Три стихии будапештской архитектуры
Три здания. Все три - «Ах!». Все из того, лучшего времени. Самое раннее было завершено в 1884 год, самое молодое - в 1907-м. Если рассмотреть их интерьеры подряд, один за другим, можно попытаться придать этому «Ах!» форму более осмысленную. Членораздельную. Найти слова.
Опера. Арх. Миклош Ибл. 1884
Корзина с фруктами - Опера. Это не столь видно с фасада, сколь понятно становится внутри, уже в вестибюле.
Я повторюсь, ладно? «Интерьер Оперы - гимн радости жизни и счастливого благополучия. Красный в прожилках мрамор напоминает о боках спелых яблок. (Венгерская википедия, впрочем, называет цвет стен печёночным, máj színű). Золото лож, люстр, канделябров, многочисленных сияющих деталей в арках, под сводами, на лестницах вызывает в памяти поэтические строчки про волнующуюся желтеющую ниву и мирный край, и час златой. Скорее трезвая народная мудрость, чем возвышенная абстрактная духовность; не стремление в иные сферы, а благодарный восторг перед миром земным. В фойе стоят вместительные декоративные вазы. Рельефы, их украшающие, - тоже сплошь из царства Деметры, а не Марса, и даже не Аполлона: гирлянды цветов и головы барашков. Праздник сытости. Радость достатка. Крестьянин торжествует»*.
Всё нанизано на метафору плода, причём уже не на дереве растущего, а того, что в руках, на столе, в корзине. Корзина круглая, как зал Оперы, и полукруглыми арками завершённые ложи окружают скопление красных бархатных кресел. Черешня? Вишня? Будем варенье варить? По Инне Кабыш - Кто варит варенье в июле, тот жить собирается с мужем…
И так же успокоительно кругл потолок, воспроизводящий окружность небесного купола. Его концентрические окружности - как поставленные друг в друга тарелки, от большой к маленькой, к блюдечку, к розетке - для варенья, конечно. Блюдечко, как и положено, украшено живописью (что-то там античное, но как раз это не важно). И как косточка в вишенке, как солнце, как центр мироздания, в единственной и всё вокруг себя собирающей точке - люстра, источник тепла и света; жизни.
Стихия здания Оперы - земля плодоносящая.
Музыкальная академия. Арх. Флориш Корб, Калман Гиргл. 1907
Неожиданно зелёные стены, шары-жемчужины там, где ожидаешь увидеть скорее уж львов, если не фрукты-овощи, обычные в архитектурных декорациях Будапешта.
И недвусмысленно морское, подводное нечто, занимающее место в неприличной близости к имени короля и императора Франца Иосифа (портрета его нет ни в Опере, ни в Академии, даром что первая официально - «государственная», а вторая и вовсе «венгерская королевская»).
На втором этаже вестибюля начинаешь подозревать, что «вода»-то - да, но это не река и не море. Фреска с почти-климтовскими девами называется «Источник искусства», но такого не бывает. Искусство не проистекает, а создаётся. Оно не естественно, а именно что искусственно. Вода - жизнь (а значит и смерть), искусство же - всегда претензия на вечность.
В зрительном зале столько золота, скульптур, рельефов, витражей и прочих красот, что сначала кажется, что собрать расплёскивающиеся впечатления в один образ невозможно. Потом видишь - а зал-то не круглый, не оперный. И люстра там не одна в центре, а несколько, рядами. И е распускающимся цветком, а падающим дождём.
Зал - прямоугольник в плане, и балкон обегает этот прямоугольник с трёх сторон по периметру, точь-в-точь как делает это балкон-галерея во дворе будапештского дома. И дважды изгибается, как линия берега, образуя лагуны, но нигде не отклоняясь от горизонтали, продолжая - по Бродскому - улучшать линию горизонта.
Стоит вынырнуть в антракте из золотого потока зрительного зала, чтобы ещё раз оглядеть вестибюль, теперь уже его верхний этаж, и осознать то, что смущало уже на нижнем. Плоский потолок.
Плоский, ровный, горизонтальный, вода. Вот только смотрим мы на эту плоскость не сверху, извне, а снизу, изнутри. Полоса орнамента в виде зелёной с золотом волны, охватывающая стены под самым потолком, тому доказательство.
Вспомнить ли, что рубеж столетий отмечен ещё и рождением всемирного увлечения аквариумами? Что огромный аквариум присутствовал на выставке Тысячелетия в Будапеште в 1896 году? Или что братья Люмьер в том самом 1896 году сняли 47-секундный фильм, сюжет и содержание которого исчерпывается этим словом, аквариум?
