"Я был никто, ничто и звать никак…"
Есть в литературных анналах Земли Алестры занятная книга - повествование о том, как некое существо, изначально телесной полнотой не обладавшее (возможно, зыби, либо, например, кто-то из мелких "нусиков" - бесплотных обитателей какой-нибудь суперсистемы), эту самую полноту телесности постепенно обретает. Книга сия написана от первого лица и начинается словами "Я был никто, ничто и звать никак, но вот однажды…" - и далее излагается история "оплотнения", состоящая из ряда этапов, по ходу которой главгер научается всяким телесным ощущениям, восходит от возможности к возможности, от умения к умению, покуда не становится подобен другим телесным существам - всем тем, которые так или иначе ему на этом непростом пути помогают.
История сия известна в нескольких вариантах, два из которых различаются между собой особенно забавным образом: в одном из них кульминацией служит поход в притон и участие в разнообразных плотских утехах (начиная с традиционных ванн и катания с горки), в другом - аналогичной кульминацией является принятие крещения и участие в праздничном богослужении.
Оба эти равно замечательные варианта - да и вообще, весь сюжет в целом:) - можно легко и свободно отнести ко мне. Это я был "никто, ничто и звать никак", это со мной наконец произошло благословенное "однажды", это меня проводили сквозь таинства крови, любови, огня и воды, питья и еды - покуда я не стал своим среди своих, не укрепился в родной земле корнями.
Несколько последних дней мы с ребятами активно перетираем самое начало нашего с Татой на Земле Алестры обитания - период рождения / прибытия (разговор идёт, есличё, вот здесь и вот здесь) - и наобсуждали уже дофига для самих себя важного и интересного. Не то чтобы мы раньше таких разговоров не водили - ещё как, мы возвращаемся к этим темам снова и снова, рассматривая поворотный для нас этап с разных углов зрения, и всякий раз обнаруживаем какие-то значимые штрихи. Один из них мне хочется отметить вот сейчас.
Отвечая на вопрос Ивэ об отношении к врагам, Тата сформулировала примерно в том смысле, что поначалу мы были не больно-то склонны относиться к врагам всерьёз, воспринимали противников едва ли не как игротехов - ибо пришли в сей мир нести "высшую справедливость", все "наши" были заведомо правы в наших глазах, а все "не наши" - виноваты, так что никакого мира меж тьмою и светом быть не могло - только война, война до победного конца. Осмысляя означенный разговор, я в очередной раз осознал, насколько _для меня_ это всё было не так, абсолютно не так! - и вместе с тем насколько мне такое отношение к делу Таты (и других коллег-волонтёров, кто мыслил аналогично) тогда не мешало. Абсолютно не мешало. Объясняется сей парадоксальный факт следующим образом.
В отличие от Таты, я по своему землездешнему опыту с детства обладал более чем критическим отношениям к тем материям, которые, грубо говоря, уводят от личного ракурса к чему-то "общему" - к вопросам партийности-идеологии, морали и религии, долга-чести-совести, демократического централизма и сплочения рядов, угрозы обществу и военной тайны - и прочая, и прочая, и прочая. Я достаточно жёстко не доверял никаким "структурам", каким бы, ткскть, мёдом они ни были намазаны - даже по худлитре, доступной мне как интеллигентному советскому ребёнку, я чётко видел, насколько лихо могут разойтись интересы и понятия отдельного мыслящего человека и той структуры, к которой он волей или неволей относится. В моих ушах и глазах навязли многочисленные "драмы противоречия между чувством и долгом" и тэ дэ и тэ пэ - которые я однозначно расценивал как омерзительные, недопустимые наезды социума на суверенную личность, которая сама и только сама имеет право решать важные для себя вопросы, не позволяя никаким структурам лезть в её дела.
