О самой печальной книге в моей жизни. Не читайте, если у вас сегодня хорошее настроение.
Творчество Светланы Алексиевич раньше было для меня лишь пунктом в списке современной белорусской литературы. Благо, несмотря на былые запреты писательницы в нашей стране, преподаватели журфака сами решают, что советовать студентам. Но до этого пункта я тогда так и не добралась. Но вот примерно год назад где-то на простарах байнета выловила восхищенные отзывы о ее последней работе "Время секонд-хэнд" и решила: пора. Покупать книгу не стала: когда постоянно переезжаешь, это лишний груз. Когда-нибудь, когда я обоснуюсь на одном месте, у меня будет огромная личная библиотека, а сейчас стараюсь все в электронке читать. Спасибо любимому сайту flibusta.net. Да, я грубый нарушитель авторских прав. Что поделать: за бумажные мне как-то логичнее кажется платить, чем за электронные. Каюсь.
Подумала я тогда об этом произведении и внесла в свой личный список, на будущее. Но в феврале случайно обнаружила ее в интеграловской библиотеке. А теперь о самом главном: о впечатлении.
Сначала все казалось таким безобидным: вступление и первые главы по сравнению с остальной частью произведения. Удивлялась: почему ее называют тяжелой? Но примерно в конце первой трети документального романа я не просто изумлялась историям героев, но плакала вместе в ними. Почти каждая глава вызывала соленые ручьи из глаз. После такой литературы ужастики кажутся просто смешными. Ведь "Время сэконд-хэнд" - это не художественная выдумка, это правда нашей жизни.
Разбитая, разочарованная, мрачная, несколько дней я думала про смерть. Страшной, жестокой, преджевременной. Думала о войне, голоде, тысячах погибающих в расцвете жизни людях. В моем мире никогда не жили единороги, какающие бабочками, но к такой правде я не была готова. Да, где-то все время идет война, всепоглощающая, никому из простого народа ненужная. Но она всегда была далеко: на востоке, на юге. До ситуации в Украине, я не могла себе представить, что на такое способны развитые страны в 21 веке.
Врочем, в политику я не буду углубляться. Скажу лишь одно: любая война - это деньги. И потому нужна она лишь "верхам", но не обычным жителям. И мне очень жаль, что есть так много поддающихся этому зомбированию людей. Верящих, что война - это святое, что они вершат историю, а не гробят собственную и чужие судьбы в угоду сильным мира сего. Наемников вообще не хочется упоминать - это просто твари, которым не место в нормальном обществе. Хотя где оно: нормальное общество? Дай только возможность, и большинство адекватных на первый взгляд людей превращается в безжалостых уродов. Хотела сказать - животных. Но язык не повернулся: ни одно животное, даже хищное, не будет убивать ради прихоти и жажды крови. Получается, природа человека намного хуже, развратнее и порочнее. Если вы все еще читаете этот пост, знайте, что книгу спокойно могут переварить только не сильно впечатлительные. Но если вы решитесь, это стоит того.
Наверное, мне не нужно столько думать о прочитанном. Я знаю, что у Алексиевич истории очень драматизированы, но в них нет лжи. Ее литературное произведение как натуральная ткань. Из тысяч разноцветных нитей, переплетающихся между собой и образующих цельный рисунок. И он не обманывает. Просто не хочется верить, что этой жестокой картине есть место в нашем мире. И МИРе ли? Не уверена. В общем, сейчас мне особенно близко настроение поэтов Серебрянного века. Потерянное, раздосадованное. Не все время конечно, но в те секунды, когда перед глазами всплывают отрывки из книги. Несколько из них я приведу ниже.
Это не рецензия, не отзыв. Это просто крик души. Не знаю когда, но я все же прочту всю серию автора. Потому что эту правду нужно знать. Помнить. И делать все, чтобы ей не было места в нашей жизни.
А вот и сами цитаты.
* Я чувствую себя забытым экспонатом в музейном запаснике. Пыльным черепком. Великая была империя - от моря до моря, от Заполярья до субтропиков. Где она? Побеждена без бомбы… без Хиросимы… Победила Ее Величество колбаса! Хорошая жратва победила! «Мерседес-бенц». Больше ничего человеку не надо, не предлагайте ему ничего больше. Без надобности. Только хлеба и зрелищ! И это самое большое открытие двадцатого века.
