ПРИЗНАК ОПЕРЫ (новогодняя сказка)
(остальные Рождественские истории)
Терпеливый читатель, прежде чем ты начнёшь ругаться на то, что вся эта ахинея выдумана автором, перечитай заглавие. Это сказка. А сказке может случиться абсолютно всё.
В том числе, и правда.
Жил да был один забулдыга.
Пьянчужка со сказочным везением и чёрной полосой. Звали его Онегин Александр Сергеевич.
Вот только не смейтесь!
Онегин - потому что из деревни Оньга, а там почти все Онегины. Если точнее - Оньгины, но это такая мелочь - фу!
У нашего Александра Сергеевича была сестра Оксана, тётка Калерия и обе оне жили в столице.
Сначала о везении.
Началось оно с тётки Калерии. Тётка была замужем за лимитчиком Серёгой Сотниковым, который работал на АЗЛК. Серёга работал, пил, тётку бил. Когда тётка после смерти Серёги осталась одна, то вдруг рванула в Оньгу, а в свою московскую хату пустила Александрасергеичевую сестру Оксану.
Оксана тоже удачно вышла замуж за москвича с квартирой. И к тому москвичу съехала. На присмотр тёткиной хаты определила Александра Сергеича.
А потом уж и вовсе нестаточное началось!
К тётке в Оньгу приехал бывший, молью битый одноклассник из города Дрездена. Он воообще из немцев был, одноклассник-то. В своё время репатриировался, но с тамошней мясной немкой не ужился. И приехал за худой и шустрой тёткой Калерией.
Забрал в Дрезден. Обещал не бить.
Александ Сергеевич жил в Москве и работал на заводе "Манометр". Женился. Жена была серолицей, одышливой столичной засидёхой и опять же с квартирой. Так у Сергеича освободилась тёткина жиплощадь, но он никого туда не звал. Он её на потом припас.
На тогда, когда завод закрылся, а унылая жена преставилась.
Сергеич начал горевать.
Горевал он на деньги, которые получал за сдачу тёткиной квартиры. Горевал уже который год - обстоятельно и капитально. Иногда тарился дорогими напитками и, по его выражению, гулял "как сэр и пэр".
Внешность у Сергеича была малозначительная, кость тонкая и сухая, задок костяной и колени в складочку. Лицо не лишено некоей приятцы бывшего парня на деревне, что с чубчиком. Запястья и ладони были примечательной красоты, но главное - голос. Маленький, щупленький, лысоватенький Сергеич обладал мощной силы басом. Где он в тараканьей стати прятался - шут его знает. Но бас Сергеич редко обнаруживал - стеснялся.
В общем, вы поняли про сказочное везение, да?
Теперь про чёрную полосу.
А началась она после очередного запоя, во время которого Сергеич был побит и ограблен.
В общем, очнулся он в разгромленной полупустой хате. Неизвестные украли всё, что могли. Даже холодильник обчистили.
Завтра Новый год, а у Александра Сергеича кроме гули на лбу и фингала под глазом - никаких украшений.
Денег нет.
Курицы в холодильнике нет.
Куртку тёплую спёрли.
Вышел Сергеич в лёгкой курточке на улицу и задумался. Деньги на сигареты есть, а на бухло - нет. Сестре позвонить можно, да она, падла, денег не даст. Темно, снег сорит с неба. Безветренно. Бок мусорного бака лоснится. Рядом с ним коробка драная от гирлянды валяется. И лапа ёлочная. Водой свежей пахнет - итить твою мать.
И так себя жалко стало, что никаким портвейном не залить!
Жизнь задрипанная, супруга померла, деток нету.
Ёлки дома нету.
Курицу, суки, спёрли.
И только собрался Сергеич завыть (а настрой такой художественный был), как вдруг услышал тихий стон и интеллигентский мат.
Сергеич по матам был большой дока. Вот, к примеру, братковый - он интонационный. Редко, там, какой необычный кульбит выдаст. Зато музыкально, с паузами, с речитативом. И по правилам. Матёрые братки, те, правда, горазды на изыски, но это ж нарваться надо...
Работяжий - тот дробный и с привизгом. Особо хорош слесарный - смачный. Хучь водку им закусывай. Он мягкий, перчёный, со слезой и ухмылкой.
Врачебный мат - злой. Врач, он его как бы кадыком в желудок задвигает, да не полностью. Образование всёж-таки. Вот медсёстры - те да! Из бабьего мату - наилучший. Особенно у процедурных. Из старшего поколения. Молодняк скучно матерится - у их слэнг.
