Безноженька.
остальные рождественские истории
Утро было сладкое. Мятой пахло.
Голован, гремя ведром, пошёл за водой.
Безноженька проснулся. Сегодня погода должна поменяться - ноги отрезанные гудут.
Как живые. Эх, были бы живые…
Хотя, сетовать не будет Безноженька - жизнь, в общем, размеренная. И красота вокруг
сильная. Могучая красота - до слёз, до боли в глазах. Хоть и слёзы тоже понятные. Но
их Безноженька копит - всю душу надорвал.
Безноженька - полукровка. Многокровка. Не то мордвин, не то калмык, не то цыган -
всего в жилах наболтано. На одном месте сидеть не любил. Всё кочевать тянуло. А как
прибился сюда - так и прирос как к родному.
Да не сразу он это понял. Шибко много надо было выпить, чтоб понять.
Питьё и сгубило. Ноги отломило. Был Николай - стал Безноженька.
…а тут завязли. Бежали от глухой вражды между русскими и осетинами. Хорошую
квартиру бросили, друзей. Да, друзей было уже не жаль - многие к ним ожесточились.
Те, что были добры - денег дали, дескать, бегите.
Кто-то эту деревню сосватал…
Избушка им досталась так себе, щелястая как сито, но Коля работать умел и вскорости
до ума её почти довёл. Некрасиво работал, но прочно. Изобретательно. И работа какая-
никакая подворачивалась. Деньги получал, жена копеечку носила. По субботам в городе
на базарчике творогом торговала.
Дети радовали. Мальчик, да девочка.
Но Коля радоваться просто так не мог. В какой-то момент затосковал. Спроси, о чём -
не скажет. Но так душу жрать начало, что хоть кровью харкай. И в жестокий штопор
водочный вошёл.
Как вышел - помнит, как вошёл - помнит. А что было…
… о том рассказали.
Чудесил Коля на две деревни. На гармошке играл, с ножом бегал. Топиться ходил.
Домой пришёл - чуть баню не спалил. С женой и детьми.
Жена с топором спать ложилась. Дети в углу сжимались в два комка, но не плакали. А
Коле шибко надо было, чтобы плакали. Чтоб пощады просили. Очень это важно было.
Сам бы потом слезами умыл, в ноги упал…
А они молчали, глазами блестели влажными, но унижаться не хотели.
Стыдно…
До зимы Коля виноватым дотянул, а потом опять снесло лютей прежнего. Из соседней
деревни грузовик угнал. Ехал, орал, не заметил, как движок заглох. Выпал Николай из
двери, да у колеса прикорнул. Стало его заметать снегом, и ухнулся он в погибельный
сон, как в морок.
И приснился ему серьёзный скуластый старикан, который взглядом его спалил.
Позорил, срамил, погонял. И слова вроде не матерные, а пробирают до болятки.
Проснулся Коля совсем олубенелый. Руки не шевелятся, горло сипит и каркает, ноги не
движутся. В груди клокочет, перед глазами марево. Понял, что пора с жизнью
прощаться, а чуть закроет глаза - старикан его срамит и по щекам полощет. Чтоб не
помирал.
Насилу Коля в кабину вполз. Не понял, как завёлся и доехал, как в дом упал, как на
кровать перекатился. И снова темнота его за голову схватила.
Очнулся только тогда, когда ноги отходить начали. Заорал, зарыдал, забился в
лихоманке. А чего орать? Поздно орать.
Дома не было никого - уехала жена с детками. Сидела в головах кровати жилистая и
мощная, докрасна дублёная бабка Клавдия.
Бабка Клавдия ничего не говорила. Глядела на Николая, головой качала. Потом ушла и
через недолго вернулась. Икону принесла. Сквозь горючие слёзы увидел Николай на
иконе того самого деда, что позорил и срамил.
Бабка буркнула: «То Николу тебе принесла. Лежи, молись, а я за фершалом. Ноги у тебя
чёрные».
Сколь Николай обливался потом и слезами, сколь горел - не вспомнит. Старикан с
иконы смотрел презрительно, а потом тоже заплакал. Так они и мокли оба - Николай и
Никола, сцепясь мёртво.
…очухался. Ноги мозжат, а рядом мужик сидит. И бабка Клава. Мужик в майке, потный
тоже. И в крови. Старуха кружку Николаю подала с горьким пойлом… Пей, дескать,
Безноженька.
К лету бабка и мужик Николая выходили.
