Ищущие мест, алчущие треб: ... прозывется Раменский
Когда умирает то или другое лицо духовное и у него остается семейство, - куда ему деться? Хоть с голоду умирай!.. Дом (если он церковный), земля, сады, луга, родное пепелище - все должно перейти преемнику. Русские священники, диаконы, причетники - представители православного пролетариата... У них нет собственности... До поступления на место всякий поп наш гладен и хладен, при поступлении приход его кормит; умирает он всегда с тяжелой мыслью, что его сыновья и дочери пойдут по миру. Вот это-то пролетариатство духовенства, безземельность, необеспеченность извратили всю его жизнь. Чтобы не дать умереть с голоду осиротевшим семействам духовных лиц, решились пожертвовать одним из высочайших учреждений человеческих - браком. Места закрепляют, - техническое, заметьте, чуть не официальное выражение. По смерти главы семейства место его остается за тем, кто согласится взять замуж его дочь либо родственницу. Кандидатам на места объявляется об открывшейся вакансии, со взятием такой-то.
// Н.Г. Помяловский. Очерки бурсы.
Ведь наша женитьба заключается в получении местов. Не женишься, места не получишь, а полюбишь девушку - места не найдешь.
// Ф.Н. Решетников. Ставленник.
Сельскій причетъ … , безъ малѣйшаго преувеличенія, срамъ и позоръ - не званія, а человѣчества. Онъ ниже, отвратительнѣе всего, что только есть въ людяхъ. Всякій крестьянинъ выше его: тотъ бываетъ грубъ, жестокъ, упрямъ ; но трудолюбивъ, почтителень къ высшимъ себя, по своему - честенъ, имѣетъ понятіе о стыдѣ и совѣсти; предается грубымъ порокамъ, но сознаетъ что дѣлаетъ дурно и рѣдко падаетъ до того чтобы, потерявъ все человеческое въ себѣ, низойти до степени животныхъ. Въ причтѣ же обыкновенно ни тѣни ничего подобнаго! Онъ невообразимо лѣнивъ, безсовѣстенъ, дерзокъ и - безъ малѣйшаго сознанія своей дурноты! Короче: это животное, вѣчно алчное, прожорливое, хищное, хитрое на самыя злыя и пагубныя продѣлки, радующееся погибели другихъ, и особенно высшихъ себя ...
// И.С. Беллюстин. Описание сельского духовенства.
Исконная посконь Святой Руси - Тверская земля изобилует местами старинными и удивительными по красоте. Заброшенное ныне урочище Раменье Сонковского района некогда было густонаселённым и небедным селом Кашинского уезда, центром прихода при каменном, начала екатерининских времён, храме Воскресения Христова в стенах и вокруг которого кипела жизнь …
В 1809 году пожилой по тем временам приходской дьячек Матвей Иванов задумал уйти на покой. Требовалось, однако, при уходе с места добиться сохранения его за своей семьёй, ибо ресурсы, коими Матвей владел в приходе, были казёнными и наследоваться его близкими помимо должности не могли. Хотя семья и не была велика, лишиться какого-никакого казённого содержания по бедности её было крайне тягостно. Благодаря отцу, покойному пономарю Ивану Афанасьеву, семья Матвея занимала в причте две должности - дьячка и пономаря, которую за дедом наследовал старший сын Матвея Иван. Ныне же и Иван был уже не молод, младший брат его Петр вышел в светское ведомство, из двух сыновей, один умер подростком, другой был взят в военную службу и сохранить место можно было только благодаря «закреплённой невесте», в роли которой могла выступить одна из двух - 27 и 19 лет - дочерей Ивана и его жены Степаниды Семеновой, которых, по странной прихоти родителей, равно звали Пелагеями.