Подсобники неплохо воздух матюгами портят. Когда ящики таскают. Но, опять-таки, при возрасте. Молодняк не блещет. Без вдохновения как-то. Но послушать можно.
А интеллигентский мат - музыка просто! Он иногда искренний и безыскусный, а иногда такой хитровые...тьфу!... хитрозавёрнутый, что аж слезой на щеке вспотеть можно. Так филологи могут выдать, або музыканты или писатели.
Вот такой мат и слышал потрясённый Сергеич откуда-то из помойки.
Рысью подбежал и увидел, что, неловко прислонясь спиной к буровато-зелёному баку, сидел Дед Мороз.
Эстетский такой, в блёстках и с посохом.
Дед Мороз посмотрел на Сергеича тем взглядом, который возможен только после употребления внушительного количества очень дорогих напитков. Такой взгляд влажен, но ясен - разум отточен и трезв.
А Сергеич знал отчего.
… когда-то прикупил дорогущее виски в запредельном по ценам магазине. Его даже жрать было невозможно. Только выпивать и смаковать. В зеркале после разглядел отточенный взгляд. И необычайно изумился!
Тогда Сергеич впервые приблизился к понятию "медитация". В его горло пролились запахи высокогорных долин и кристально - прозрачных сосновых рощ, густо сдобренные вереском и сбрызнутые тончайшим кружевом водной пыли. В ушах загремел водопад, и загнусила не то волынка, не то просто рожок...
Аж закусывать было больно.
Да он и не закусывал.
В общем, от Деда Мороза тоже благородно пахло дорогим перегаром и сладковатым парфюмом. "Пидор, - подумал вопросительно Сергеич.
Дед Мороз прокашлялся
- М-милейший, где я сейчас? Видите ли, одна великолепная фемина везла меня... хмм... теперь уже не важно куда. После корпоратива, так сказать. По дороге у нас вышла де...диэ.. дискуссия, ррезультатом которой явилось моё прссусствие в... в здесь!
Деду Морозу было ужасно весело. В руке у него был мешок и посох.
- Слышь, дедка, а ты можешь выполнить моё желание?
Желание Сергеича было написано в его глазах. С указанием крепости и литража. Дед так энергично кивнул головой, что его шатнуло к фонарному столбу.
- Ах..оххотно! Пой..й!...дём к тебе, пардон! А я ещ...йщё пз..пззвоню от тебя.
- Снегурочке?
Дед Мороз красиво рассмеялся. В мешке что-то приятно брякнуло и булькнуло. И они пошли к подъезду. Снег так и перхотил сверху. Дед по дороге то смеялся, то сетовал на незнакомую даму, увезшую сумку с документами. И мотал головой, украшая речь затейливыми завитушками интеллигентского мата.
Душа Сергеича согрелась. Они сели в утлый лифт, обнявший их запахами табака, мочи и пивной отрыжки. Дед Мороз даже не поморщился. На стене лифта красовалось поздравление : "С новым годом, суки, бляди и пидоры!" Ниже был ответ: "Саня из 23 сам сука и пидор! Узнаю, что ты писал - убью!" Ещё чуть ниже - "Это не он. Почерк Митьки. Это он пидор"
Ещё ниже резюмировалось: "Все вы пидоры. Успехов вам и здоровья!"
Дед Мороз читал вслух и радовался.
Аж сгинался от радости и квохтал.
- Слышь, Дед, а чо, в Лапландии так не пишут?
- Я не из Лапландии. В Лапландии меня бы звали Йоллупукки.
- Не, если побздеть, то только не здесь. А то и так дышать нечем. Орешков поди натрескался. С них, да, пробирает.
Дед совсем зашёлся от хохота. Он похлопал Сергеича по плечу.
На этаже Сергеич, пританцовывая и сводя коленки, возился с замком. Наконец, он открыл дверь и рванул в сортир.
Дед Мороз ушёл в кухню, где хозяйственно завозился, шумя водой и гремя посудой. Шум, плеск и звон перемежался курлыканием и пением. На Сергеичев вкус, так подвыванием. Сплошные "а", "о" и "у".
Кухню Дед Мороз обустроил прекрасно. На столе лежала нарядная бумажная скатерть. Посуда была перемыта. В открытую форточку протискивалась пухлая и румяная свежесть.
Но самое убойное - натюрморт на столе.
На белом блюде красовались фрукты. Яблоки и мандарины кокетливо и призывно высовывали яркие бюсты из-под еловой лапки, словно бы в изнеможении прилёгшей на них. Рядом с ними вознеслась в горделивой эрекции эффектная бутылка с коньяком. Если он и пах клопами, то породистыми. Из тех, что кусают и говорят "пардон".
