Христианство и культура

[arguendi]

Влияние христианства на культуру России и Европы - факт очевидный.
Именно христианство, как мировоззрение, и сформировало на обломках Римской империи совершенно новую цивилизацию, давшую столь богатую палитру государственностей и национальностей и в конечном счете подчинившую весь остальной мир своему влиянию.

Естественно, данный факт не может устраивать антиклерикалов и русофобов - ведь получается, что своим отрицанием Православия они отрицают и всю нашу историю, всю нашу культуру, весь наш национальный дух. Лишь малая часть из них готова честно признаться в своих намерениях и прямо заявляет: да, нам не нравится всё, что было раньше, и мы хотим построить нечто новое, на новых принципах, исходящее из новых представлений о человеке и смысле его жизни. Большая же часть отрицателей пока еще стесняется выступить столь радикально и потому оспаривает саму роль Православия в формировании русской цивилизации.

Понятное дело, попытки доказать "ничтожный" вклад христианства в становление и развитие нашей культуры выглядят весьма жалко и нелепо. Это даже не научный или хоть сколь-нибудь серьезный спор, а банальный троллинг, благо что и сами оппоненты - люди по своей природе явно упоротые. Спорить с ними - все равно что вступать в дискуссию с родноверами, сторонниками нового летоисчисления от Фоменко или почитателями Суворова-Резуна. Но знать предмет надо. По крайней мере, если мы сами хотим быть людьми культурными и образованными.

Поэтому всем интересующимся рекомендую ознакомиться с мнением Л.А.Тихомирова на сей счет. Всегда приятно почитать-послушать умного человека.
_________________

...Художник творит в значительной степени бессознательно и его творческая сила направляется на великое или ничтожное не столько его личными убеждениями, как известным настроением, тем великим или ничтожным отношением к жизни, в каком его воспитывает среда. А эта среда состоит из маленьких людей. Если миллионы маленьких и большей частью малодаровитых людей проникнуты стремлением к духовной жизни (по мере своих сил), большой человек вырастает среди них с неистребимым стремлением к идеальному. [Аврелин] прав, говоря, что “падение талантов и творчества в наше время объясняется всецело царящим в наши дни материалистическим миросозерцанием - взглядом на человека как на высшее животное, без души, бессмертия, свободы воли и божественной сущности”.

Собственно говоря, источник “идеального” отношения к жизни есть религия, не рассудочное убеждение в существовании Божества, а самое чувство веры, этот невидимый тонкий орган духовного восприятия... Когда в среде общественной большинство заботится о сохранении и развитии веры, органа духовного восприятия, то устанавливается известная выработка людей, которая и создает духовные интересы, идеальные. Устанавливается отношение к жизни именно духовное. Оно устанавливается вовсе не одними великими талантами, а всеми людьми, даже самыми маленькими. Иногда даже очень неспособные в прочих отношениях люди достигают великой мудрости религиозной, духовной и этой своей стороной оказывают огромное влияние на людей, гениально способных к внешним отраслям творчества. Поэтому в деле охраны и освежения духовного отношения к жизни никак не следует пренебрегать “бездарностями”. Дары бывают разные, и то, что кажется по внешнему творчеству бездарностью, может быть величайшей даровитостью в отношении творчества внутреннего. Люди величайшего художественного творчества, как, например, граф Л. Толстой, в отношении самого чувства духовного обязаны маленьким и, может быть, даже “бездарным” людям.

Наше русское художественное творчество в его золотые времена есть творчество не религиозных людей, а глубоко религиозного народа, который накладывал свой духовный отпечаток на Пушкиных, Гоголей, Лермонтовых, Толстых... Культ добра, истины и красоты, как выражались в старину, был сроден душе их как национальное наследие. Это было не дело миросозерцания, в смысле рассудочного убеждения, а дело душевной выработки, создававшей именно такое, а не иное отношение к жизни... Дети помещиков росли окруженные глубочайше верующим народом, невольно и вольно слышали его молитвы, его обращение к Богу в горе и радости они видели там, где не могли слышать, да и в женском элементе своих семей встретили то же, что в народе. Сколько получали они от одних странниц-богомолок, сколько получали в поездках по монастырям! Это чувство оставалось и потом, когда уже легкий скептицизм дешевого “просвещения” начинал нашептывать иронические фразы о бывшей святыне. Творчество жило пышно до тех пор, пока “интеллигентный” слой не разросся достаточно, чтобы вариться в собственном соку, не только не освежаемый уже народными воздействиями, но сознательно и небезуспешно начавши уже развращать и самый народ.

