рецензия на "Три сестры"
"Три сестры" - новая работа хореографа и танцовщика Павла Глухова по одноименной пьесе А.П. Чехова.
Минимум декораций: три стула и большая белая ткань. В черном коробе сцены три танцовщицы под музыку Шопена плетут грустно-светлое хореографическое кружево своей истории, истории надежды и безнадежности, любви и отчаяния, жажды жизни и нахождения в безвременьи. Здесь нет досконального следования фабуле пьесы, три девушки словно сердца, мысли и чаяния героинь пьесы. Они их внутренняя суть, пластическое выражение их духовных путей и судеб.
Хореографический текст воспринимается и читается легко: девушки то сплетаются руками и корпусом, образуя некие стремительно меняющиеся единые сущности, и мы понимаем насколько близки духовно между собой сестры, то замирают во фронтальной композиции, напоминающей семейный портрет, что дает нам возможность полюбоваться на героинь, созерцать их внешнюю и внутреннюю красоту. Интересен характер пластики, найденный автором. Сочиненный полностью в стиле контемпорари, танец тем не менее смотрится непривычно для этого стиля лирическим и говорящим. Танцовщицы плавно и в то же время быстро перетекают из одного движения или поддержки в другую, затем замирают, словно чем-то встревоженные птицы, а замерев на мгновение в напряженном ожидании тут же снова оживают. Ломаные или нарочито прямые линии рук напоминающие крылья чаек, дают еще одну отсылку к драматургии Чехова, как бы подтверждают особую чеховскую атмосферу. В первой части спектакля у каждой из сестер есть хореографический лейтмотив, в разработке повторяющийся в дальнейших дуэтах и соло, каждая тоскует о лучшей жизни и любви, но каждая - по-своему.
Три артистки - не единственные, кого мы видим на сцене. Образ некоего мужчины, то Тузенбаха в дуэте с Ириной, то Вершинина с Машей, появляется из сцены в сцену словно случайно, на самом же деле играя роковую роль в судьбе героинь. Ведя свою линию подчеркнуто беспристрастно этот Некто словно играет со своими партнершами, легко привязывая их к себе кажущейся нежностью и романтикой, затем безжалостно оставляет их наедине с самими собой и своими тяжкими думами. Это намекает на аналогию с самим Чеховым, ведь он тоже ничуть не жалел своих героинь, все больше и больше погружая их в пучину безнадеги и обыденности, в конце-концов отобрав у них всякую возможность вырваться из удушающей рутины жизни. Здесь сестры пытались сопротивляться року, каждый раз утешая одна другую в своей боли и отчаянно запрокидывали головы, смеясь в лицо судьбе. В какой-то момент они будто впадают в детство, задорно играют, перескакивая с одного стула на другой, затем вдруг забираются все вместе на один стул, кажущийся таким хрупким и пытаются устоять на нем, держась все вместе, становясь для самих себя единственно возможным спасательным кругом, словно вокруг них безбрежный бушующий океан. Цепляясь друг за друга, они пытаются остаться в этой жизни, ставшей слишком стремительной, но понимают что все тщетно.
В целом постановка создает впечатление тонкого прочувствованная сути пьесы, что подчеркивает и музыкальный материал (ноктюрны и вальсы Ф.Шопена), и хореография, и трепетное исполнение артистов. Единственный вопрос вызвали костюмы девушек. На черных платьях по бокам пришиты по три тонких белых полосы, делающие их похожими на спортивные костюмы. Это дает некоторый отсыл к современности, который больше ничем не подчеркивается и вызывает сомнение в своей необходимости. Хотя чеховский психологизм, конечно, актуален и в наши дни, все же данный прием "осовременивания", на мой взгляд, спорен, или по крайней мере, в этом случае недостаточен.
В качестве нехитрой сценографии интересно использован большой белый кусок ткани, который вообще является здесь по сути еще одним персонажем. Метаморфозы ткани соединяют (или разделяют) отдельные сцены-страницы спектакля и соответственно оттеняют состояния сестер, которые то сминают ее, то разглаживают, то сдергивают, то ее снова выносят им будто в подарок.Кто-то примеряет ее как платье в шутку, кто-то как фату в мечте о свадьбе, кто-то запутывается в ней как в омуте. В самом начале они стоят на этом белом квадрате, боясь (но и мечтая) выйти за его пределы, как за пределы рамок своей жизни, в финале же укрываются с головой белым полотном, словно сплетенным из собственного танца кружевным саваном, покрываются им как земля поздней осенью покрывается снегом, чтобы заснуть на время зимы. Неизвестно только будет ли весна. Об этом может сказать нам только короткое послесловие: неподвижная фигура Некто-Автора, который стоит спиной к своим героиням, смотрит вдаль и знает, что будущего у трех сестер, вероятно, уже нет.