На тарелочках рядом источала ароматы ветчина с сервелатом. Спорил с ней только сыр из какой-то деревянной банки с бумажкой. Бесстыжая красная коробка конфет раскинула створки хитроумной крышки, призывая немедленно съесть содержимое, пока оно не растаяло. Даже плебейские алюминиевые ложки и вилки, обёрнутые салфеточками выглядели словно столовое серебро.
И апофеозом этого эстетического удара была свечка в голубом стаканчике.
Сергеич, правда, подумал, что зря дедка свечку-то в стакан запятил. Это ж любимый водочный стакан. На нём белой краской была нарисована собака с добрыми глазами и написано по-английски что-то о верном друге.
Дед Мороз сидел с бокалом коньяку. Вернее, с кружкой.
- Дорогой друг и спаситель, присоединяйтесь!
Сергеич прянул за стол, давясь слюной и треща суставами взволнованных пальцев. Дед Мороз протянул ему другую кружку.
Пирушка началась.
Прояснившись сознанием, Сергеич поднял глаза на Деда Мороза.
Дед Мороз оказался мужичком среднего роста, не очень старым, статным и щеголеватым. Седая бородка была своя собственная. Холёная, аккуратная. Кудри, правда, из-под шапки торчали явно мочальные, но ему шло.
Из-под чёрных бровей весело и умно смотрели карие глаза.
На руке, обнявшей кружку, красовались массивные часы и перстень-печатка.
- Хозяин, представьтесь, пожалуйста.
- Онегин. Александр Сергеевич.
Гость опять густо и вкусно заржал, чуть не расплескав коньяк.
- Слышь, так не бывает!
Сергеич, обидевшись, рассказал ему свою биографию. Дед Мороз ещё немного поржал, а потом пообещал спеть.
После двух кружек коньяку Дед и правда запел.
Голос у него оказался высокий, курлыкающий и Сергеичу неприятный. Но он вежливо слушал. А гость сначала спел от имени мужика, который не хочет стреляться. Сергеич - не дурак. Он сразу понял, что это ария Ленского. Потом Дед перешёл на нерусский язык.
Сергеич пил и чувствовал, как голос поднимается снизу.
А голос отпускать надо.
- Ша, дедка, отдохни. Поёшь ты мотивно...
...да слушать противно. но этого Сергеич говорить не стал.
- Дедушка, я тебе спою тоже, а ты выполни моё желание. Не, не выпивку. Я, вот, судьбу найти хочу. И бабу, конечно, но дело не в бабе. Я хочу понять для чего я.
Дед изумился. Поморщился. Видно, увлёкся своим голосом и не хотел другой слушать. Но Сергеич был в кураже. Он запел.
Милый мой терпеливый читатель!
Для того, чтобы хоть приблизительно представить себе что происходило, разреши мне сделать акварельный набросок.
Представь себе убогую (хоть и чистую) кухню с шатким столиком из ДСП, крытым облупленным ламинатом. Представь себе пыльный шар-абажур оранжевого пластика. Стол с бумажной рождественской скатертью и порушенным натюрмортом.
Осанистого деда Мороза в водолазке и джинсах.
И маленького лысоватого Александра Сергеича. В вислых штанах и не совсем опрятной рубахе. Почему-то в криво завязанном галстуке.
Представил?
А теперь представь себе всё это со звуковой дорожкой: Шаляпин, поющий... нуу...скажем, "Владимирский централ".
А потом плавно переходящий к песням про телогреечку, шмон, прокурора с дочкой, жигана и прочее.
Дед Мороз плакал. Сказать, что он был потрясён - ничего не сказать. Он никогда не слышал такой красоты баса - бархатного, свободного, не обнаруживающего нижних границ. Он пел адский блатняк так, как никто бы его не спел. Он вывел "Мурку" непривычно медленно и вдумчиво как в церковном хоре. И от кощунственности использования ТАКОГО инструмента в ТАКИХ целях у деда Мороза просто дух занимался.
Дед Мороз и Сергеич не спали до утра. Они пели, пили и общались.
Дед рассказывал про трёх своих снегурочек, с которыми не сложилось. Про детей, про неудачный роман и проблемы с трудоустройством. Сергеич не понимал какие у Деда Мороза могут быть проблемы с трудоустройством- он же Дед Мороз.
Только не думайте, что Сергеич - дурак какой.
