безумия с бритвой и покалечил сам себя.
Источник: http://www.kulturologia.ru/blogs/231213/19580/.)
"Я довольно долго был не в состоянии писать, но теперь, как видишь, все прошло… Надеюсь, что со мной ничего особенного не случилось - просто, как это бывает у художников, нашло временное затмение, сопровождавшееся высокой температурой и значительной потерей крови, поскольку была перерезана артерия; но аппетит немедленно восстановился, пищеварение у меня хорошее, потеря крови с каждым днем восполняется, а голова работает все яснее."
"Тем не менее, я возобновил работу и уже сделал 3 этюда,
а также портрет г-на Рея, который подарил ему на память."
"Словом, ничего плохого со мной не случилось, если не считать того, что мои боли и беспокойство несколько усилились. Я, как и раньше, полон надежд, но испытываю слабость, и на душе у меня тревожно. Думаю, что все это пройдет, как только силы мои восстановятся... Вот уже много дней я сижу в одиночке под замком и присмотром служителей, хотя невменяемость моя не доказана и вообще недоказуема.
Разумеется, в глубине души я уязвлен таким обращением; разумеется также, что я не позволяю себе возмущаться вслух: оправдываться в таких случаях - значит признать себя виновным."
"Эти дни я чувствую себя хорошо, если не считать какой-то смутной тоски, причину которой мне трудно определить. Как бы то ни было, я больше не слабею, а, наоборот, окреп и работаю. У меня сейчас на мольберте персиковый сад у дороги с Малыми Альпами на заднем плане."
"Ах, милый Тео, если бы ты мог взглянуть сейчас на здешние оливы, на их листву цвета старого позеленевшего серебра на голубом фоне."
"А оранжевые пашни! Это необычайно тонко, изысканно, словом, нечто совсем иное, чем представляешь себе на севере…"
"Не предчувствую ли я, что меня ожидает кое-что похуже - одиночка для буйнопомешанных, где я побывал уже дважды?
Я подарил Синьяку на память тот натюрморт, который так возмутил достойных блюстителей порядка в городе Арле: на нем изображены две копченые селедки, а «селедками», как тебе известно, именуют жандармов."
"Чувствую я себя отлично и немного работаю."
Продолжение следует...
Ссылки: http://www.wm-painting.ru/MasterPieces/p19_sectionid/18/p19_imageid/142
http://vangogh-world.ru/
http://librebook.ru/the_letters_of_vincent_van_gogh/vol2/2
http://royallib.com/book/irving_stoun/gagda_gizni.html
"Что я такое в глазах большинства? Ноль, чудак, неприятный человек, некто, у кого нет и никогда не будет положения в обществе, - словом, ничтожество из ничтожеств. Ну что ж, допустим, что все это так. Так вот, я хотел бы своей работой показать, что таится в сердце этого чудака, этого ничтожества." (Vincent van Gogh)
Сегодня я ничего не буду тут писать - все, что вы прочтете, это отрывки из писем Ван Гога любимому брату Тео. К ним я подобрала репродукции картин, написанных в этот самый творческий и самый трагический период его жизни. Он прожил всего 37 лет. «В сущности, говорить за нас должны наши полотна.» (Ван Гог)
"Здесь по-прежнему мороз и всюду лежит снег. Я написал этюд - снежные поля и город на заднем плане."
"Что касается работы, то сегодня я принес домой холст размером в 15" - подъемный мост, с проезжающим по нему экипажем на фоне голубого неба; река тоже голубая; на оранжевом берегу, поросшем зеленью, - группа прачек в цветных корсажах и чепцах."
"Погода здесь неустойчивая, часто бывает пасмурно, и дует ветер, но миндаль уже повсюду зацвел."
"У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета…"
"Мне хочется - и по многим причинам - обзавестись пристанищем, куда, в случае полного истощения, можно было бы вывозить на поправку несчастных парижских кляч - тебя и многих наших друзей, бедных импрессионистов."
