чтоб пройти в ткм я надеваю машкины носки (свои забыла), халат, под шапку убираются волосы, чтоб ничего не торчало, и, понятно, маска на лицо.
руки мылом, руки спиртом. руки за спину, чтоб ничего не сломать.
я подхожу и ириному окну. она вся в трубках и проводах, ей тяжело дышать, тяжело кивать, даже шептать.
если ты сдашься, говорю, то я оторву тебе голову. ира улыбается. едва заметно.
видела, говорю, сколько писем тебе написали? кивает. будем потом читать? опять кивок.
придумай, прошу, желание какое-нибудь. захоти чего-нибудь, а я выполню. сока привези, просит ира. виноградно-арбузного. а врачи разрешили? разрешили, отвечает ирина мама.
ира, я тебе улыбаюсь, слышишь? хоть это и не видно за маской.
видно, шепчет ира. по глазам.
вся стенка бокса обклеена фотографиями каких-то неизвестных людей, которые держат в руках плакат: ирка, держись.
это машкина идея, это она гонялась за людьми по городу, чтоб развеселить ирину.
а еще я познакомилась с жанной. жанна тоже лежит в боксе, но ей сильно полегче, тьфутьфутьфу. жанка попросила меня притащить ей накроватный двд проигрыватель, потому как нет сил вставать и вставлять диск в стационарный двд. я ей пообещала подарить свой, но в обмен на завтрак обед и ужин.
мы разговариваем про музыку, про актеров, про жизнь. жанка смеется, слушает, одновременно отколупывая кусок кожи. отколупав, смотрит на шкурку, оставшуюся в руке, переводит взгляд на меня и мудро констатирует: вот, кожа совсем сходит, но это ничего, другая отрастет, нежная-нежная.
это ко всем нам относится, я так думаю.