Он просто захотел воспринять ситацию именно так и никак иначе. Реальность - это то, что меньше всего любил Сергеич. Он всегда говорил, что бутылка - это путь в астрал. Про "путь" и "астрал" Сергеич наслушался от квартиросъёмщиков, которые, несмотря на бзиканутость, платили вовремя.
Они, правда, не очень любили зависания у себя хозяина квартиры. Поэтому для выдворения оного произносили волшебную мантру: "мы выходим в астрал". Даже книжечку подарили про умные вещи. Сергеич осилил главу про ауру - и этого ему хватило. Он в зеркало разглядывал ауру и, когда выяснял, что она тускнеет - покупал бутылку.
А ещё продвинутый жилец объяснил, что события в реальности нужно воспринимать такими, какими они себя заявляют. Тогда в твоём мире не будет лжи.
Поэтому Сергеич и воспринял дедку как надо. И не нужны ему были ни фрагменты биографии, ни дребезгливое пение - ничего.
Просто пришёл Дед Мороз, достал из мешка выпивку и закуски - так и надо.
Жизнь, она умеет дать, если просишь правильно.
Часов в шесть утра красноглазый с недосыпу дед собрался и сказал: "Сергеич, я исполню твоё желание. Ты меня утешил и вдохновил. Я тебе помогу жизнь изменить. Жди."
И Сергеич уселся ждать. За окном шёл красивый снег с толстыми снежинками. Толстые снежинки как гимнасты-лилипуты повисали на ветвях деревьев и соскальзывали вниз. Внизу им бесшумно аплодировали редкие кусты. Прихорошенные снегом мусорные баки были похожи на большие куски шоколадного торта.
У ближайшего к подъезду дерева весело и технично совокуплялись бродячие собаки. Их вываленные языки ловили снег и выделяли весёлый пар.
... а жизнь и правда изменилась. И теперь Сергеич работает в театре "человеком искусства". На деле - рабочим сцены.
Рабочие функции выполняет творчески.
Про свой театр он говорит так: "Театры бывают не только большие и малые. Они бывают ёперные, х*ёперные, и ж*перные. А мой - лучший!"
Театр он любит. Он там даже иногда ночует, называя себя "Признак оперы". И никто с ним не спорит.
Театр его тоже очень любит. И периодически пытается наставить на путь истинный, привить прекрасное на это хилое деревце. Пока не получается. Сергеич оперное пение называет нудой и клистирной музыкой. Правда, опомнившись, виновато уверяет, что очень уважает певцов и особенно певиц. Боится, что выгонят из театра.
Никакая сила мира не в состоянии заставить его петь что-то, кроме блатняка. Даже безмерно уважаемая им прима "Васильна". Ради неё Сергеич иногда соглашается спеть что-то из особо чтимого им. Это "чтимое" - махровый ужас и кошмар. Перед "сеансом пения" Сергеич неделю не пьёт и много дышит по какой-то им придуманной системе. А потом даёт камерные концерты в фойе. Только для своих. С аккомпаниатором.
Один раз его удалось уговорить спеть "Вдоль по Питерской.".
Хрустальные подвески на люстре в фойе дрожали и раскачивались. Публика забыла как дышать. Не хлопала, ибо аплодисменты непонятный Сергеич не любил. Голова у него от них болела - так вот.
...фониатрам и вообще врачам он не даётся категорически. Я потом объясню почему. Один старичок - фониатр видел его, слышал и сказал, что с такими кондициями и при такой любви к спиртному невозможно иметь голос. Особенно подобных характеристик. Старичок ужасно обиделся на отказ Сергеича "на посмотреть горло". Обзывал его забулдыгой и шарлатаном.
...ещё он обожает на вечеринках изображать Ленина. Ленин у него убедительный, но по странной прихоти Сергеича говорит голосом утёнка Дональда.
Кстати, о Дедушке Морозе. Сергеич не стал выяснять, кем он был из-за своих специфических взаимоотношений с реальностью. Скаже так, среди ведущих исполнителей у него есть одн верный и надёжный друг-тенор, который очень похож на... тссс... неважно на кого.
Вот так сложилось у Сергеича. Онегина Александра Сергеича, 1959 года рождения.
Он счастливый человек.
И никто не знает, что три года назад он лежал в больнице с тяжелейшей травмой головы и переломами обеих рук. Что он почти ничего не слышит и страдает жуткими мигренями. И прихрамывает на правую ногу. Что его, пьяного, пару раз капитально отмутузили собутыльники.
...и бросили замерзать, но он выжил.