"Я до сих пор надеюсь, что работаю не только для себя, и верю в неизбежное обновление искусства - цвета, рисунка и всей жизни художников."
"Очень огорчаюсь за Гогена - особенно потому, что здоровье его подорвано. Он теперь уже не в таком состоянии, чтобы житейские превратности могли пойти ему на пользу; напротив, они лишь вымотают его и помешают ему работать. Меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работу, и моя уверенность в себе все больше возрастает. Какая здесь природа!.."
"Последняя моя картина, написанная с помощью последних тюбиков краски на последнем куске холста, - зеленый, как и полагается, сад - сделана одним чистым зеленым цветом с небольшой прибавкой прусской зелени и желтого хрома."
"Я написал на открытом воздухе полотно размером в 20" - фиолетовый вспаханный участок, тростниковая изгородь, два розовых персиковых дерева и небо, сверкающее белизной и синевой. Похоже, что это мой самый лучший пейзаж."
"Я работаю как бешеный: сейчас цветут сады и мне хочется написать провансальский сад в чудовищно радостных красках."
"В данную минуту работаю над сливовым деревом - оно желтовато-белое, со множеством черных веток. Расходую огромное количество холста и красок, но думаю, что трачу деньги не впустую..."
"Этот дом будет моей мастерской, моей штаб-квартирой на все время пребывания на юге. Представляешь себе - дом снаружи желтый, внутри белый, солнечный."
"Снял я его за пятнадцать франков в месяц. Теперь мне хочется как-то обставить хоть одну комнату, ту, что на втором этаже. В ней я устрою себе спальню. Моя спальня - это нечто вроде натюрморта из парижских романов, знаешь, тех, что в желтых, розовых и зеленых переплетах, хотя фактура, как мне кажется, и мужественнее, и проще. В ней нет ни пуантилизма, ни штриховки - ничего, кроме плоских, гармоничных цветов."
"Наконец-то я увижу, как выглядят мои полотна в светлом помещении. Пол вымощен красными плитками, под окнами лужайка..."
"Мне хочется, чтобы у меня был настоящий дом художника, без претензий, напротив, совсем непритязательный, но такой, где во всем, вплоть до последнего стула, будет чувствоваться стиль."
"Я убежден, что природа здесь как раз такая, какая необходима для того, чтобы почувствовать цвет. Поэтому более чем вероятно, что я не уеду отсюда. При необходимости я готов и даже рад буду разделить свою новую мастерскую с каким-нибудь другим художником. Быть может, на юг приедет Гоген..."
"Мой бедный друг, наша неврастения и пр. отчасти объясняется нашим чересчур художническим образом жизни, но главным образом роковой наследственностью: в условиях цивилизации человечество вырождается от поколения к поколению. Иногда я просто лопаюсь от злости, глядя на самого себя: мне мало быть ни больным, ни здоровым, как другие. Мой идеал - такая конституция, чтобы дожить до восьмидесяти лет и чтобы в жилах текла кровь, настоящая здоровая кровь. Если бы хоть знать, что следующее поколение художников будет счастливее нас! Все-таки утешение..."
"Я видел тут женщин, не уступающих красотой моделям Гойи или Веласкеса. Посылаю портрет дамы - уже немолодой, но сделанный в духе изречения Мишле о том, что «женщина никогда не бывает старой». Смотреть таким ясным взглядом на современную жизнь вопреки всем ее неизбежным горестям - это и есть утешение."
"Они умеют оживить черное платье розовым пятном, умеют так одеться в белое, желтое, розовое, или в зеленое с розовым, или даже в голубое с желтым, что в наряде их с художественной точки зрения ничего нельзя изменить. Портреты женщин и детей - это, со всех точек зрения, самое лучшее, чем можно заняться. Мне только кажется, что лично я для этого не очень подхожу - во мне слишком мало от Милого друга."