* Чем я потрясен? Убит чем? Идея растоптана! Коммунизм предали анафеме! Все разлетелось вдребезги! Я - выживший из ума старик. Кровавый маньяк… серийный убийца… Так, выходит? Я слишком долго живу, так долго жить не надо. Нельзя… нет… нельзя… Опасно жить долго. Мое время кончилось раньше моей жизни. Надо умирать вместе со своим временем. Как мои товарищи…
* К утру обыск кончился. Команда: «Собирайтесь». Няня разбудила сына… Перед уходом я успел шепнуть ему: «Никому не рассказывай про папу и маму». Так он выжил. (Придвигает диктофон поближе к себе.) Записывайте, пока жив… «П. ж.»… «пока жив»… пишу на поздравительных открытках. Некому уже, правда, посылать…
*Я как-то подумал: социализм не решает проблему смерти. Старости. Метафизического смысла жизни. Проходит мимо. Только в религии есть ответы на это. Да-а-а… В тридцать седьмом меня бы за такие разговоры…
*Из предсмертной записки:
“…если бы тогда, в войну, умер от ран, я бы знал: погиб за Родину. А вот теперь - от собачьей жизни. Пусть так и напишут на могиле… Не считайте меня сумасшедшим…”
“…я хочу умереть стоя, чем на коленях просить нищенское пособие для продолжения своей старости и дотянуть до гроба с протянутой рукой! Так что, уважаемые, не судите крепко меня и войдите в мое положение. Средства оставляю, если не обворуют, надеюсь, на закопание хватит… гроба не надо… Я в чем есть, той одежды хватит, только не забудьте в карман положить удостоверение защитника Брестской крепости - для потомков наших. Мы были героями, а умираем в нищете! Будьте здоровы, не горюйте за одного татарина, который протестует один за всех: “Я умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина!”.
После войны в подземельях Брестской крепости была найдена надпись, нацарапанная на стене штыком: “Умираю, но не сдаюсь. Прощай, Родина! 22.VII-41 г”. По решению ЦК эта строчка стала символом мужества советского народа и преданности делу КПСС. Оставшиеся в живых защитники Брестской крепости утверждали, что автор этой надписи - курсант полковой школы, беспартийный татарин Тимерян Зинатов, но коммунистических идеологов больше устраивало, чтобы она принадлежала погибшему Неизвестному солдату.
Расходы на похороны Брестские городские власти взяли на себя. Похоронили героя за счет статьи “текущее содержание объектов благоустройства”…»
* Приказ: сжечь хату полицая… Вместе с семьей… Семья большая: жена, трое детей, дед, баба. Ночью окружили их… забили дверь гвоздями… Облили керосином и подожгли. Кричали они там, голосили. Мальчишка лезет через окно… Один партизан хотел его пристрелить, а другой не дал. Закинули назад в костер. Мне четырнадцать лет… Я ничего не понимаю… Все, что я смог - запомнил это. И вот рассказал… Не люблю слова «герой»… героев на войне нет… Если человек взял в руки оружие, он уже не будет хорошим. У него не получится.
* Пишут сейчас о войне те, кто там не был. Я не читаю… Вы не обижайтесь, но я не читаю…
* - Под Варшавой… Старая полька принесла мне мужнину одежду: «Сними с себя все. Я постираю. Почему вы такие грязные и худые? Как вы победили?». Как мы победили?!
- Ты давай… без лирики…
- Победили - да. Но наша великая победа не сделала нашу страну великой.
* Я помню еще Марию Петровну Аристову, заслуженную учительницу, которая навещала нашу Владю в больнице в Москве. Чужая женщина… она и привезла ее к нам в деревню, внесла на руках… Владя уже совсем не ходила… Мария Петровна присылала мне карандаши, конфеты. Писала письма. А в детприемнике-распределителе, где меня мыли, дезинфицировали… Я на высокой лаве… вся в пене… могу соскользнуть, разбиться о цемент. Скольжу… сползаю… Чужая женщина… нянечка… подхватывает меня и прижимает к себе: «Мой ты птенчик».
Я видела Бога.
