(no subject)
Вечером прилегла на часок, а проснулась внезапно на рубеже ночи и утра. Уснуть обратно не могу, а мир расплывчатый и ватный. Только и остается, что пить чай с лимоном и пиздеть о свежих событиях.
Гуляла и наткнулась на двор, зажатый меж кирпичными пятиэтажками, обросший жилистыми цветами, вялый и неподвижный. Посреди двора неожиданно торчат окна и балконные двери, на теплотрассе пылится ковер. Гниение и упадок, все как я люблю.
Сидела на скамейке, а под ногами жуки-солдатики разыгрывали любовные драмы. Сплошные двухвагонные трамваи, и все куда-то торопятся, оголтело жестикулируя усами. А в зарослях ромашек трахались собаки. А напротив угнездились подростки и чуть не съели друг друга.
Я деликатно опустила глаза. И вдруг земля стала золотой, а жуки рассыпались узорами, как рубиновые стекла в калейдоскопе, и вообще я в аудитории, за окном моросит, по карнизу вышагивает грач по имени Эпиграмма.
Вообразите, невыносимое лето, все взрывается от любви, а я старчески клюю носом на завалинке! Я была явно недостойна присутствовать в этом дворе и потому, очнувшись, переползла в соседний.
А там один гражданин расклеивал объявления о продаже квартиры. Бойкая старуха, что сидела у подъезда, обстреляла его вопросами. Гражданин добросовестно отчитался про район, этаж, ремонт, соседей и даже сообщил цвет кафеля в санузле. А потом спросил:
- Вы для себя хотите?.. Для детей?.. А зачем тогда?
- Да просто интересно, - отвечала старуха.
* * *
Сотрудник Женя рассказал про своего институтского преподавателя, который много писал на доске и постоянно выпачкивал ладони. Во время лекции он успевал неоднократно потрогать себя за лицо, и на ярко-красных щеках оставались меловые следы. Приглашая студента к доске, хлопал по плечу. В воздух взмывало белобрысое облачко.
Препода любовно прозвали Меломан.
* * *
Соседская девочка год назад прыгала на скакалке, швыряла в мальчишек песком и кричала мне: "Здрасти!" Сейчас красит губы и носит каблуки, стреляет глазами в парней постарше и небрежно роняет: "Привеет".
Родители, как же вы выдерживаете всю эту сладкую боль взросления. Тут сердце сжимается даже когда долговязый котенок, чья макушка пахнет молоком, вдруг украдкой пометил угол. А с детьми это привыкание заново длится из года в год, из месяца в месяц. Только успевай тренировать сердце.
* * *
Этим летом мне нельзя загорать, плавать и многого другого, и потому я так и проторчу в городе. Урбанистическое лето - ад, но я верна себе и уже придумала миллион "а зато..."
Меня и забавляет, и раздражает это идиотское жизнелюбие. Недавно вот менялась погода, и я проснулась ночью от мощной, до тошноты, головной боли. Чего только не делала! И таблетки, и чай с сахаром, и компрессы. Лишь под утро забылась. И последней мыслью было: "Чай с сахаром! Значит, теперь нет смысла делать анализ крови, как собиралась. Значит, могу позавтракать. А в холодильнике же торт!" И уснула умиротворенная, как баклажан.
Если бы все были как я, мы бы до сих пор жили на пальмах и не нарадовались.
Гуляла и наткнулась на двор, зажатый меж кирпичными пятиэтажками, обросший жилистыми цветами, вялый и неподвижный. Посреди двора неожиданно торчат окна и балконные двери, на теплотрассе пылится ковер. Гниение и упадок, все как я люблю.
Сидела на скамейке, а под ногами жуки-солдатики разыгрывали любовные драмы. Сплошные двухвагонные трамваи, и все куда-то торопятся, оголтело жестикулируя усами. А в зарослях ромашек трахались собаки. А напротив угнездились подростки и чуть не съели друг друга.
Я деликатно опустила глаза. И вдруг земля стала золотой, а жуки рассыпались узорами, как рубиновые стекла в калейдоскопе, и вообще я в аудитории, за окном моросит, по карнизу вышагивает грач по имени Эпиграмма.
Вообразите, невыносимое лето, все взрывается от любви, а я старчески клюю носом на завалинке! Я была явно недостойна присутствовать в этом дворе и потому, очнувшись, переползла в соседний.
А там один гражданин расклеивал объявления о продаже квартиры. Бойкая старуха, что сидела у подъезда, обстреляла его вопросами. Гражданин добросовестно отчитался про район, этаж, ремонт, соседей и даже сообщил цвет кафеля в санузле. А потом спросил:
- Вы для себя хотите?.. Для детей?.. А зачем тогда?
- Да просто интересно, - отвечала старуха.
* * *
Сотрудник Женя рассказал про своего институтского преподавателя, который много писал на доске и постоянно выпачкивал ладони. Во время лекции он успевал неоднократно потрогать себя за лицо, и на ярко-красных щеках оставались меловые следы. Приглашая студента к доске, хлопал по плечу. В воздух взмывало белобрысое облачко.
Препода любовно прозвали Меломан.
* * *
Соседская девочка год назад прыгала на скакалке, швыряла в мальчишек песком и кричала мне: "Здрасти!" Сейчас красит губы и носит каблуки, стреляет глазами в парней постарше и небрежно роняет: "Привеет".
Родители, как же вы выдерживаете всю эту сладкую боль взросления. Тут сердце сжимается даже когда долговязый котенок, чья макушка пахнет молоком, вдруг украдкой пометил угол. А с детьми это привыкание заново длится из года в год, из месяца в месяц. Только успевай тренировать сердце.
* * *
Этим летом мне нельзя загорать, плавать и многого другого, и потому я так и проторчу в городе. Урбанистическое лето - ад, но я верна себе и уже придумала миллион "а зато..."
Меня и забавляет, и раздражает это идиотское жизнелюбие. Недавно вот менялась погода, и я проснулась ночью от мощной, до тошноты, головной боли. Чего только не делала! И таблетки, и чай с сахаром, и компрессы. Лишь под утро забылась. И последней мыслью было: "Чай с сахаром! Значит, теперь нет смысла делать анализ крови, как собиралась. Значит, могу позавтракать. А в холодильнике же торт!" И уснула умиротворенная, как баклажан.
Если бы все были как я, мы бы до сих пор жили на пальмах и не нарадовались.