В зал возвращаешься с отгадкой. Люстры - фонтаны. Орган - водопад.
Стихия здания Музыкальной академии - вода.
Кафе «Нью-Йорк». Арх. Алайош Хаусманн, Флориш Корб, Калман Гиргл. 1894
В вестибюль Оперы зайти можно в любой момент, двери Академии открываются в два часа, но чтобы попасть в кафе, нужно выстоять очередь. Зато, включившись в игру, здание уже с перекрёстка начинает намекать и подсказывать: на шпилях - три птицы, статуя Свободы с факелом руке - верхом на орле, демоны, несущие фонари на фасаде, - крылаты.
Это с первого взгляда в спиральных колоннах кафе узнаются колонны ватиканского кивория или венской Иезуитской церкви. Со второго понимаешь, что куда больше они напоминают дымок (не от свечки, какие уж тут свечки, - от волшебных благовоний), неторопливо поднимающийся к небесам.
Подниматься есть куда. Помещение для кафе невероятно высокое, да ещё и трёхуровневое. Взгляду ничего не мешает возноситься вверх, и посетители проносят ложку мимо рта, воздевая глаза к балкону, куда вот-вот выйдут цыгане со скрипками, к люстрам, к аркам, к потолку.
И - выше! Живописные плафоны кафе «Нью-Йорк» изображают игривые мифологические сцены, фоном которых служит небо. Взгляду нет преграды сверху, нет крышки. В синем небе, высоко-высоко над столиками, клубятся белые облака, и порхают амурчики. Крылатые, как и положено всем, живущим в небесах.
В небесах, - по Лермонтову, - торжественно и чудно, но мы не в храме - мы в кафе. Скрипачи наяривают чардаш. И душа, полетав над столиками, возвращается на место: горячий клубничный шоколад со взбитыми сливками и золотом (24 карата) уже несут.
Стихия здания кафе «Нью-Йорк» - воздух.
*
Стихий должно быть четыре. Так и есть. Здание, построенное по логике пламени, в Будапеште тоже имеется. Но об этом в другой раз.
#Три_стихии
Фото: Максим Гурбатов, Анна Чайковская и из сети - https://newyorkcafe.hu/, Zeneakadémia/ Hajdú József и др.
Опера. Арх. Миклош Ибл. 1884
Корзина с фруктами - Опера. Это не столь видно с фасада, сколь понятно становится внутри, уже в вестибюле.
Я повторюсь, ладно? «Интерьер Оперы - гимн радости жизни и счастливого благополучия. Красный в прожилках мрамор напоминает о боках спелых яблок. (Венгерская википедия, впрочем, называет цвет стен печёночным, máj színű). Золото лож, люстр, канделябров, многочисленных сияющих деталей в арках, под сводами, на лестницах вызывает в памяти поэтические строчки про волнующуюся желтеющую ниву и мирный край, и час златой. Скорее трезвая народная мудрость, чем возвышенная абстрактная духовность; не стремление в иные сферы, а благодарный восторг перед миром земным. В фойе стоят вместительные декоративные вазы. Рельефы, их украшающие, - тоже сплошь из царства Деметры, а не Марса, и даже не Аполлона: гирлянды цветов и головы барашков. Праздник сытости. Радость достатка. Крестьянин торжествует»*.
Всё нанизано на метафору плода, причём уже не на дереве растущего, а того, что в руках, на столе, в корзине. Корзина круглая, как зал Оперы, и полукруглыми арками завершённые ложи окружают скопление красных бархатных кресел. Черешня? Вишня? Будем варенье варить? По Инне Кабыш - Кто варит варенье в июле, тот жить собирается с мужем…
И так же успокоительно кругл потолок, воспроизводящий окружность небесного купола. Его концентрические окружности - как поставленные друг в друга тарелки, от большой к маленькой, к блюдечку, к розетке - для варенья, конечно. Блюдечко, как и положено, украшено живописью (что-то там античное, но как раз это не важно). И как косточка в вишенке, как солнце, как центр мироздания, в единственной и всё вокруг себя собирающей точке - люстра, источник тепла и света; жизни.
Стихия здания Оперы - земля плодоносящая.
Музыкальная академия. Арх. Флориш Корб, Калман Гиргл. 1907
Неожиданно зелёные стены, шары-жемчужины там, где ожидаешь увидеть скорее уж львов, если не фрукты-овощи, обычные в архитектурных декорациях Будапешта.