Место причетника отнюдь не равно месту священника, однако, за плодовитостью провинциального русского духовенства в изобилии водились претенденты и на места дьячков и пономарей. Полностью процедуру отбора женихов для двух Пелагей восстановить сейчас невозможно, в конечном итоге, выбор семьи пал на 16-летнего сироту Федора Бухарева, из семьи причетников кашинского же села Суходол, окончившего курс «русской школы» при Тверской семинарии. В раннем детстве лишившийся отца, дьячка Ивана Андреева, Федор вырос «на прокормлении» мужа своей сестры Евдокии, недоучившегося семинариста Василия Уарова, унаследовавшего место тестя. За очевидной юностью претендента, брак со старшей Пелагеей носил бы некоторый привкус скандала и ей пришлось поступиться правами на свою семью в пользу младшей сестры, в новой семье которой, ей, впрочем, предстояло в дальнейшем жить «на прокормлении».
Конечно, юный Федор не мог играть в новой семье какой-то самостоятельной роли при жизни двух взрослых мужчин - тестя и деда жены, однако, с их смертью (пономарь Иван умер в 1812, а престарелый дьячок Матвей в 1815 гг.) жена, теща и своячница оказались уже на его иждивении вместе с собственными детьми Федора и Пелагеи, которые не умедлили появиться в немалом числе.
По документам ГАТО сложно понять, что за человек был Федор Бухарев. Уволен из школы «при честном поведении успехов не худых», «в чтении и пении по ноте хорош», «состояния хорошего» - стандартные характеристики, не нищ и не асоциален, не более того. Однако более статусного состояния - «порядочного» Федор не достиг, что при многочисленности его семейства, несомненно, имело значение. Дьячок Бухарев скурпулёзно выполнял традиционные обязанности перед своей семьей, стремясь дать образование сыновьям и пристроить замуж дочерей. Не имел он нареканий и по службе, благодаря чему в 1830 г. стал священнослужителем - был посвящён в сан дьякона. Это произошло, впрочем, по оказии - место дьякона Воскресенского храма было зарезервировано за сыном умершего священника Федора Иванова Павлом Воскресенским, тверским семинаристом, по просьбе его матери-просвирницы и бабки-дьяконицы, и было вакантно семь лет, пока Павел, вышедший из семинарии, не изъявил желание перейти в светское ведомство, после чего на место дьякона был определён, наконец, Федор Бухарев.
К тому времени он был уже отцом семерых детей - двух дочерей и пятерых сыновей. Любовь (1811 г.р.) была уже взрослой девушкой, но «невестой без места» и шансов выйти замуж в своей среде имела немного, а выдавать её за крестьянина отец, без крайности, возможно, не хотел. Первенец Василий (1812 г.р.), крестным которого был ещё прадед Матвей, был 18-летним юношей и мог бы искать места, но с ним что-то не заладилось. Он учился в низшем отделении Бежецкого, затем Краснохолмского уездных училищ, но в 1827 г., 15-ти лет был исключён и «по собственному прошению и желанию» был определён служителем Тверской семинарии, что для подростка было довольно необычно. О причинах, по которым Василия оказалось невозможно держать дальше в училище остаётся только гадать, но вряд ли они могут быть истолкованы в его пользу. Проследить его жизнь дальше декабря 1833 г. пока не удалось. Но то, что его удалось пристроить на службу в семинарию, заставляет вспомнить, что сам Федор Бухарев учился в школе при Тверской семинарии и, видимо, сохранил какие-то связи с тамошней администрацией.
Четверо братьев Василия также получали образование в новом (открыто в 1809 г.) Краснохолмском духовном училище, расположенном в Никола́евском Антониеве монасты́ре. Тогдашние духовные училища имели 4 класса, программа которых приближалась к программе четырёх классов гимназий. I класс был приготовительным, в нём учили читать и писать; во II классе преподавались русская грамматика, катехизис, арифметика и чистописание на русском, латинском и греческом языках - оба класса были одногодичные и составляли приходское училище. III (низшее отделение) и IV (высшее отделение) классы составляли уездное училище и были двухгодичными; в них изучались латинский и греческий языки, славянская грамматика, катехизис, арифметика, география, священная история, церковный устав и пение. По 8-й ревизии, в декабре 1833 г., трое сыновей дьякона Федора показаны учениками - старший Иван (р. в январе 1820) учится в низшем отделении уездного училища, а младшие - Егор (р. в январе 1822) и Пахом (р. в мае 1824) состоят в приходском училище. Самый младший сын Бухарева - Иона (р. в сентябре 1826) ещё обучается письму и счёту при отце.