Минимум декораций: три стула и большая белая ткань. В черном коробе сцены три танцовщицы под музыку Шопена плетут грустно-светлое хореографическое кружево своей истории, истории надежды и безнадежности, любви и отчаяния, жажды жизни и нахождения в безвременьи. Здесь нет досконального следования фабуле пьесы, три девушки словно сердца, мысли и чаяния героинь пьесы. Они их внутренняя суть, пластическое выражение их духовных путей и судеб.
Хореографический текст воспринимается и читается легко: девушки то сплетаются руками и корпусом, образуя некие стремительно меняющиеся единые сущности, и мы понимаем насколько близки духовно между собой сестры, то замирают во фронтальной композиции, напоминающей семейный портрет, что дает нам возможность полюбоваться на героинь, созерцать их внешнюю и внутреннюю красоту. Интересен характер пластики, найденный автором. Сочиненный полностью в стиле контемпорари, танец тем не менее смотрится непривычно для этого стиля лирическим и говорящим. Танцовщицы плавно и в то же время быстро перетекают из одного движения или поддержки в другую, затем замирают, словно чем-то встревоженные птицы, а замерев на мгновение в напряженном ожидании тут же снова оживают. Ломаные или нарочито прямые линии рук напоминающие крылья чаек, дают еще одну отсылку к драматургии Чехова, как бы подтверждают особую чеховскую атмосферу. В первой части спектакля у каждой из сестер есть хореографический лейтмотив, в разработке повторяющийся в дальнейших дуэтах и соло, каждая тоскует о лучшей жизни и любви, но каждая - по-своему.
Три артистки - не единственные, кого мы видим на сцене. Образ некоего мужчины, то Тузенбаха в дуэте с Ириной, то Вершинина с Машей, появляется из сцены в сцену словно случайно, на самом же деле играя роковую роль в судьбе героинь. Ведя свою линию подчеркнуто беспристрастно этот Некто словно играет со своими партнершами, легко привязывая их к себе кажущейся нежностью и романтикой, затем безжалостно оставляет их наедине с самими собой и своими тяжкими думами. Это намекает на аналогию с самим Чеховым, ведь он тоже ничуть не жалел своих героинь, все больше и больше погружая их в пучину безнадеги и обыденности, в конце-концов отобрав у них всякую возможность вырваться из удушающей рутины жизни. Здесь сестры пытались сопротивляться року, каждый раз утешая одна другую в своей боли и отчаянно запрокидывали головы, смеясь в лицо судьбе. В какой-то момент они будто впадают в детство, задорно играют, перескакивая с одного стула на другой, затем вдруг забираются все вместе на один стул, кажущийся таким хрупким и пытаются устоять на нем, держась все вместе, становясь для самих себя единственно возможным спасательным кругом, словно вокруг них безбрежный бушующий океан. Цепляясь друг за друга, они пытаются остаться в этой жизни, ставшей слишком стремительной, но понимают что все тщетно.
В целом постановка создает впечатление тонкого прочувствованная сути пьесы, что подчеркивает и музыкальный материал (ноктюрны и вальсы Ф.Шопена), и хореография, и трепетное исполнение артистов. Единственный вопрос вызвали костюмы девушек. На черных платьях по бокам пришиты по три тонких белых полосы, делающие их похожими на спортивные костюмы. Это дает некоторый отсыл к современности, который больше ничем не подчеркивается и вызывает сомнение в своей необходимости. Хотя чеховский психологизм, конечно, актуален и в наши дни, все же данный прием "осовременивания", на мой взгляд, спорен, или по крайней мере, в этом случае недостаточен.
В качестве нехитрой сценографии интересно использован большой белый кусок ткани, который вообще является здесь по сути еще одним персонажем. Метаморфозы ткани соединяют (или разделяют) отдельные сцены-страницы спектакля и соответственно оттеняют состояния сестер, которые то сминают ее, то разглаживают, то сдергивают, то ее снова выносят им будто в подарок.Кто-то примеряет ее как платье в шутку, кто-то как фату в мечте о свадьбе, кто-то запутывается в ней как в омуте. В самом начале они стоят на этом белом квадрате, боясь (но и мечтая) выйти за его пределы, как за пределы рамок своей жизни, в финале же укрываются с головой белым полотном, словно сплетенным из собственного танца кружевным саваном, покрываются им как земля поздней осенью покрывается снегом, чтобы заснуть на время зимы. Неизвестно только будет ли весна. Об этом может сказать нам только короткое послесловие: неподвижная фигура Некто-Автора, который стоит спиной к своим героиням, смотрит вдаль и знает, что будущего у трех сестер, вероятно, уже нет.
Click to view