И ныне всем доволен!
С Новым годом!
Терпеливый читатель, прежде чем ты начнёшь ругаться на то, что вся эта ахинея выдумана автором, перечитай заглавие. Это сказка. А сказке может случиться абсолютно всё.
В том числе, и правда.
Жил да был один забулдыга.
Пьянчужка со сказочным везением и чёрной полосой. Звали его Онегин Александр Сергеевич.
Вот только не смейтесь!
Онегин - потому что из деревни Оньга, а там почти все Онегины. Если точнее - Оньгины, но это такая мелочь - фу!
У нашего Александра Сергеевича была сестра Оксана, тётка Калерия и обе оне жили в столице.
Сначала о везении.
Началось оно с тётки Калерии. Тётка была замужем за лимитчиком Серёгой Сотниковым, который работал на АЗЛК. Серёга работал, пил, тётку бил. Когда тётка после смерти Серёги осталась одна, то вдруг рванула в Оньгу, а в свою московскую хату пустила Александрасергеичевую сестру Оксану.
Оксана тоже удачно вышла замуж за москвича с квартирой. И к тому москвичу съехала. На присмотр тёткиной хаты определила Александра Сергеича.
А потом уж и вовсе нестаточное началось!
К тётке в Оньгу приехал бывший, молью битый одноклассник из города Дрездена. Он воообще из немцев был, одноклассник-то. В своё время репатриировался, но с тамошней мясной немкой не ужился. И приехал за худой и шустрой тёткой Калерией.
Забрал в Дрезден. Обещал не бить.
Александ Сергеевич жил в Москве и работал на заводе "Манометр". Женился. Жена была серолицей, одышливой столичной засидёхой и опять же с квартирой. Так у Сергеича освободилась тёткина жиплощадь, но он никого туда не звал. Он её на потом припас.
На тогда, когда завод закрылся, а унылая жена преставилась.
Сергеич начал горевать.
Горевал он на деньги, которые получал за сдачу тёткиной квартиры. Горевал уже который год - обстоятельно и капитально. Иногда тарился дорогими напитками и, по его выражению, гулял "как сэр и пэр".
Внешность у Сергеича была малозначительная, кость тонкая и сухая, задок костяной и колени в складочку. Лицо не лишено некоей приятцы бывшего парня на деревне, что с чубчиком. Запястья и ладони были примечательной красоты, но главное - голос. Маленький, щупленький, лысоватенький Сергеич обладал мощной силы басом. Где он в тараканьей стати прятался - шут его знает. Но бас Сергеич редко обнаруживал - стеснялся.
В общем, вы поняли про сказочное везение, да?
Теперь про чёрную полосу.
А началась она после очередного запоя, во время которого Сергеич был побит и ограблен.
В общем, очнулся он в разгромленной полупустой хате. Неизвестные украли всё, что могли. Даже холодильник обчистили.
Завтра Новый год, а у Александра Сергеича кроме гули на лбу и фингала под глазом - никаких украшений.
Денег нет.
Курицы в холодильнике нет.
Куртку тёплую спёрли.
Вышел Сергеич в лёгкой курточке на улицу и задумался. Деньги на сигареты есть, а на бухло - нет. Сестре позвонить можно, да она, падла, денег не даст. Темно, снег сорит с неба. Безветренно. Бок мусорного бака лоснится. Рядом с ним коробка драная от гирлянды валяется. И лапа ёлочная. Водой свежей пахнет - итить твою мать.
И так себя жалко стало, что никаким портвейном не залить!
Жизнь задрипанная, супруга померла, деток нету.
Ёлки дома нету.
Курицу, суки, спёрли.
И только собрался Сергеич завыть (а настрой такой художественный был), как вдруг услышал тихий стон и интеллигентский мат.
Сергеич по матам был большой дока. Вот, к примеру, братковый - он интонационный. Редко, там, какой необычный кульбит выдаст. Зато музыкально, с паузами, с речитативом. И по правилам. Матёрые братки, те, правда, горазды на изыски, но это ж нарваться надо...
Работяжий - тот дробный и с привизгом. Особо хорош слесарный - смачный. Хучь водку им закусывай. Он мягкий, перчёный, со слезой и ухмылкой.
Врачебный мат - злой. Врач, он его как бы кадыком в желудок задвигает, да не полностью. Образование всёж-таки. Вот медсёстры - те да! Из бабьего мату - наилучший. Особенно у процедурных. Из старшего поколения. Молодняк скучно матерится - у их слэнг.