Л.А.Тихомиров, "Упадок творчества", 1893г.
_________________

...Деятель нашего творчества, как натура отзывчивая, черпал свои вдохновения из той самой русской жизни, которую, как человек образованного слоя, должен был презирать и отрицать. Своей действительно драгоценной работой эти люди становились в противоречие с общей работой нашего “образования”. Пушкин, как творец русского языка, имеет против себя работу тысяч исказителей того же языка на французский и немецкий лад. Тот же Пушкин, или Толстой, или Достоевский своим анализом и синтезом русской психологии вырабатывают русское самосознание и тем способствуют развитию именно русского типа. А целые десятки тысяч образованных людей всей своей исторической миссией ведут к уничтожению этого типа во имя европейского, который им, по их неразвитым понятиям, представляется каким-то идеалом общечеловеческого.

...Наша поэзия рассматривает жизнь как раз с того угла зрения, какой имеет на нее православный человек, и это не потому, чтобы сами художники были православны. Как люди русского образованного слоя, они в большинстве случаев по убеждениям, конечно, были полупротестанты, а то и вовсе “никто”. Но как художники, как люди живого творчества, они восприняли национальное отношение к жизни, которое создано православием, православной религиозностью.

Это сказывается во всех отличительных чертах нашего художества, в самой разносторонности художественного восприятия, в манере отношения к жизни вообще, к личности в частности. Жизнь, прекрасная в миллионах своих проявлений, такой и представляется художнику, он ее, несомненно, любит и все-таки никогда не способен на ней успокоиться. Он говорит:

Не говори с тоской: их нет,
Но с благодарностию: были.

Он любит каждый момент жизни, но никогда не способен отрешиться от сознания, что это только момент и что этот момент кончится. Все кончится. Замечательно постоянное памятование этого бросало бы на наше художество даже отпечаток грусти, если бы не скрашивалось какой-то скрытой верой в нечто вечное, позволяющее спокойно относиться к постоянным проявлениям конца, смерти. Я не могу останавливаться на подробной обрисовке этой типичной черты нашего творчества, но думаю, что читатели, вспомнив Пушкина, Гоголя, Толстого, не затруднятся отыскать примеры.

Не менее характеристично отношение нашего художества к личности. Во-первых, русский психологический анализ отличается необычайной смелостью, которая позволяет ему быть неизмеримо глубоким. Нужна редкая вера в личность для того, чтобы позволить себе такую смелость. Но и вера эта своеобразна. Никто глубже и увереннее русского художника не рисовал слабости, подчиненности личности, ее, казалось бы, жалкой зависимости от самых разнообразных условий. В этом наш художник казался бы безжалостным, мог бы казаться ожесточенным, если бы вы на каждом шагу не видели у него же, что нет такой безвольности и слабости, с которой личность теряла бы свою способность воли и силы. Вы от самой жалкой личности ждете у него возрождения как явления вполне возможного. В общем, получается такая глубокая правда, такая реальность, которая вам напомнит только одно: то, что вы читали в поучениях мудрых “старцев”, из глубины монастырских келий поучающих мирян. Точно так же наше художество не верит и в “героя” и твердо помнит, что “нет человек иже не согрешил”. Изображение нашего героизма особенно поражает картиной подвига, великого, но совершающегося над целой пропастью бессилия и способности к падению. Ни того ни другого наш художник, совершенно по-православному, не способен забыть. В результате получается какая-то особенно трогательная любовь ко всякому человеку, любовь, в которой уважение никогда не переходит в преклонение, всегда сопровождается чувством некоторой жалости - и к сильному, и к слабому. Повторяю, я только слегка навожу читателей на факт, которого не могу в двух словах анализировать и устанавливать подробно. Но факт этот несомненен: отношение к жизни у нашего художника дано очевидно православием, не прямо, конечно, а через посредство русского национального миросозерцания.

Поэтому религию не напрасно вспоминают многие, писавшие об упадке творчества. Многим оно обязано религии, хотя и косвенно. Много оно обязано ей и тем субъективным идеальным настроением духа, которое художник усваивал от своего народа...

Л.А.Тихомиров, "К вопросу об упадке творчества", 1893г.
_________________

И еще один весьма показательный момент для разговора о влиянии христианства на культуру.
Камрад enjinrer демонстрирует наглядный пример того, как антиклерикалы и враги рода человеческого вытравливали из культуры (и массового сознания) всякое упоминание о ее связи со своим духовным источником. Началось это с проклятой эпохи "Просвещения" и продолжается по наши дни. Как в России, так и на Западе.

"Снежную королеву" Андерсена все читали? А вот теперь редакция без купюр. Жирным шрифтом выделены места, не прошедшие цензуру в СССР:

И вот они бегали с зеркалом повсюду; скоро не осталось ни одной страны, ни одного человека, которые бы не отразились в нем в искаженном виде. Напоследок захотелось им добраться и до неба, чтобы посмеяться над ангелами и самим Творцом. Чем выше поднимались они, тем сильнее кривлялось и корчилось зеркало от гримас.