Первая встреченная мною структура, которая оказалась "не такой" - как минимум, очень сильно не такой к чему я привык:) - была наша родимая Конгрегация Разведчиков, с которой я познакомился, сделавшись подёнщиком-волонтёром - ночным странником по чужим мирам. Я быстро уловил, что в сей структуре ставка делается на личные решения, личную ответственность, личные понятия каждого из разведчиков, и позволил себе несколько расслабиться, присоединившись к данному "союзу независимых" - нимало не отвергая, впрочем, своего верного цинического критицизма (кто меня знает, в курсе, что это орудие неизменно при мне:)) Оказавшись на следующем этапе в рядах Организации Троек, я естественно воспринял её как "дочернюю" часть Конгрегации, и не ошибся - порядки в ОрТр были примерно такие, как я ожидал: по большому счёту, никто из со-отрядников в чужие дела не лез, и проблемы возникали чаще с ближайшими друзьями-приятелями, чем с какими-то дальними коллегами. Мнения обо всём у всех нас были совершенно разные - общей была только сама идея "навести здесь уже наконец порядок", а понятия и методы различались весьма и весьма; какие-то общие мероприятия могли согласовываться, но в целом тройки действовали сугубо индивидуально.
Не могу сказать, чтобы я совсем не обращал внимания на Татины заявы, обличавшие в ней склонность к долгу-чести-совести, демократическому централизму, военной тайне и прочая-прочая (я имею в виду то самое, о чём Тата давеча написала, что все "наши" были для неё несомненно правы, "не наши" виноваты, мир между светом и тьмой невозможен и т.п.) - однако совершенно не мог относиться к этому серьёзно: зная Тату как родного-любимого-единомышленника, я расценивал сии заявы как скоморошество, как желание попаясничать, завернувшись в судейскую мантию - вот примерно как-то так. А тот факт, что по ходу скоморошества было реально убито дофигища народу - ну, что сказать? Я не "осуждал", я не "не-осуждал", я вообще не то чтобы "одобрял или не одобрял"… - вот тут как раз мы и возвращаемся к теме "я был никто, ничто и звать никак", и сейчас я это наконец расшифрую.
Я уже неоднократно говорил, что поначалу моими телами располагали другие волонтёры (прежде всего Тата и её друзья) - поскольку мне тогда не по силам было разорваться на жизнь в двух мирах одновременно, ребята пользовались "мною", действуя "за меня", и память о произошедшем доставалась мне наподобие того как когда подёнщик действует в сцепке с "местным" - в начале квеста память "местного" воспринимается подёнщиком как "своя", а после квеста совершённое подёнщиком присоединяется к памяти "местного" типа как пережитое им во сне. И вот теперь вообразите, братцы, моё положение: я всеми фибрами-жабрами чувствую, что попал домой, и надо срочно укореняться, покуда меня вновь от дома не оторвало - реально же проводить дома время с той интенсивностью, чтоб врасти, я не могу! - в итоге, нравится мне или не нравится, увесистую долю прикосновений к родной почве я получаю, ткскть, через одно место - а именно то самое, которым я креплюсь к друзьям-коллегам-братьям-по-кладке.
Мог ли я в таком случае _как_бы_то_ни_было_ оценивать то что они говорят и делают, осуждать или одобрять _любые_ их поступки? - может быть, вам покажется сие странным, но этого я не мог. Не потому отнюдь, что, типа, "долг благодарности вынуждал меня закрывать глаза" и всё такое прочее - о нет! Я не способен был на это чисто физически - припадая к источнику жизни, я не обращал внимания на острые и грубые камни, сквозь которые он хлестал. То, что ребята _делали_мной_, то что они мне транслировали - всё вызывало базовый, внеоценочный восторг. Любить - убить - пытать - спасать - бежать - встречать - да Боже ж мой, какая к чёрту разница!.. Всё, что я получал, было для меня столь важно, столь необходимо, радость утоления жажды была столь зашкаливающей - что ни на какие другие оценки моей шкалы просто не хватало.