Подсобники неплохо воздух матюгами портят. Когда ящики таскают. Но, опять-таки, при возрасте. Молодняк не блещет. Без вдохновения как-то. Но послушать можно.
А интеллигентский мат - музыка просто! Он иногда искренний и безыскусный, а иногда такой хитровые...тьфу!... хитрозавёрнутый, что аж слезой на щеке вспотеть можно. Так филологи могут выдать, або музыканты или писатели.
Вот такой мат и слышал потрясённый Сергеич откуда-то из помойки.
Рысью подбежал и увидел, что, неловко прислонясь спиной к буровато-зелёному баку, сидел Дед Мороз.
Эстетский такой, в блёстках и с посохом.
Дед Мороз посмотрел на Сергеича тем взглядом, который возможен только после употребления внушительного количества очень дорогих напитков. Такой взгляд влажен, но ясен - разум отточен и трезв.
А Сергеич знал отчего.
… когда-то прикупил дорогущее виски в запредельном по ценам магазине. Его даже жрать было невозможно. Только выпивать и смаковать. В зеркале после разглядел отточенный взгляд. И необычайно изумился!
Тогда Сергеич впервые приблизился к понятию "медитация". В его горло пролились запахи высокогорных долин и кристально - прозрачных сосновых рощ, густо сдобренные вереском и сбрызнутые тончайшим кружевом водной пыли. В ушах загремел водопад, и загнусила не то волынка, не то просто рожок...
Аж закусывать было больно.
Да он и не закусывал.
В общем, от Деда Мороза тоже благородно пахло дорогим перегаром и сладковатым парфюмом. "Пидор, - подумал вопросительно Сергеич.
Дед Мороз прокашлялся
- М-милейший, где я сейчас? Видите ли, одна великолепная фемина везла меня... хмм... теперь уже не важно куда. После корпоратива, так сказать. По дороге у нас вышла де...диэ.. дискуссия, ррезультатом которой явилось моё прссусствие в... в здесь!
Деду Морозу было ужасно весело. В руке у него был мешок и посох.
- Слышь, дедка, а ты можешь выполнить моё желание?
Желание Сергеича было написано в его глазах. С указанием крепости и литража. Дед так энергично кивнул головой, что его шатнуло к фонарному столбу.
- Ах..оххотно! Пой..й!...дём к тебе, пардон! А я ещ...йщё пз..пззвоню от тебя.
- Снегурочке?
Дед Мороз красиво рассмеялся. В мешке что-то приятно брякнуло и булькнуло. И они пошли к подъезду. Снег так и перхотил сверху. Дед по дороге то смеялся, то сетовал на незнакомую даму, увезшую сумку с документами. И мотал головой, украшая речь затейливыми завитушками интеллигентского мата.
Душа Сергеича согрелась. Они сели в утлый лифт, обнявший их запахами табака, мочи и пивной отрыжки. Дед Мороз даже не поморщился. На стене лифта красовалось поздравление : "С новым годом, суки, бляди и пидоры!" Ниже был ответ: "Саня из 23 сам сука и пидор! Узнаю, что ты писал - убью!" Ещё чуть ниже - "Это не он. Почерк Митьки. Это он пидор"
Ещё ниже резюмировалось: "Все вы пидоры. Успехов вам и здоровья!"
Дед Мороз читал вслух и радовался.
Аж сгинался от радости и квохтал.
- Слышь, Дед, а чо, в Лапландии так не пишут?
- Я не из Лапландии. В Лапландии меня бы звали Йоллупукки.
- Не, если побздеть, то только не здесь. А то и так дышать нечем. Орешков поди натрескался. С них, да, пробирает.
Дед совсем зашёлся от хохота. Он похлопал Сергеича по плечу.
На этаже Сергеич, пританцовывая и сводя коленки, возился с замком. Наконец, он открыл дверь и рванул в сортир.
Дед Мороз ушёл в кухню, где хозяйственно завозился, шумя водой и гремя посудой. Шум, плеск и звон перемежался курлыканием и пением. На Сергеичев вкус, так подвыванием. Сплошные "а", "о" и "у".
Кухню Дед Мороз обустроил прекрасно. На столе лежала нарядная бумажная скатерть. Посуда была перемыта. В открытую форточку протискивалась пухлая и румяная свежесть.
Но самое убойное - натюрморт на столе.
На белом блюде красовались фрукты. Яблоки и мандарины кокетливо и призывно высовывали яркие бюсты из-под еловой лапки, словно бы в изнеможении прилёгшей на них. Рядом с ними вознеслась в горделивой эрекции эффектная бутылка с коньяком. Если он и пах клопами, то породистыми. Из тех, что кусают и говорят "пардон".
