Отзыв на повесть А. Кукушкина и М. Гурова "Альма Матрикс или служение игумена Траяна"

[anton_kosarev]

  «И, сделав бич из веревок,  выгнал из храма всех,  также и овец и волов; и деньги у меновщиков
 рассыпал, а столы их опрокинул» (Иоан.2:15)




В повести описана модель «воспитательной экосистемы», на самом деле дающей миру тот образ священнослужителя, в котором столь нуждается и на чье духовное окормление уповает изувеченная крушениями ложных идеалов русская ментальность.
  Читая повесть, задумываешься, кто же является ее центральным образом, а потом приходишь к выводу, что его-то и нет, в том смысле, что место главного героя занимает противоборство двух начал - мира и мiра. И взаимоотношения людей, ищущих себя на границе этих миров. Вот игумен Траян, он же смиренный старец Сергий, читающий Ролана Барта в лаврском саду. Кто он? Коварный, жаждущий «невинной семинаристской крови» и ставящий за упокой каждому отчисленному им студенту фанатик? И он же, по словам другого персонажа повести, протоиерея Владимира Фирсова, иной тип монаха, монаха, который ставит выше покаяния, поста и молитвы какие-то другие идеалы… Засланный казачок в кругу базилианского братства, «белая ворона» в среде черного духовенства, инквизитор нового времени, чудом избежавший трибунала прежней инквизиции, просто потому, что не в то время и не в том месте родился…

В христианстве личность человека не может быть раскрыта с помощью однозначных категорий, приурочена и привязана к какой-либо доктрине и помыслена в русле приемлемой временем идеологии. Она надмирна, а потому трансцендентна и именно так раскрывается в православной антропологии. Спроецировать ее в здесь-бытие можно лишь в мнимом пространстве нравственных координат, а потому то, что кажется причудливым и непонятным для обыденного сознания может иметь фундаментальный онтологический статус, в котором для нас раскрывается подлинное. «Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием» (Римл. 7:22). Эти слова апостола раскрывают те глубинные основы воцерковления, без которых этот процесс становится просто манифестацией формы, благочестивым трудом, но трудом Марфы во время разговора Спасителя с Марией. Прп. Варсонофий Великий замечает: «…сам по себе труд суетен и вменяется ни во что». И всякого, кто преодолеет леность в себе, рискует впасть в соблазн пустого труда. Сегодня как-то пошло на спад, набило легкую оскомину существующее заблуждение «зачем ходить в храм, если Бог у меня в душе». Но когда стало понятно, что без участия в богослужении и Таинствах церкви нет приобщения человека к действию благодати, появилось и стало набирать силу проитивоположное убеждение: «зачем иметь Бога в душе, если я могу найти Его в храме?». Думается, что именно это заблуждение становится характерным симптомом духовного состояния общества в эпоху потребления, когда храмы открыты, но люди не в состоянии вынести из них благодать и согреть ею своих ближних, но и донести ее до своего собственного сердца. Конечно, участие в мистической жизни церкви, включая  богослужение и Таинства, опыт поста и домашней молитвы является ключевым в жизни каждого христианина, но сама важность его заключается в преображении «человека внутреннего», в воспитании в себе способности прощать и любить, без чего подлинного служения Богу быть не может. Сегодня Православие стало явлением моды, приверженность его носит массовый характер и каждый примеряет его на себя в меру своего интереса и желания. Поэтому есть смысл говорить не о Православии внутри современного человека, а о его «православности», то есть мере и желании разделять это мировоззрение. Такая своеобразная «эпоха неофитов», вполне сочетающаяся с «эрой инфантов», то явление оскудения духа, которое С.