Ровно то же самое отношение было у меня ко всем, с кем я таким образом - через моих соратников-коллег - мог соприкасаться. Друзья, враги, союзники, противники… оценивать их действия?! - да к чёрту!.. всё, что я мог испытывать - это невыразимая, зашкаливающая благодарность. Соприкосновение со всеми встреченными оживотворяло меня, ещё-почти-не-существующего; образно говоря (не реально, нет, реально ничего такого не было, но образно - образно ещё как да!), я припадал к их ранам, пил их кровь - причащаясь этого таинства с жадностью, благодарностью, благоговением, с жадностью-благодарностью-благоговением, которые были неразрывны, неотделимы друг от друга. Воспоминания о встречах были столь же внеоценочно драгоценны, сколь они сами; переводя дыхание, я думал-чувствовал-осознавал нечто вроде - "такого-то мы спасли, хорошо, с ним можно будет увидеться; такого-то мы убили, жалко, но ничего, его можно будет вспоминать; всё очень больно и очень хорошо - очень больно, очень хорошо, ураураура!!!" - однако это я теперь могу вот так чётко сформулировать, тогда я не больно-то был на это способен.
Погибшие Филя с Полковником, не погибшие Бенд и Толлер, погибшие Мак и Зарра, не погибшие Йокл и Фердик, погибшие Дон и Трет, погибшие Арист и Электрон, погибшие Бурм и Рассум… Погибших было больше чем не погибших, погибших по нашей вине больше чем погибших помимо нас - но все переживания, связанные со стыдом и виной, оказались для меня такими же "отложенными" как пресловутые "отложенные знакомства". Эти переживания настигли меня не раньше чем я смог полностью укорениться, встать на обе ноги (ну пускай на шесть, главное - на свои:)) Начиная с того этапа, когда я научился стабильно держать контроль над телом, когда я перестал допускать к нему посторонних - начиная с того этапа я и смог наконец позволить себе оценки, смог оценивать и свои действия, и действия других, прежде всего соратников-коллег. Тут-то и начались у нас с Татой споры по части идеологии, чести-долга-военной тайны и прочая-прочая - временами весьма жаркие и долгие, хоть деталей сейчас уже и не вспомнить:) Всё это было переживательно, но уже не критично, потому что жизнь тогда пошла уже совсем, совсем другая - с полноценным общением, не требовавшим вышеозначенной кровавой мистики, хотя реальные обстоятельства и были подчас весьма кровавы. До притона с богослужением было тогда, конечно, ещё далеко, однако я был уже не никто-ничто, так что давать отпор структурам / давать волю личным инициативам мы с нашими новыми знакомыми уже учились вместе - учились друг у друга.
А притоны и богослужения потом действительно были, и вообще - чего только не было у нас потом:)
Вот примерно как-то так.
История сия известна в нескольких вариантах, два из которых различаются между собой особенно забавным образом: в одном из них кульминацией служит поход в притон и участие в разнообразных плотских утехах (начиная с традиционных ванн и катания с горки), в другом - аналогичной кульминацией является принятие крещения и участие в праздничном богослужении.
Оба эти равно замечательные варианта - да и вообще, весь сюжет в целом:) - можно легко и свободно отнести ко мне. Это я был "никто, ничто и звать никак", это со мной наконец произошло благословенное "однажды", это меня проводили сквозь таинства крови, любови, огня и воды, питья и еды - покуда я не стал своим среди своих, не укрепился в родной земле корнями.
Несколько последних дней мы с ребятами активно перетираем самое начало нашего с Татой на Земле Алестры обитания - период рождения / прибытия (разговор идёт, есличё, вот здесь и вот здесь) - и наобсуждали уже дофига для самих себя важного и интересного. Не то чтобы мы раньше таких разговоров не водили - ещё как, мы возвращаемся к этим темам снова и снова, рассматривая поворотный для нас этап с разных углов зрения, и всякий раз обнаруживаем какие-то значимые штрихи. Один из них мне хочется отметить вот сейчас.
Отвечая на вопрос Ивэ об отношении к врагам, Тата сформулировала примерно в том смысле, что поначалу мы были не больно-то склонны относиться к врагам всерьёз, воспринимали противников едва ли не как игротехов - ибо пришли в сей мир нести "высшую справедливость", все "наши" были заведомо правы в наших глазах, а все "не наши" - виноваты, так что никакого мира меж тьмою и светом быть не могло - только война, война до победного конца. Осмысляя означенный разговор, я в очередной раз осознал, насколько _для меня_ это всё было не так, абсолютно не так! - и вместе с тем насколько мне такое отношение к делу Таты (и других коллег-волонтёров, кто мыслил аналогично) тогда не мешало. Абсолютно не мешало. Объясняется сей парадоксальный факт следующим образом.