На тарелочках рядом источала ароматы ветчина с сервелатом. Спорил с ней только сыр из какой-то деревянной банки с бумажкой. Бесстыжая красная коробка конфет раскинула створки хитроумной крышки, призывая немедленно съесть содержимое, пока оно не растаяло. Даже плебейские алюминиевые ложки и вилки, обёрнутые салфеточками выглядели словно столовое серебро.
И апофеозом этого эстетического удара была свечка в голубом стаканчике.
Сергеич, правда, подумал, что зря дедка свечку-то в стакан запятил. Это ж любимый водочный стакан. На нём белой краской была нарисована собака с добрыми глазами и написано по-английски что-то о верном друге.
Дед Мороз сидел с бокалом коньяку. Вернее, с кружкой.
- Дорогой друг и спаситель, присоединяйтесь!
Сергеич прянул за стол, давясь слюной и треща суставами взволнованных пальцев. Дед Мороз протянул ему другую кружку.
Пирушка началась.
Прояснившись сознанием, Сергеич поднял глаза на Деда Мороза.
Дед Мороз оказался мужичком среднего роста, не очень старым, статным и щеголеватым. Седая бородка была своя собственная. Холёная, аккуратная. Кудри, правда, из-под шапки торчали явно мочальные, но ему шло.
Из-под чёрных бровей весело и умно смотрели карие глаза.
На руке, обнявшей кружку, красовались массивные часы и перстень-печатка.
- Хозяин, представьтесь, пожалуйста.
- Онегин. Александр Сергеевич.
Гость опять густо и вкусно заржал, чуть не расплескав коньяк.
- Слышь, так не бывает!
Сергеич, обидевшись, рассказал ему свою биографию. Дед Мороз ещё немного поржал, а потом пообещал спеть.
После двух кружек коньяку Дед и правда запел.
Голос у него оказался высокий, курлыкающий и Сергеичу неприятный. Но он вежливо слушал. А гость сначала спел от имени мужика, который не хочет стреляться. Сергеич - не дурак. Он сразу понял, что это ария Ленского. Потом Дед перешёл на нерусский язык.
Сергеич пил и чувствовал, как голос поднимается снизу.
А голос отпускать надо.
- Ша, дедка, отдохни. Поёшь ты мотивно...
...да слушать противно. но этого Сергеич говорить не стал.
- Дедушка, я тебе спою тоже, а ты выполни моё желание. Не, не выпивку. Я, вот, судьбу найти хочу. И бабу, конечно, но дело не в бабе. Я хочу понять для чего я.
Дед изумился. Поморщился. Видно, увлёкся своим голосом и не хотел другой слушать. Но Сергеич был в кураже. Он запел.
Милый мой терпеливый читатель!
Для того, чтобы хоть приблизительно представить себе что происходило, разреши мне сделать акварельный набросок.
Представь себе убогую (хоть и чистую) кухню с шатким столиком из ДСП, крытым облупленным ламинатом. Представь себе пыльный шар-абажур оранжевого пластика. Стол с бумажной рождественской скатертью и порушенным натюрмортом.
Осанистого деда Мороза в водолазке и джинсах.
И маленького лысоватого Александра Сергеича. В вислых штанах и не совсем опрятной рубахе. Почему-то в криво завязанном галстуке.
Представил?
А теперь представь себе всё это со звуковой дорожкой: Шаляпин, поющий... нуу...скажем, "Владимирский централ".
А потом плавно переходящий к песням про телогреечку, шмон, прокурора с дочкой, жигана и прочее.
Дед Мороз плакал. Сказать, что он был потрясён - ничего не сказать. Он никогда не слышал такой красоты баса - бархатного, свободного, не обнаруживающего нижних границ. Он пел адский блатняк так, как никто бы его не спел. Он вывел "Мурку" непривычно медленно и вдумчиво как в церковном хоре. И от кощунственности использования ТАКОГО инструмента в ТАКИХ целях у деда Мороза просто дух занимался.
Дед Мороз и Сергеич не спали до утра. Они пели, пили и общались.
Дед рассказывал про трёх своих снегурочек, с которыми не сложилось. Про детей, про неудачный роман и проблемы с трудоустройством. Сергеич не понимал какие у Деда Мороза могут быть проблемы с трудоустройством- он же Дед Мороз.
Только не думайте, что Сергеич - дурак какой.