"Помнишь, в «Тартарене» есть великолепная страница - описание того, как скрипит тарасконский дилижанс. Так вот, я написал эти зеленые и красные экипажи, красующиеся во дворе гостиницы. Скоро ты их увидишь, а пока вот тебе набросок, наспех воспроизводящий композицию. Передний план очень простой - только серый песок; задний план тоже очень прост - желтые и розовые стены, на окнах зеленые решетчатые ставни, клочок голубого неба."
"
"Оба экипажа - очень пестрые и яркие - зеленые, красные; колеса их - желтые, черные, голубые, оранжевые. Размер полотна обычный - 30. Экипажи написаны густыми мазками, a la Монтичелли.
Мой удел - работать и время от времени создавать такое, что останется надолго; но кто же будет в фигурной живописи тем, чем стал Клод Моне в пейзаже? А это, как ты и сам чувствуешь, носится в воздухе."
"Если бы ты стал художником, ты, наверно, многому бы удивлялся, и в частности тому, что живопись и все связанное с нею - подлинно тяжелая работа с точки зрения физической. Помимо умственного напряжения и душевных переживаний она требует еще большой затраты сил, и так день за днем... Она требует от человека так много, что в настоящее время заниматься ею - все равно, что принять участие в походе, сражении, войне..."
"Как хотелось бы мне, чтобы нашлось нечто такое, что успокоило и утешило бы нас, что помогло бы нам не чувствовать себя виновными и несчастными. Идти по жизни, не страдая от одиночества, не сбиваясь с пути, ничего не боясь и не рассчитывая лихорадочно каждый свой шаг, которым мы, сами того не желая, можем причинить зло нашим ближним!"
Я думал о Гогене и пришел вот к чему: если он хочет приехать сюда, придется оплатить проезд и купить две кровати или два матраса. Но поскольку Гоген - моряк, мы, вероятно, сумеем сами готовить себе еду. Если Гоген согласится, надо вытащить его из бретонской дыры. Это положит начало ассоциации. Знай, я постоянно мечтаю о том, чтобы ты возглавил ассоциацию французских импрессионистов."
( В октябре 2011 года опубликовано заявление экспертов Амстердамского музея Ван Гога, в котором утверждается, что "Автопортрет в соломенной шляпе" 1887 года, на самом деле изображает брата художника - Тео.)
"Вчера и сегодня я работал над «Сеятелем», которого полностью переделал. Небо - желтое и зеленое, земля - лиловая и оранжевая. Из этого великолепного мотива, несомненно, можно сделать картину; надеюсь, что она и будет когда-нибудь сделана - не мною, так другим."
"У меня есть еще вид на Рону с железнодорожным мостом у Тринкеталя: небо и река цвета абсента, набережные - лилового тона, люди, опирающиеся на парапет, - черноватые, сам мост - ярко-синий фон - синий с нотками ярко-зеленого веронеза и резкого оранжевого. Это опять незаконченный опыт, но такой, в котором я ищу чего-то особенно надрывного и, следовательно, особенно надрывающего сердце."
"Кончается ли все со смертью, нет ли после нее еще чего-то? Быть может, для художника расстаться с жизнью вовсе не самое трудное? Мне, разумеется, обо всем этом ничего не известно, но всякий раз, когда я вижу звезды, я начинаю мечтать так же непроизвольно, как я мечтаю, глядя на черные точки, которыми на географической карте обозначены города и деревни…Я по-прежнему нуждаюсь в религии. Потому я вышел ночью из дома и начал рисовать звёзды."
"Что до моих пейзажей, то мне все больше кажется, что самые лучшие из них - те, которые я писал особенно быстро. Возьми, например, тот, набросок с которого я тебе послал, - жатву и стога."
"Сейчас я занят новой моделью - это почтальон в синем с золотом мундире, бородач с грубым лицом Сократа… Уметь отмахать такого парня за один сеанс - в этом-то и заключается моя сила, дорогой брат. Если даже мне удастся в жизни поднять голову чуть повыше, я все равно буду делать то же самое - пить с первым встречным и тут же его писать, причем не акварелью, а маслом, и на манер Домье за один сеанс."