С. Хоружий назвал «антропологической мелкотравчатостью»… Внешнее воцерковление дается легко, человек приобретает смиренный вид, характерный лексикон, начинает посещать богослужения, толком ничего из них не вынося. Происходит поверхностное взаимодействие с культурной средой, не более, и при этом далеко не всегда есть даже не желание, а простое понимание того, что воцерковленность  - это нечто другое, чем воспроизведение культа. Парадоксальным образом (а Церковь парадоксальна по своей сущности) гораздо более воцерковленными были люди советской эпохи, далеко не всегда знавшие, что такое храм,  но в корне своего самосознания хранившие идеалы единства и соборности. Что ж, Православие открывается нам как религия разбойника и самарянина, мытаря и блудницы, и как только внешнее благочестие затмевает для нас пусть маленькое, но настоящее осознание правды Божией, их образы встают перед нами. И мы, вслед за Великим Инквизитором говорим Христу: «Уходи, ты нам мешаешь»… Мешаешь думать, что мы православные и тешить себя надеждами, что спастись можно, прилагая усилия лишь там, где нам комфортно их прилагать; думать, что любить - это осознавать свое единство с причащающимися собратьями; считать, что благоговеть перед святыней - это лишь духовно умиляться в ее присутствии... А ведь зачастую люди из таких «православных» лишь на словах, семей, считавших, что их пребывание в Церкви автоматически влечет за собой их воцерковление, не прошедшие опыт духовного взросления, не умеющие думать и переживать, приходят в семинарию. Не о них ли говорит игумен Траян: «А ведь было, помнится, время, золотое время, когда они извивались как змеи, но не сдавались. Даже когда им вывешивали приказ об отчислении, они все равно продолжали суетиться, звонили своим архиереям, …, отказывались освободить место в общежитии, ну хоть что-то да делали. Но теперь! Не студенты пошли, а тряпки. Куда катится Церковь? Позор. Отец Траян с пессимизмом смотрел в будущее. Совсем скоро в семинарию начнут поступать молодые люди, рожденные и воспитанные в православных семьях, и начнется закат «эры проректоров». Проректоры перестанут быть нужными, надобность в инспекции отпадет, весь искуснейший и тончайше продуманный аппарат слежки за студентами потеряет смысл своего существования. Не за кем будет следить. Эти бесхребетные мальчики с рыбьими глазами и девичьими физиономиями, без эмоций, без страстей, да разве они смогут когда-нибудь нарушить хотя бы одно правило семинарской жизни? Да разве они смогут быть достойными служителями Христа, который однажды разворотил иудейский Храм с плетью в руках. Хорошие священники получаются только из живых парней, или даже из хулиганов».
     Практически как у Пастернака, поэтике которого близко и творчество самого отца Траяна:

«Во всем мне хочется дойти
До самой сути.
В работе, в поисках пути,
В сердечной смуте.

До сущности протекших дней,
До их причины,
До оснований, до корней,
До сердцевины.

Всё время схватывая нить
Судеб, событий,
Жить, думать, чувствовать, любить,
Свершать открытья.

О, если бы я только мог
Хотя отчасти,
Я написал бы восемь строк
О свойствах страсти.

О беззаконьях, о грехах,
Бегах, погонях,
Нечаянностях впопыхах,
Локтях, ладонях.

Я вывел бы ее закон,
Ее начало,
И повторял ее имен
Инициалы.

Я б разбивал стихи, как сад.
Всей дрожью жилок
Цвели бы липы в них подряд,
Гуськом, в затылок.

В стихи б я внес дыханье роз,
Дыханье мяты,
Луга, осоку, сенокос,
Грозы раскаты.

Так некогда Шопен вложил
Живое чудо
Фольварков, парков, рощ, могил
В свои этюды.

Достигнутого торжества
Игра и мука -
Натянутая тетива
Тугого лука».

Чтобы знать, что такое Церковь - нужно быть в ней, такое жизнь, нужно жить. И особенно это актуально, когда речь идет о будущем пастыре. Протоиерей Валентин Свенцицкий в своем романе «Антихрист» объясняет это: «При малейшей попытке жить по-настоящему, при первом, самом робком шаге ко Христу дорогу преграждают чьи-то страшные руки, и без бою, без муки, не пережив «антихриста», ко Христу не приблизиться никогда». Герой его очерка (не он ли это сам?) проходит нелегкий путь в начале которого он отождествляет себя со святым от антихриста, а в конце, пережив напряженную, доведенную до предела работу сердца, разума и веры, свободной волей припадает ко Христу. И если кому-то выпало пройти этим путем, то чтобы не пропасть на нем, нужно, чтобы лампада веры теплилась в по-настоящему живом сердце. Полумеры здесь не помогут.
Увы, таких «людей-гвоздей», способных на широкий жизненный жест, сегодня все меньше.  Они исчезают как «вид». Гораздо чаще встречаются люди, чье «хулиганство» предстает как доведенное до крайности внешне-благочествивое равнодушие, теплохладность, уродующие душу и вносящие смуту и раздор в жизнь ближних. Отец Траян знает об этом и не жалеет средств для пресечения духовного карьеризма таких людей. Кто-то может осудить его поступки, но едва ли ответят на вопрос: «как иначе с этим бороться?». Увещевания бессмысленны, духовные назидания понимаются превратно или же вообще не понимаются. А ведь цель семинарии не столько обучить, сколько воспитать пастыря. И на тех, кто его готовит, лежит ответственность не только за путь будущего священника, но и за духовное состояние его будущих чад. И простите, почему они должны брать на себя эту ответственность, если видно, что у человека нет священнического призвания? Поэтому отчисление из семинарии нее стоит сравнивать с отчислением из комсомола и уж подавно, из светского вуза. Да, в этом деле такой исход - неотъемлемая часть воспитательной работы. Жизнь воцерковленного православного человека в важных ее аспектах освящается и благославляется Церковью, и неблагословение заниматься каким-либо делом - нормальная составляющая духовного пути православного человека. Это всего лишь предостережения от попытки стяжать несвойственную на данном этапе духовного взросления добродетель, чтобы помочь человеку избежать тех соблазнов, грехопадений, а возможно, даже и погибели, которые станут ее следствием. Проректор по воспитательной работе обрушивается не столько на «вольнодумство» , сколько на «вольнодушие» своих воспитанников, готовое опровергать духовные авторитеты, но вполне мирно уживающееся c существующим в их среде стукачеством.  Судя по сюжету книги, игумен Траян не на много старше своих студентов, но воспоминания Андрея Введенского хранят память о том, как в его время проучивали кляузников. Увы, процессы духовной деградации идут лавинообразно и уже в среде семинаристов, с которыми работает игумен Траян, стукачество становится нормой, а неприятие этого незаметно. И не проректор Траян культивирует этот тип личности, и не советская власть определила этот тип моральных убеждений, он коренится в недрах человеческой души, образ Иуды всегда шел через человеческую историю. Траян лишь использует его, чтобы бороться в пределе с ним же самим. Воспитательная работа игумена Траяна строится по игровому сценарию, он, наследуя словам св. Иоанна Златоуста «Церкви надлежит быть гонимой», создает в стенах духовной школы своеобразную атмосферу гонений, некую «духовную дедовщину». Именно в такой ситуации укрепляется человеческий дух, становятся видны роли, свойственные людям, правильно оценивается главное и преходящее… Становится видно, как поведет себя будущий пастырь, он сам нарисует свой моральный портрет. И ведь по существу, единственные, у кого не было шансов избежать отчисления, были сами осведомители. Вот воспитанник семинарии, «желторотик» Женя Зенковский, вот воспитанница регентского отделения, «хбмка» Леночка Творожкова, так положительно проявившие себя и в учебной, и в приходской жизни. Они так и не осознали, что оказались в среде, где подлинная нравственная чистота выше внешне-пристойного благочестивого поведения, что образ пастыря и его будущей матушки не совместимы с образом стукача. Они не поняли правил игры. А потому своих родителей дипломами об окончании духовного учебного заведения не порадуют. Они их просто не получат.