Общий курс обучения составлял, таким образом, шесть лет, однако, если ученик не был прилежен, обучение могло и затянуться. Прилежанию, вероятно, не особо способствовали условия проживания и обучения мальчиков, которые Н.Г. Помяловский или И.С. Беллюстин изображают исключительно в чёрных красках. Хотя изначально духовные училища планировались как подготовительные заведения для поступления в семинарию, для большинства учеников это по разным причинам оказывалось неактуальным, далеко не все были способны пройти до конца и начальный курс обучения. Чтобы остаться в причте этого было достаточно, а на каждую священническую вакансию и при такой ситуации находились десятки кандидатов, особенно, если приход был престижен.
Конечно, каждый адекватный причетник желал видеть своего сына священнослужителем, однако реальность подобные желания постоянно корректировала. Кроме того, подростков далеко не всегда прельщала карьера отцов, обычно, не особо завидная и у многих возникало желание, после получения первоначального образования поменять судьбу, выйдя из духовного ведомства.
Так поступил и второй сын Федора Бухарева - Иван, попытавшийся поменять туманные перспективы причетника на не менее туманные перспективы медика. Выбор светской специальности, наверняка, был обусловлен бесплатным характером обучения медицине в Империи. Однако, имея едва законченное начальное образование юноша мог посягнуть только на стезю лекарского ученика - фельдшера, подготовка которых осуществлялась непосредственно при градских казённых больницах. В 1838 Иван Федоров Раменский появляется в Осташкове в качестве младшего лекарского ученика и вскоре женится на девице Анне Федоровой Черниковой, мещанской дочери Смоленской губернии города Рославля. С этого времени он служит в осташковской градской больнице при городовом лекаре Мартыне Николаеве Войлевиче, крестном отце его детей.
В середине 30-х гг. изменился и состав семьи Федора Бухарева - после долгого перерыва родились его младшие дети, а апреле 1834 дочь Александра, в мае 1836 сын Иван, которому было суждено умереть ребёнком. Между тем, дьякону Федору было уже за сорок, а как мы знаем от одного выходца из семьи священноцерковнослужителей (СЦС), человек смертен и, на беду, смертен ещё и внезапно - дьякон задумал выдать замуж дочь Татьяну, чтобы обеспечить за своей семьёй несколько окказиально полученное место. Неизвестно из каких соображений выбор пал на 18-летнего пономаря Кашинской церкви Рождества Пресвятой Богородицы, что на Болоте, Александра Михайловича Радикорского. Брак состоялся весной 1836 г. и был до крайности неудачен - у жениха была последняя стадия чахотки и, судя по тому, что в МК храма, в коем он служил, нет ни одной его подписи за 1836 г., состояние его было очевидным уже на момент брака . Он едва успел оплодотворить юную жену и умер в ноябре того же года, за два месяца до рождения сына Григория. Молодая вдова вернулась к отцу, которому внук заменил умершего младшего сына. Через несколько лет Татьяна и сама умрёт от чахотки и круглый сирота Гриша останется на попечении деда и бабушки.