Розы цвели все лето восхитительно. Девочка выучила псалом, в котором тоже говорилось о розах; девочка пела его мальчику, думая при этом о своих розах, и он подпевал ей:
Розы цветут... Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.
Дети пели, взявшись за руки, целовали розы, смотрели на ясное солнышко и разговаривали с ним, - им чудилось, что с него глядел на них сам младенец Христос. Что за чудное было лето, и как хорошо было под кустами благоухающих роз, которые, казалось, должны были цвести вечно!

Кай громко закричал - никто не услышал его! Снег валил, санки мчались, ныряя в сугробах, прыгая через изгороди и канавы. Кай весь дрожал, хотел прочесть "Отче наш", но в уме у него вертелась одна таблица умножения. Снежные хлопья все росли и обратились под конец в больших белых куриц.

Герда вспомнила большие красивые хлопья под зажигательным стеклом, но эти были куда больше, страшнее, самых удивительных видов и форм и все живые. Это были передовые отряды войска Снежной королевы. Одни напоминали собой больших безобразных ежей, другие - стоголовых змей, третьи - толстых медвежат с взъерошенною шерстью. Но все они одинаково сверкали белизной, все были живыми снежными хлопьями. Герда начала читать "Отче наш"; было так холодно, что дыхание девочки сейчас же превращалось в густой туман. Туман этот все сгущался и сгущался, но вот из него начали выделяться маленькие, светлые ангелочки, которые, ступив на землю, вырастали в больших грозных ангелов со шлемами на головах и копьями и щитами в руках. Число их все прибывало, и когда Герда окончила молитву, вокруг нее образовался уже целый легион. Ангелы приняли снежных страшилищ на копья, и те рассыпались на тысячи снежинок. Герда могла теперь смело идти вперед; ангелы гладили ее руки и ноги, и ей не было уже так холодно. Наконец девочка добралась до чертогов Снежной королевы.

В это-то время в огромные ворота, проделанные буйными ветрами, входила Герда. Она прочла вечернюю молитву, и ветры улеглись, точно заснули. Она свободно вошла в огромную пустынную ледяную залу и увидела Кая. Девочка сейчас же узнала его, бросилась ему на шею, крепко обняла его и воскликнула:
- Кай, милый мой Кай! Наконец-то я нашла тебя!
Но он сидел все такой же неподвижный и холодный. Тогда Герда заплакала; горячие слезы ее упали ему на грудь, проникли в сердце, растопили его ледяную кору и расплавили осколок. Кай взглянул на Герду, а она запела:
Розы цветут... Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.
Кай вдруг залился слезами и плакал так долго и так сильно, что осколок вытек из глаза вместе со слезами. Тогда он узнал Герду и очень обрадовался.

Цветущие розовые кусты заглядывали с крыши в открытое окошко; тут же стояли их детские стульчики. Кай с Гердой сели каждый на свой и взяли друг друга за руки. Холодное, пустынное великолепие чертогов Снежной королевы было забыто ими, как тяжелый сон. Бабушка сидела на солнышке и громко читала Евангелие: "Если не будете как дети, не войдете в царствие небесное!" Кай и Герда взглянули друг на друга и тут только поняли смысл старого псалма:
Розы цветут... Красота, красота!
Скоро узрим мы младенца Христа.
Так сидели они рядышком, оба уже взрослые, но дети сердцем и душою, а на дворе стояло теплое, благодатное лето!
_________________

Ну и раз уж мы коснулись СССР, нельзя не сказать следующее.
Всё самое хорошее в советской культуре, в советской литературе и кино - это тоже христианство и его бесспорное влияние. Советский строй после революционной неопределенности 20-х годов взял на вооружение именно традиционную этику - евангельскую этику человека. Представления о Боге, по понятным причинам, были выброшены как устаревшие, а вот практически всё, что касалось человека и его нравственности, плавно перекочевало в культурную и творческую работу союза писателей, союза кинематографистов и прочая-прочая.



"Выше законов может быть - любовь! Выше права - милость! Выше справедливости - прощение. Этого достаточно, чтобы не опускаться ниже человеческого уровня" // Е.Леонов

P.S.
Если мы хотим вместо Быковых, Сорокиных, Акуниных и прочих Рубинштейнов видеть новых Пушкиных, Есениных, Шукшиных и Достоевских, если мы действительного жаждем возрождения нашего творчества, нашей культуры, величием которой смогли однажды поразить весь мир, нам не остается ничего иного, кроме как вновь прильнуть к живому источнику.

Не будет возрождения ниоткуда, кроме веры... Остается ждать, не пробудится ли чувство веры, связывающее человека с Источником духовной жизни, то есть с источником стремления к идеалу.
Л.А.Тихомиров