Весьма колоритны в повести образы семинаристов: Гайда, Настоящий - трикстеры, бросающие вызов системе, являясь при  этом ее краеугольным камнем. Их жизненное горение и неугомонность, поиск Царствия Божия и правды Его, столь характерный в молодости, их священнический удел входит в антагонизм и в то же время в парадоксальном единстве со стезей игумена Траяна, являясь противоположным полюсом того бродилища духа, которое царит в стенах Московской духовной семинарии, той закваски, которой уподобляется Царствие Божие [Мф. 13: 33]. Они тоже изобличают неподлинное, происходящее в жизни псевдоправославия. Вместо стандартной темы о крестном ходе вокруг храма, они предлагают тему о жизни тех, кто не нашел себя на священническом поприще после окончания семинарии. А вместо темы «наши мастерицы» (о «матриархате» на территории отдельно взятого прихода) предлагают обсудить, «что было раньше: семинария или ее проректор».  То есть поставить в основу студенческой газеты материалы о «неелейном», живом православии, будоражащие трясину благочестивого приходского мещанства. Этакое «интеллектуальное» сообщество «православных хулиганов» вокруг семинарской газеты, подобно тому, как два столетия назад русская мысль собиралась в кружках вокруг общественных журналов. Не знаю, насколько это в действительности бы удалось, ведь сегодня чтение вообще не популярно среди молодежи.. И у каждой социальной прослойки есть убедительные отговорки на этот счет, в том числе и у «елейно-православных» христиан, дескать: «читать-то - мы читаем, но только «духовную литературу», под которой понимаются столь популярные в свечных ящиках брошюрки из серии «Что посоветуете, батюшка?» или адаптированные для «простого» читателя выдержки из святоотеческой мысли. Но не более. Понятно, что как в интеллектуальном, так и в духовном развитии есть свои этапы: детство, юность, взрослый возраст, и  каждому из них свои книги. Но ложно истолкованная заповедь «будьте как дети», замешанная с характерной для русской жизни ленью оправдывает то, что человек пребывает в инфантильном состоянии до глубокой старости, выбирая для себя характерные для этого стереотипы поведения и соответствующую «детскому» возрасту литературу… Все остальное утомляет мысль, а «простота» мещанского уклада этого не любит. А довод о недоступности просвещения в эру, когда интернет есть у каждого, звучит мягко говоря, неубедительно.
На самом деле это просто нежелание утомлять свою мысль. А зачем? «Мамка блинков состряпала, батька печку истопил…» Куда стремиться? Священник, по мнению простого должен больше заботиться о чистоте своей жизни, интеллектуальное чтение ему лишь во вред. Мирянам уж и подавно. Можно было бы возразить: «хорошо, но на свете столько замечательных образцов литературы духовного содержания: это и собрания сочинений святых отцов и произведения деятелей богослововской мысли». Пожалуйста, сегодня доступна любая литература. На что будет дан достойный ответ: «нет, это все гордыню воспитывает». А вот упорное желание видеть мир лишь таким, каким «моя левая ноздря» захотела, гордыней не считается.
В действительности же православие не только освящает, но и просвещает жизненный мир человека. Мир православия - это мир книги, и правильно поставленный процесс воцерковления этап за этапом обучает человека, научает его сравнивать и поверять свой жизненный опыт по образцам, отобранным Традицией. И это роднит его более с интеллектуальной средой, чем с пространством невежества, пусть даже завернутого в благочестивую оболочку. Человек, воспитанный на книге, научается видеть, что мир многограннее и сложнее, чем его видно на первый взгляд, что кроме поверхности есть еще и глубина, а чтобы понять человека, нужно уметь находить отличия от себя самого, а это уже подвиг смирения.