"Врачи говорят нам, что не только Моисей, Магомет, Христос, Лютер, Бэньян, но и Франс Хальс, Рембрандт, Делакруа, а заодно старые добрые женщины, ограниченные, как наша мать, были сумасшедшими. И тут встает серьезный вопрос, который следовало бы задать врачам: а кто же из людей тогда нормален?"
"Рисую и пишу с таким же рвением, с каким марселец уплетает свою буйабесс, что, разумеется, тебя не удивит - я ведь пишу большие подсолнечники."
"В надежде, что у нас с Гогеном будет общая мастерская, я хочу ее декорировать. Одни большие подсолнухи - ничего больше. Я уже несколько дней работаю над ними рано поутру: цветы быстро вянут, и все надо успеть схватить за один присест..."
“…Написал портрет 12-летней девочки, с карими глазами, черными бровями и волосами, всю желтовато-смуглую. Она сидит на тростниковом стуле, одетая в кроваво-красный в фиолетовую полоску лиф и темно-синюю юбку с оранжевыми крапинками, а в руке держит веточку олеандра. Фон светло-зеленый, почти белый.”
"На этой неделе я работал с двумя моделями - одной арлезианочкой и старым крестьянином, которого написал теперь на ярко-оранжевом фоне; фон этот хоть и не претендует на то, чтобы создать иллюзию заката, но все-таки наводит на мысль о нем."
"К сожалению, опасаюсь, что арлезианочка натянет мне нос и не даст закончить картину. В последний раз она с самым невинным видом попросила заплатить ей за все сеансы вперед; я охотно согласился, после чего она исчезла и не появляется."
"В моей картине «Ночное кафе» я пытался показать, что кафе - это место, где можно погибнуть, сойти с ума или совершить преступление. Словом, я пытался, сталкивая контрасты нежно-розового с кроваво-красным и винно-красным, нежно-зеленого и веронеза с желто-зеленым и жестким сине-зеленым, воспроизвести атмосферу адского пекла, цвет бледной серы, передать демоническую мощь кабака-западни. И все это под личиной японской веселости и тартареновского добродушия."
"…К таким вещам относится прежде всего холст размером в 30”, изображающий уголок сада с плакучей ивой, травой, шарообразно подстриженными кустами, розовыми олеандрами, словом, тот же самый сюжет, что и в этюде, отправленном тебе в прошлый раз. Этот, однако, большего формата, небо на нем лимонное, колорит интенсивней и богаче осенними тонами, мазок свободней и гуще."
"Мне страшно интересно писать ночные сцены и ночные эффекты прямо на месте, ночью."
"Сейчас я работаю над новым квадратным полотном размером в 30* - опять сад, или, вернее, платановая аллея с зеленой травой и купами черных сосен. Ты очень хорошо сделал, что заказал краски и холст, - погода стоит великолепная."
"У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета; это мягко и красиво, как сочетание небесно-голубого и желтого на картинах Вермеера Дельфтского…"
"Я начинаю чувствовать, что я стал совсем другим, чем был в день приезда сюда: меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работу, и моя уверенность в себе все больше возрастает."
"Как тебе известно, из моей телеграммы, Гоген прибыл сюда в добром здравии… Он очень, очень интересный человек, и я совершенно уверен, что мы с ним сделаем целую кучу всякой всячины. Он, видимо, немало создаст здесь; я, надеюсь, тоже… Гоген - удивительный человек: он никогда не выходит из себя, работает напряженно, но спокойно и, несомненно, дождется здесь удобного случая, чтобы сразу и значительно шагнуть вперед.