И недвусмысленно морское, подводное нечто, занимающее место в неприличной близости к имени короля и императора Франца Иосифа (портрета его нет ни в Опере, ни в Академии, даром что первая официально - «государственная», а вторая и вовсе «венгерская королевская»).
На втором этаже вестибюля начинаешь подозревать, что «вода»-то - да, но это не река и не море. Фреска с почти-климтовскими девами называется «Источник искусства», но такого не бывает. Искусство не проистекает, а создаётся. Оно не естественно, а именно что искусственно. Вода - жизнь (а значит и смерть), искусство же - всегда претензия на вечность.
В зрительном зале столько золота, скульптур, рельефов, витражей и прочих красот, что сначала кажется, что собрать расплёскивающиеся впечатления в один образ невозможно. Потом видишь - а зал-то не круглый, не оперный. И люстра там не одна в центре, а несколько, рядами. И е распускающимся цветком, а падающим дождём.
Зал - прямоугольник в плане, и балкон обегает этот прямоугольник с трёх сторон по периметру, точь-в-точь как делает это балкон-галерея во дворе будапештского дома. И дважды изгибается, как линия берега, образуя лагуны, но нигде не отклоняясь от горизонтали, продолжая - по Бродскому - улучшать линию горизонта.
Стоит вынырнуть в антракте из золотого потока зрительного зала, чтобы ещё раз оглядеть вестибюль, теперь уже его верхний этаж, и осознать то, что смущало уже на нижнем. Плоский потолок.
Плоский, ровный, горизонтальный, вода. Вот только смотрим мы на эту плоскость не сверху, извне, а снизу, изнутри. Полоса орнамента в виде зелёной с золотом волны, охватывающая стены под самым потолком, тому доказательство.
Вспомнить ли, что рубеж столетий отмечен ещё и рождением всемирного увлечения аквариумами? Что огромный аквариум присутствовал на выставке Тысячелетия в Будапеште в 1896 году? Или что братья Люмьер в том самом 1896 году сняли 47-секундный фильм, сюжет и содержание которого исчерпывается этим словом, аквариум?
В зал возвращаешься с отгадкой. Люстры - фонтаны. Орган - водопад.
Стихия здания Музыкальной академии - вода.
Кафе «Нью-Йорк». Арх. Алайош Хаусманн, Флориш Корб, Калман Гиргл. 1894
В вестибюль Оперы зайти можно в любой момент, двери Академии открываются в два часа, но чтобы попасть в кафе, нужно выстоять очередь. Зато, включившись в игру, здание уже с перекрёстка начинает намекать и подсказывать: на шпилях - три птицы, статуя Свободы с факелом руке - верхом на орле, демоны, несущие фонари на фасаде, - крылаты.
Это с первого взгляда в спиральных колоннах кафе узнаются колонны ватиканского кивория или венской Иезуитской церкви. Со второго понимаешь, что куда больше они напоминают дымок (не от свечки, какие уж тут свечки, - от волшебных благовоний), неторопливо поднимающийся к небесам.
#/media/%D0%A4%D0%B0%D0%B9%D0%BB:Wien_-_Jesuitenkirche,_Innenansicht.JPG){kind=link}
Подниматься есть куда. Помещение для кафе невероятно высокое, да ещё и трёхуровневое. Взгляду ничего не мешает возноситься вверх, и посетители проносят ложку мимо рта, воздевая глаза к балкону, куда вот-вот выйдут цыгане со скрипками, к люстрам, к аркам, к потолку.
И - выше! Живописные плафоны кафе «Нью-Йорк» изображают игривые мифологические сцены, фоном которых служит небо. Взгляду нет преграды сверху, нет крышки. В синем небе, высоко-высоко над столиками, клубятся белые облака, и порхают амурчики. Крылатые, как и положено всем, живущим в небесах.
В небесах, - по Лермонтову, - торжественно и чудно, но мы не в храме - мы в кафе. Скрипачи наяривают чардаш. И душа, полетав над столиками, возвращается на место: горячий клубничный шоколад со взбитыми сливками и золотом (24 карата) уже несут.
Стихия здания кафе «Нью-Йорк» - воздух.
*
Стихий должно быть четыре. Так и есть. Здание, построенное по логике пламени, в Будапеште тоже имеется. Но об этом в другой раз.
#Три_стихии
Фото: Максим Гурбатов, Анна Чайковская и из сети - https://newyorkcafe.hu/, Zeneakadémia/ Hajdú József и др.