* Ночью грузины за кем-то гонялись и думали, что это - абхаз. Они его ранили, он кричал. А абхазы на него наткнулись, думали - грузин. Догоняли, стреляли. А под утро все увидели, что это раненая обезьяна. И все - и грузины, и абхазцы - объявили перемирие и кинулись ее спасать. А человека бы убили…»
* «…Когда меня взяли на работу в энкавэдэ, я страшно гордился. С первой зарплаты купил себе хороший костюм…
…Работа такая… С чем сравнить? Сравнить можно с войной. Но на войне я отдыхал. Расстреливаешь немца - он кричит по-немецки. А эти… эти кричали по-русски… Вроде свои… В литовцев и поляков было легче стрелять. А эти - на русском: “Истуканы! Идиоты! Кончайте скорее!” Ё..! Мы все в крови… вытирали ладони о собственные волосы… Иногда нам выдавали кожаные фартуки… Работа была такая. Служба. Молодой ты… Перестройка! Перестройка! Веришь болтунам… Пусть покричат: свобода! свобода! Побегают по площадям… Топор лежит… топор хозяина переживет… Запомнил!
* «Папу порубили… топором… Родственники узнали его только по ботинкам…» - «Замолчи! Прошу тебя!» - «Собирались мужчины, молодые и старые, по двадцать-тридцать человек и врывались в дома, где жили армянские семьи. Убивали и насиловали - дочь при отце, жену при муже…» - «Замолчи! Лучше заплачь». А она не плакала… так ей было страшно… «Жгли автомобили. На кладбище валили плиты с армянскими фамилиями… мертвых ненавидели…» - «Замолчи! Разве такое может быть с людьми?!» Начали мы все ее бояться… А телевидение, радио и газеты… ни одного слова про Сумгаит… Только слухи… У меня потом спрашивали: «Как вы жили? Как вы жили после всего?». Пришла весна. Женщины надели легкие платья… Такой ужас - и так вокруг красиво! Понимаете? И море.
* В школе я училась по советским учебникам, других еще не было, нам читали: человек - это звучит гордо. А человек - это звучит не гордо, а звучит по-разному. Я тоже всякая, во мне всего по кусочку… Но если я увижу таджика - они у нас теперь как рабы, второй сорт - и если у меня есть время, я остановлюсь и с ним поговорю. У меня нет денег, но я с ним поговорю. Такой человек… Это мой человек, он в моем состоянии - я знаю, что это такое, когда ты всем чужой, ты один полностью. Я тоже жила в подъездах, спала в подвалах…
* - Я встретился с любовью… я ее понимаю… До этого я думал, что любовь - это два дурака с повышенной температурой. Что это просто бред… О любви мы знаем слишком мало.
* Равшан… я его хорошо помню… Обычная история… Им полгода не выдавали зарплату, а у него четверо детей остались на Памире, тяжело заболел отец. Он пришел в строительную контору, просил аванс, и ему отказали. Последняя капля. Вышел на крыльцо и полоснул себя ножом по горлу.
* Это - мои братья и сестры… Я тоже родилась на Памире. Горянка. Земля у нас на вес золота, пшеницу меряют не мешками, а тюбетейками. Всюду - гигантские горы, рядом с которыми любое чудо, которое сотворил человек, кажется детским. Игрушечным. Живешь там - ноги на земле, а голова в облаках. Ты так высоко, что будто ты уже не в этом мире. Море - это совсем другое, море манит к себе, а горы дают ощущение защиты, они тебя охраняют. Вторые стены дома. Таджики не воины, когда на их землю приходил враг, они поднимались в горы… (Молчит.)
* Знаете, кто я? Я работаю алхимиком… У нас общественный фонд - денег нет, власти нет, есть только хорошие люди. Наши помощники. Помогаем, спасаем беззащитных. Желаемый результат получается из ничего: из нервов, из интуиции, из восточной лести, из русской жалости, из таких простых слов, как «мой дорогой», «мой ты хороший», «я знала, что ты настоящий мужчина, ты обязательно поможешь женщине». Ребята, говорю я садистам в погонах, я в вас верю. Верю, что вы люди.
* Еще у меня был молодой парень… Полицейские поймали его где-то в Подмосковье, отобрали деньги, но денег было мало. Разозлились. Вывезли в лес. Избили. Зима. Мороз. Они его раздели до трусов… Ха-ха-ха… Порвали все его документы… И он мне все это рассказывает. Спрашиваю: «Как же ты спасся?» - «Я думал, что я умру, я бежал босиком по снегу. И вдруг, как в сказке, вижу избушку. Постучал в окошко, выходит старик. И этот старик дал мне кожух, чтобы я согрелся, налил чаю и дал варенья. Дал одежду. Назавтра отвел в большое село и нашел грузовик, который довез меня до Москвы».