Утро было сладкое. Мятой пахло.
Голован, гремя ведром, пошёл за водой.
Безноженька проснулся. Сегодня погода должна поменяться - ноги отрезанные гудут.
Как живые. Эх, были бы живые…
Хотя, сетовать не будет Безноженька - жизнь, в общем, размеренная. И красота вокруг
сильная. Могучая красота - до слёз, до боли в глазах. Хоть и слёзы тоже понятные. Но
их Безноженька копит - всю душу надорвал.
Безноженька - полукровка. Многокровка. Не то мордвин, не то калмык, не то цыган -
всего в жилах наболтано. На одном месте сидеть не любил. Всё кочевать тянуло. А как
прибился сюда - так и прирос как к родному.
Да не сразу он это понял. Шибко много надо было выпить, чтоб понять.
Питьё и сгубило. Ноги отломило. Был Николай - стал Безноженька.
…а тут завязли. Бежали от глухой вражды между русскими и осетинами. Хорошую
квартиру бросили, друзей. Да, друзей было уже не жаль - многие к ним ожесточились.
Те, что были добры - денег дали, дескать, бегите.
Кто-то эту деревню сосватал…
Избушка им досталась так себе, щелястая как сито, но Коля работать умел и вскорости
до ума её почти довёл. Некрасиво работал, но прочно. Изобретательно. И работа какая-
никакая подворачивалась. Деньги получал, жена копеечку носила. По субботам в городе
на базарчике творогом торговала.
Дети радовали. Мальчик, да девочка.
Но Коля радоваться просто так не мог. В какой-то момент затосковал. Спроси, о чём -
не скажет. Но так душу жрать начало, что хоть кровью харкай. И в жестокий штопор
водочный вошёл.
Как вышел - помнит, как вошёл - помнит. А что было…
… о том рассказали.
Чудесил Коля на две деревни. На гармошке играл, с ножом бегал. Топиться ходил.
Домой пришёл - чуть баню не спалил. С женой и детьми.
Жена с топором спать ложилась. Дети в углу сжимались в два комка, но не плакали. А
Коле шибко надо было, чтобы плакали. Чтоб пощады просили. Очень это важно было.
Сам бы потом слезами умыл, в ноги упал…
А они молчали, глазами блестели влажными, но унижаться не хотели.
Стыдно…
До зимы Коля виноватым дотянул, а потом опять снесло лютей прежнего. Из соседней
деревни грузовик угнал. Ехал, орал, не заметил, как движок заглох. Выпал Николай из
двери, да у колеса прикорнул. Стало его заметать снегом, и ухнулся он в погибельный
сон, как в морок.
И приснился ему серьёзный скуластый старикан, который взглядом его спалил.
Позорил, срамил, погонял. И слова вроде не матерные, а пробирают до болятки.
Проснулся Коля совсем олубенелый. Руки не шевелятся, горло сипит и каркает, ноги не
движутся. В груди клокочет, перед глазами марево. Понял, что пора с жизнью
прощаться, а чуть закроет глаза - старикан его срамит и по щекам полощет. Чтоб не
помирал.
Насилу Коля в кабину вполз. Не понял, как завёлся и доехал, как в дом упал, как на
кровать перекатился. И снова темнота его за голову схватила.
Очнулся только тогда, когда ноги отходить начали. Заорал, зарыдал, забился в
лихоманке. А чего орать? Поздно орать.
Дома не было никого - уехала жена с детками. Сидела в головах кровати жилистая и
мощная, докрасна дублёная бабка Клавдия.
Бабка Клавдия ничего не говорила. Глядела на Николая, головой качала. Потом ушла и
через недолго вернулась. Икону принесла. Сквозь горючие слёзы увидел Николай на
иконе того самого деда, что позорил и срамил.
Бабка буркнула: «То Николу тебе принесла. Лежи, молись, а я за фершалом. Ноги у тебя
чёрные».
Сколь Николай обливался потом и слезами, сколь горел - не вспомнит. Старикан с
иконы смотрел презрительно, а потом тоже заплакал. Так они и мокли оба - Николай и
Никола, сцепясь мёртво.
…очухался. Ноги мозжат, а рядом мужик сидит. И бабка Клава. Мужик в майке, потный
тоже. И в крови. Старуха кружку Николаю подала с горьким пойлом… Пей, дескать,
Безноженька.
К лету бабка и мужик Николая выходили.
Click to view