В то время, когда происходили эти события, получил место третий сын Федора - Егор Раменский, ученик низшего отделения Краснохолмского уездного училища. В январе 1837 г., в шести верстах от Раменья, в селе Горки скончался ровесник Федора Бухарева, дьячок церкви во имя Казанския Пресвятыя Богородицы Федор Федорович Плотников, оставив жену, своячницу и 15-летнюю дочь Пелагею. Сам Плотников унаследовал место за женой, Агафьей Васильевой, бывшей старше его на 12-ть лет, а теперь Агафье и её старшей сестре Федосье понадобился жених. Содействие оказал местный священник Егор Морошкин, приятель Федора Бухарева и крестный его сына Егора - он предложил в женихи своего крёстника. 15-летнего подростка привезли в Горки и поставили в пономари, накинув ему, видимо, по инициативе попа Егора, пару лет для важности. Венчать двух подростков священник, тем не менее, не рискнул - свадьбу отложили на пару лет, которые юному пономарю Егору предстояло провести в семье двух, годящихся ему в бабушки тёток - 56-летней Агафьи и 58-летней Федосьи - в «кормильцы» которых он был теперь аттестован. В случае с Егором имел место тот, практически исключительный, случай, когда будущий супруг имел возможность долгое время общаться со своей наречённой невестой, хотя переменить участь он вряд ли решился бы. Как бы там ни было, брак оказался плодовит и продолжителен, как и служба Егора в Горках.
Как и старшие братья, Егор получил в духовном училище фамилию Раменский. Впервые такое именование «прозывается Раменский» применено по отношению к его старшему брату Василию в КВ 1823 г. А.В. Матисон пишет: «До 1840-х гг. в среде духовенства продолжала сохраняться практика, когда сыновья при поступлении в духовные учебные заведения иногда получали фамилии, отличные от фамильных прозваний своих отцов. Только в ноябре 1846 г. последовал указ Святейшего Синода, предписывающий непременно присваивать всем сыновьям клириков такие же фамилии, как у их родителей. Таким образом, в ревизских сказках и клировых ведомостях середины XIX в. некоторые сыновья священно-церковнослужителей Тверской епархии, поступившие в учебные заведения еще до 1846 г., названы с фамилиями, отличными от отцовских». На самом деле, в КВ, РС и МК 2-й пол. XVIII - 1-й трети XIX вв. СЦС, как правило, показаны без фамилий. Хотя уже с конца 20-х гг. раменский дьячок Федор Иванов в МК пишется Бухаревым, в РС 1833 г. он, как все остальные СЦС Раменья, показан без фамилии. Употребление фамильных прозваний в отношении СЦС попросту не было принято в документах того времени, что, разумеется, способствовало присвоению их детям в духовных училищах фамилий по селению, храму или по прихоти учителей. В случае с сыновьями Федора Бухарева имел место первый вариант - по селению, хотя для Тверской земли топоним Раменье отнюдь не уникален.
Если Егору случилось получить место по знакомству и по соседству, то следующий брат - Пахом Федоров Раменский, пять лет спустя, поехал хлебать киселя за две сотни с большим гаком вёрст, через три уезда, в старицкое село Мологино. Как множество его односословцев, как собственный его брат, ехал он за «закреплённой невестой» - Ольгой Ивановой Синевой, имени которой за месяц до того он, наверное, и ещё не слыхивал …
Синевы, по происхождению причетники ржевского села Подборовья, где они служили с незапамятных времён, появились в Мологино в 1793 г., когда внучатый дядя Ольги, Дмитрий Алексеев, сын подборовского дьячка Алексея Семенова, прибыл на место умершего дьячка Преображенской церкви Василия Кузьмина Юхова, получив в придачу, как водилось, дочь последнего Ирину Васильеву, пятью годами старше. Дмитрий безвременно умер в 1812 г. и на его место перевели дальнего родственника с погоста Благовещенского, что при Волге, Алексея Антипова Синева, сына подборовского попа Антипа Антонова. Вдова же Ирина с детьми осталась в приходе и десять лет спустя, когда её кузен, местный пономарь Павел Афиногенов Юхов скончался, способствовала определению на его место племянника по мужу, молодого пономаря из ржевского села Ратьково, Ивана Васильева Синева, отца названной Ольги.