В отличие от Таты, я по своему землездешнему опыту с детства обладал более чем критическим отношениям к тем материям, которые, грубо говоря, уводят от личного ракурса к чему-то "общему" - к вопросам партийности-идеологии, морали и религии, долга-чести-совести, демократического централизма и сплочения рядов, угрозы обществу и военной тайны - и прочая, и прочая, и прочая. Я достаточно жёстко не доверял никаким "структурам", каким бы, ткскть, мёдом они ни были намазаны - даже по худлитре, доступной мне как интеллигентному советскому ребёнку, я чётко видел, насколько лихо могут разойтись интересы и понятия отдельного мыслящего человека и той структуры, к которой он волей или неволей относится. В моих ушах и глазах навязли многочисленные "драмы противоречия между чувством и долгом" и тэ дэ и тэ пэ - которые я однозначно расценивал как омерзительные, недопустимые наезды социума на суверенную личность, которая сама и только сама имеет право решать важные для себя вопросы, не позволяя никаким структурам лезть в её дела.
Первая встреченная мною структура, которая оказалась "не такой" - как минимум, очень сильно не такой к чему я привык:) - была наша родимая Конгрегация Разведчиков, с которой я познакомился, сделавшись подёнщиком-волонтёром - ночным странником по чужим мирам. Я быстро уловил, что в сей структуре ставка делается на личные решения, личную ответственность, личные понятия каждого из разведчиков, и позволил себе несколько расслабиться, присоединившись к данному "союзу независимых" - нимало не отвергая, впрочем, своего верного цинического критицизма (кто меня знает, в курсе, что это орудие неизменно при мне:)) Оказавшись на следующем этапе в рядах Организации Троек, я естественно воспринял её как "дочернюю" часть Конгрегации, и не ошибся - порядки в ОрТр были примерно такие, как я ожидал: по большому счёту, никто из со-отрядников в чужие дела не лез, и проблемы возникали чаще с ближайшими друзьями-приятелями, чем с какими-то дальними коллегами. Мнения обо всём у всех нас были совершенно разные - общей была только сама идея "навести здесь уже наконец порядок", а понятия и методы различались весьма и весьма; какие-то общие мероприятия могли согласовываться, но в целом тройки действовали сугубо индивидуально.
Не могу сказать, чтобы я совсем не обращал внимания на Татины заявы, обличавшие в ней склонность к долгу-чести-совести, демократическому централизму, военной тайне и прочая-прочая (я имею в виду то самое, о чём Тата давеча написала, что все "наши" были для неё несомненно правы, "не наши" виноваты, мир между светом и тьмой невозможен и т.п.) - однако совершенно не мог относиться к этому серьёзно: зная Тату как родного-любимого-единомышленника, я расценивал сии заявы как скоморошество, как желание попаясничать, завернувшись в судейскую мантию - вот примерно как-то так. А тот факт, что по ходу скоморошества было реально убито дофигища народу - ну, что сказать? Я не "осуждал", я не "не-осуждал", я вообще не то чтобы "одобрял или не одобрял"… - вот тут как раз мы и возвращаемся к теме "я был никто, ничто и звать никак", и сейчас я это наконец расшифрую.
Я уже неоднократно говорил, что поначалу моими телами располагали другие волонтёры (прежде всего Тата и её друзья) - поскольку мне тогда не по силам было разорваться на жизнь в двух мирах одновременно, ребята пользовались "мною", действуя "за меня", и память о произошедшем доставалась мне наподобие того как когда подёнщик действует в сцепке с "местным" - в начале квеста память "местного" воспринимается подёнщиком как "своя", а после квеста совершённое подёнщиком присоединяется к памяти "местного" типа как пережитое им во сне. И вот теперь вообразите, братцы, моё положение: я всеми фибрами-жабрами чувствую, что попал домой, и надо срочно укореняться, покуда меня вновь от дома не оторвало - реально же проводить дома время с той интенсивностью, чтоб врасти, я не могу! - в итоге, нравится мне или не нравится, увесистую долю прикосновений к родной почве я получаю, ткскть, через одно место - а именно то самое, которым я креплюсь к друзьям-коллегам-братьям-по-кладке.