Остается непонятным, действительно ли в стенах Московской духовной семинарии еще остались студенты. Способные после отбоя предаваться «интеллектуальным оргиям» в аудиториях. Все же сегодня более типичен образ воспитанника семинарии, как «канонически-чистого» молодого человека, пришедшего на семинарскую скамью после школы, техникума или ПТУ. Есть конечно, исключения, но они реже. Впрочем, если воспитанники с университетским дипломом, и главное с университетской тягой к знаниям, сумеют привить задатки интеллектуальной богемы своим собратьям, то честь им и хвала! Во всяком случае идея создания органа студенческого самоуправления, будь то студсовет или что-то другое, в столь разнородной среде, на мой взгляд обречена на провал. Если это и произойдет, то события будут разворачиваться в духе оруэлловского «скотного двора».  И прав отец Траян, который на собрании, посвященном отчислению Егора Утлова,  говорит: «Где те люди, которые готовы к покаянию? О чем вы говорили? Был ли хоть один аргумент в защитительных речах? Нет! Общие места и подъемный пафос не заменят здравых рассуждений, но зато смогут завести толпу. И это произошло с вами! Вас превратили в толпу!  «Синдром третьекурсника» - это всего лишь опыт церковного взросления. Семинария тут не при чем! Любой человек, если хочет жить в Церкви, должен пройти через подобное. И вам, если не пережили это состояние еще до семинарии, лучше пережить его сейчас, чем после рукоположения. А если нет сил, то лучше уйти из духовной школы и стать мирянином, чем сидя за партой превращаться в хладнокровного циника, требующего возможностей для покаяния!» Как это сочетается со словами Ивана Александровича Ильина в его очерке «Чего мы ожидаем от наших пастырей»: «… всюду, где веет истинный дух Христа, прихожане будут счастливы иметь в своем пастыре живой источник молитвы, любви и христианской совести, ибо сии три основы составляют драгоценнейшую и сильнейшую скрепу христианской Церкви вообще. Мне не кажется при этом, что высказанные мною ожидания слишком высоки и трудны в осуществлении, ибо дело священника, пастыря и духовника не есть обычная профессия, сходная с другими, но требует особого призвания и особых даров. Эти дары даны не всякому, но кому они не даны, тот не должен посягать на это звание».
Культ, исповедуемый лишь по форме, неизбежно вырождается в некую постмодернистскую ситуацию. Знак, отрывается от своего означающего и уходит в свободное плавание по семиотическому потоку, профанируя чувство священного в погруженном в этот поток человека. В этом соблазн постмодерна. И для борьбы с этой ситуацией Траян пользуется ее же методами, ему приходится пройти тем же путем, чтобы понять, как он устроен: «Видите ли, я каждый день и час, непрестанно и упорно думаю над тем, как обмануть инспекцию и совершить беззаконие. Представляете? Я чувствую точно так, как чувствует семинарист, думаю, как он, стремлюсь к тому, к чему стремится он. … Моё усердие превозмогает рассудки семинаристов в два счета. Теперь вы понимаете, что студенту перехитрить меня практически невозможно, ведь он-то начинает думать только в тот момент, когда уже во что-то вляпается. Я впереди любого из них на несколько десятилетий. Все гениальное просто. Я придумал столько возможностей обмануть инс пекцию! Боже мой! Наверное, даже сотой доли того, что я придумал, еще не использовали семинаристы. - Траян был доволен изумлением Фирсова. - Знаете, батюшка, они на самом деле очень наивны».
Траян одновременно в русле традиции и вне ее, пытаясь говорить с постмодерном на языке «другого». Загадывает студентам загадки из «Темной башни» Стивена Кинга, нарушает режим вместе со своими воспитанниками, чтобы разворотить масонскую стелу в Академии. И в том и в другом случае он, как подлинный воин Христов, бросает вызов матрице, закону «цифровой кармы» восставшей против любви. Он как юродивый отважно погружается в грязь, чтобы извлечь из нее то, что можно спасти, чтобы показать, что и в самой этой грязи может быть чище, чем и в иной псевдовоцерковленной среде…
Игумен Траян  - монах-постмодернист, но его служение посвящено изобличению постмодерна. Принимая врага в себя, он знает, что последний, кто неизбежно взойдет на плаху, будет он сам: «- Ну же, батюшка! В чем ваша тайна?
Траян сделал большой глоток, поставил стакан на столик и тихо сказал:
- Тайна… - он сделал паузу, словно в последний момент передумал говорить. Потом собрался и продолжил. - Понимаете, тайна очень проста. Все это время я отчислял одного и того же студента.
- Простите?
- Я отчислял одного и того же студента. Себя самого».
Отец Траян понимает, что человек, бросивший вызов брешам в бытии, рискует быть из него отчислен… Остается лишь помолиться о его душе.
  Косарев Антон Валериевич
кандидат химических наук, доцент
 Саратовского государственного технического университета,
г. Саратов
 (В статье представлен рис. Яны Клочковой, http://almamatrix.ru/vokrug)