Он просто захотел воспринять ситацию именно так и никак иначе. Реальность - это то, что меньше всего любил Сергеич. Он всегда говорил, что бутылка - это путь в астрал. Про "путь" и "астрал" Сергеич наслушался от квартиросъёмщиков, которые, несмотря на бзиканутость, платили вовремя.
Они, правда, не очень любили зависания у себя хозяина квартиры. Поэтому для выдворения оного произносили волшебную мантру: "мы выходим в астрал". Даже книжечку подарили про умные вещи. Сергеич осилил главу про ауру - и этого ему хватило. Он в зеркало разглядывал ауру и, когда выяснял, что она тускнеет - покупал бутылку.
А ещё продвинутый жилец объяснил, что события в реальности нужно воспринимать такими, какими они себя заявляют. Тогда в твоём мире не будет лжи.
Поэтому Сергеич и воспринял дедку как надо. И не нужны ему были ни фрагменты биографии, ни дребезгливое пение - ничего.
Просто пришёл Дед Мороз, достал из мешка выпивку и закуски - так и надо.
Жизнь, она умеет дать, если просишь правильно.
Часов в шесть утра красноглазый с недосыпу дед собрался и сказал: "Сергеич, я исполню твоё желание. Ты меня утешил и вдохновил. Я тебе помогу жизнь изменить. Жди."
И Сергеич уселся ждать. За окном шёл красивый снег с толстыми снежинками. Толстые снежинки как гимнасты-лилипуты повисали на ветвях деревьев и соскальзывали вниз. Внизу им бесшумно аплодировали редкие кусты. Прихорошенные снегом мусорные баки были похожи на большие куски шоколадного торта.
У ближайшего к подъезду дерева весело и технично совокуплялись бродячие собаки. Их вываленные языки ловили снег и выделяли весёлый пар.
... а жизнь и правда изменилась. И теперь Сергеич работает в театре "человеком искусства". На деле - рабочим сцены.
Рабочие функции выполняет творчески.
Про свой театр он говорит так: "Театры бывают не только большие и малые. Они бывают ёперные, х*ёперные, и ж*перные. А мой - лучший!"
Театр он любит. Он там даже иногда ночует, называя себя "Признак оперы". И никто с ним не спорит.
Театр его тоже очень любит. И периодически пытается наставить на путь истинный, привить прекрасное на это хилое деревце. Пока не получается. Сергеич оперное пение называет нудой и клистирной музыкой. Правда, опомнившись, виновато уверяет, что очень уважает певцов и особенно певиц. Боится, что выгонят из театра.
Никакая сила мира не в состоянии заставить его петь что-то, кроме блатняка. Даже безмерно уважаемая им прима "Васильна". Ради неё Сергеич иногда соглашается спеть что-то из особо чтимого им. Это "чтимое" - махровый ужас и кошмар. Перед "сеансом пения" Сергеич неделю не пьёт и много дышит по какой-то им придуманной системе. А потом даёт камерные концерты в фойе. Только для своих. С аккомпаниатором.
Один раз его удалось уговорить спеть "Вдоль по Питерской.".
Хрустальные подвески на люстре в фойе дрожали и раскачивались. Публика забыла как дышать. Не хлопала, ибо аплодисменты непонятный Сергеич не любил. Голова у него от них болела - так вот.
...фониатрам и вообще врачам он не даётся категорически. Я потом объясню почему. Один старичок - фониатр видел его, слышал и сказал, что с такими кондициями и при такой любви к спиртному невозможно иметь голос. Особенно подобных характеристик. Старичок ужасно обиделся на отказ Сергеича "на посмотреть горло". Обзывал его забулдыгой и шарлатаном.
...ещё он обожает на вечеринках изображать Ленина. Ленин у него убедительный, но по странной прихоти Сергеича говорит голосом утёнка Дональда.
Кстати, о Дедушке Морозе. Сергеич не стал выяснять, кем он был из-за своих специфических взаимоотношений с реальностью. Скаже так, среди ведущих исполнителей у него есть одн верный и надёжный друг-тенор, который очень похож на... тссс... неважно на кого.
Вот так сложилось у Сергеича. Онегина Александра Сергеича, 1959 года рождения.
Он счастливый человек.
И никто не знает, что три года назад он лежал в больнице с тяжелейшей травмой головы и переломами обеих рук. Что он почти ничего не слышит и страдает жуткими мигренями. И прихрамывает на правую ногу. Что его, пьяного, пару раз капитально отмутузили собутыльники.
...и бросили замерзать, но он выжил.
И ныне всем доволен!
С Новым годом!
Click to view