Мог ли я в таком случае _как_бы_то_ни_было_ оценивать то что они говорят и делают, осуждать или одобрять _любые_ их поступки? - может быть, вам покажется сие странным, но этого я не мог. Не потому отнюдь, что, типа, "долг благодарности вынуждал меня закрывать глаза" и всё такое прочее - о нет! Я не способен был на это чисто физически - припадая к источнику жизни, я не обращал внимания на острые и грубые камни, сквозь которые он хлестал. То, что ребята _делали_мной_, то что они мне транслировали - всё вызывало базовый, внеоценочный восторг. Любить - убить - пытать - спасать - бежать - встречать - да Боже ж мой, какая к чёрту разница!.. Всё, что я получал, было для меня столь важно, столь необходимо, радость утоления жажды была столь зашкаливающей - что ни на какие другие оценки моей шкалы просто не хватало.
Ровно то же самое отношение было у меня ко всем, с кем я таким образом - через моих соратников-коллег - мог соприкасаться. Друзья, враги, союзники, противники… оценивать их действия?! - да к чёрту!.. всё, что я мог испытывать - это невыразимая, зашкаливающая благодарность. Соприкосновение со всеми встреченными оживотворяло меня, ещё-почти-не-существующего; образно говоря (не реально, нет, реально ничего такого не было, но образно - образно ещё как да!), я припадал к их ранам, пил их кровь - причащаясь этого таинства с жадностью, благодарностью, благоговением, с жадностью-благодарностью-благоговением, которые были неразрывны, неотделимы друг от друга. Воспоминания о встречах были столь же внеоценочно драгоценны, сколь они сами; переводя дыхание, я думал-чувствовал-осознавал нечто вроде - "такого-то мы спасли, хорошо, с ним можно будет увидеться; такого-то мы убили, жалко, но ничего, его можно будет вспоминать; всё очень больно и очень хорошо - очень больно, очень хорошо, ураураура!!!" - однако это я теперь могу вот так чётко сформулировать, тогда я не больно-то был на это способен.
Погибшие Филя с Полковником, не погибшие Бенд и Толлер, погибшие Мак и Зарра, не погибшие Йокл и Фердик, погибшие Дон и Трет, погибшие Арист и Электрон, погибшие Бурм и Рассум… Погибших было больше чем не погибших, погибших по нашей вине больше чем погибших помимо нас - но все переживания, связанные со стыдом и виной, оказались для меня такими же "отложенными" как пресловутые "отложенные знакомства". Эти переживания настигли меня не раньше чем я смог полностью укорениться, встать на обе ноги (ну пускай на шесть, главное - на свои:)) Начиная с того этапа, когда я научился стабильно держать контроль над телом, когда я перестал допускать к нему посторонних - начиная с того этапа я и смог наконец позволить себе оценки, смог оценивать и свои действия, и действия других, прежде всего соратников-коллег. Тут-то и начались у нас с Татой споры по части идеологии, чести-долга-военной тайны и прочая-прочая - временами весьма жаркие и долгие, хоть деталей сейчас уже и не вспомнить:) Всё это было переживательно, но уже не критично, потому что жизнь тогда пошла уже совсем, совсем другая - с полноценным общением, не требовавшим вышеозначенной кровавой мистики, хотя реальные обстоятельства и были подчас весьма кровавы. До притона с богослужением было тогда, конечно, ещё далеко, однако я был уже не никто-ничто, так что давать отпор структурам / давать волю личным инициативам мы с нашими новыми знакомыми уже учились вместе - учились друг у друга.
А притоны и богослужения потом действительно были, и вообще - чего только не было у нас потом:)
Вот примерно как-то так.