Этот старик… это тоже Россия…
* Вы видели эти кадры в интернете? Меня они полностью выбили из колеи. Я неделю провалялась в постели… Вот эти кадры… Убивали и снимали. Был у них сценарий, расписали роли… Как в настоящем кино… Теперь нужен зритель. И мы смотрим… они заставили нас…. Вот парень идет по улице, наш парень, таджик… Вот они его подзывают, он подходит, его сбивают с ног. Бьют бейсбольными битами, сначала он крутится на земле, а потом затихает. Его связывают и грузят в багажник. В лесу привязывают к дереву. Видно: тот, кто снимает, ищет ракурс, чтобы была хорошая картинка. Парню отрезают голову. Откуда это пришло? Отрезание головы… Это восточный ритуал. Не русский. Наверное, он из Чечни. Помню… Один год убивали просто «отвертками», потом появились трезубцы, за ними трубы и молотки… Всегда смерть наступала от удара тупым предметом. Сейчас новая мода… (Молчит.) На этот раз убийц нашли. Их будут судить. Все мальчики из хороших семей. Сегодня режут таджиков, завтра будут резать богатых или тех, кто другому Богу молится. Война - это волк… Он уже пришел…
*Надо! Я теперь ненавижу это слово! Уже я не та… А за что мне Родину любить? Нам обещали, что демократия - это когда всем хорошо. Везде справедливо. Честно. Обман все это… Человек - пыль… пылинка… Одно, что сейчас в магазинах всего полно. Бери! Бери! При социализме этого не было. Конечно, я - простая советская женщина… Никто меня уже не слушает, потому что денег у меня нет. Были бы деньги - другой разговор. Они бы меня боялись… начальнички… Сейчас деньги правят…
* …Стоит старый чеченец и смотрит: нас полная машина дембелей. Смотрит и думает: нормальные русские парни, а только что были автоматчики, пулеметчики… снайперы… Куртки на нас новенькие, джинсы. На что купили? На то, что здесь заработали. Работа какая? Война… Стреляешь… А там и дети, и красивые женщины. Но забери у солдат оружие, переодень их в гражданское… это уже трактористы, водители автобусов, студенты…
* Автозак… Чудо-машина. Я впервые ее там увидела. Это специальный фургон для перевозки заключенных. Все обшито сталью. «Мордой в снег, сука! Одно движение - убью!» Я лежу на асфальте… Я лежу не одна, все наши тут… пустота в голове… мыслей нет… Единственное реальное ощущение - холод. Пинками и дубинками нас поднимают и запихивают в автозаки. Больше всего достается ребятам, их стараются бить по промежности: «Ты по яйцам его бей, по яйцам! По ебалу!», «Бей в кость!», «Мочи их!». Били и по ходу дела философствовали: «Пиздец вашей революции!», «За сколько долларов ты продал Родину, гад?» Автозак - два на пять метров - рассчитан на двадцать человек, сказали знающие люди, нас утрамбовали больше пятидесяти. Держитесь, сердечники и астматики! «В окна не смотреть! Головы вниз!» Мат… мат… Из-за нас, «придурков недоделанных», которые «продались америкосам», они сегодня не успели на футбол. Их целый день держали в крытых машинах. Под брезентом. Мочились в целлофановые пакеты и презервативы. Выскочили голодные, злые. Может, они сами по себе неплохие люди, но они работают палачами. Нормальные с виду ребята. Маленькие винтики системы. Бить - не бить, решают не они, но бьют они… Сначала бьют, а потом думают, а может, и не думают. (Молчит.) Долго куда-то ехали, то вперед, то разворачиваемся назад. Куда? Полная неизвестность. Когда открыли двери, на вопрос: «Куда нас везут?» - получили ответ: «В Куропаты» (место массовых захоронений жертв сталинских репрессий). Такие у них садистские шуточки. Нас долго возили по городу, потому что все тюрьмы были переполнены. Ночевали в автозаке. На улице двадцать градусов ниже нуля, а мы в железном ящике. (Молчит.) Я должна их ненавидеть. А я никого не хочу ненавидеть. Я к этому не готова.