"
(Внимание экспертов Музея Ван Гога в Амстердаме привлекло полотно «Человек в красном берете». Картина хранилась в запасниках музея с 1973 г. и считалась работой одного из неизвестных живописцев. Эксперты утверждают, что портрет «Человека …», несомненно, принадлежит кисти Ван Гога.. )
"Думаю, что ты одобришь написанный мною листопад. Лиловые стволы тополей перерезаны рамой как раз там, где начинается листва. Эти деревья, как колонны, окаймляют аллею, по обеим сторонам которой выстроились лилово-голубые римские гробницы. Земля уже устлана плотным ковром оранжевых и желтых опавших листьев, а новые все падают, словно хлопья снега. В аллее черные фигурки влюбленных. Верх картины занят очень зеленым лугом, неба нет или почти нет."
"Ах, почему тебя не было с нами в воскресенье! Мы видели совершенно красный виноградник - красный, как красное вино. Издали он казался желтым, над ним - зеленое небо, вокруг - фиолетовая после дождя земля, кое-где на ней - желтые отблески заката."
"Я сделал портреты целого семейства - домочадцев того самого почтальона, чью голову написал еще раньше: муж, жена, малыш..."
(Есть версия, что инцидент с отрезанным ухом произошёл во время ссоры Ван Гога и Гогена. Гоген, искушённый в матросских драках, полоснул Ван Гога по уху, а у того от стресса случился припадок. Уже позже, пытаясь себя обелить, Гоген и придумал историю о том, как Ван Гог гонялся за ним в припадке безумия с бритвой и покалечил сам себя.
Источник: http://www.kulturologia.ru/blogs/231213/19580/.)
"Я довольно долго был не в состоянии писать, но теперь, как видишь, все прошло… Надеюсь, что со мной ничего особенного не случилось - просто, как это бывает у художников, нашло временное затмение, сопровождавшееся высокой температурой и значительной потерей крови, поскольку была перерезана артерия; но аппетит немедленно восстановился, пищеварение у меня хорошее, потеря крови с каждым днем восполняется, а голова работает все яснее."
"Тем не менее, я возобновил работу и уже сделал 3 этюда,
а также портрет г-на Рея, который подарил ему на память."
"Словом, ничего плохого со мной не случилось, если не считать того, что мои боли и беспокойство несколько усилились. Я, как и раньше, полон надежд, но испытываю слабость, и на душе у меня тревожно. Думаю, что все это пройдет, как только силы мои восстановятся... Вот уже много дней я сижу в одиночке под замком и присмотром служителей, хотя невменяемость моя не доказана и вообще недоказуема.
Разумеется, в глубине души я уязвлен таким обращением; разумеется также, что я не позволяю себе возмущаться вслух: оправдываться в таких случаях - значит признать себя виновным."
"Эти дни я чувствую себя хорошо, если не считать какой-то смутной тоски, причину которой мне трудно определить. Как бы то ни было, я больше не слабею, а, наоборот, окреп и работаю. У меня сейчас на мольберте персиковый сад у дороги с Малыми Альпами на заднем плане."
"Ах, милый Тео, если бы ты мог взглянуть сейчас на здешние оливы, на их листву цвета старого позеленевшего серебра на голубом фоне."
"А оранжевые пашни! Это необычайно тонко, изысканно, словом, нечто совсем иное, чем представляешь себе на севере…"
"Не предчувствую ли я, что меня ожидает кое-что похуже - одиночка для буйнопомешанных, где я побывал уже дважды?
Я подарил Синьяку на память тот натюрморт, который так возмутил достойных блюстителей порядка в городе Арле: на нем изображены две копченые селедки, а «селедками», как тебе известно, именуют жандармов."
"Чувствую я себя отлично и немного работаю."
Продолжение следует...
Ссылки: http://www.wm-painting.ru/MasterPieces/p19_sectionid/18/p19_imageid/142
http://vangogh-world.ru/
http://librebook.ru/the_letters_of_vincent_van_gogh/vol2/2
http://royallib.com/book/irving_stoun/gagda_gizni.html