«И было мукою для них, что людям музыкой казалось»
Обед был как обед, скучный, притворный. Довольно рано началась музыка. Ах, как я помню все подробности этого вечера; помню, как он принес скрипку, отпер ящик, снял вышитую ему дамой покрышку, достал и стал строить. Помню, как жена села с притворно-равнодушным видом, под которым я видел, что она скрывала большую робость - робость преимущественно перед своим умением, - с притворным видом села за рояль, и начались обычные la на фортепиано, пиччикато скрипки, установка нот. Помню потом, как они взглянули друг на друга, оглянулись на усаживающихся и потом сказали что-то друг другу, и началось. Он взял первый аккорд. У него сделалось серьезное, строгое, симпатичное лицо, и, прислушиваясь к своим звукам, он осторожными пальцами дернул по струнам, и рояль ответил ему. И началось...
- Они играли Крейцерову сонату Бетховена. Знаете ли вы первое престо? Знаете?! - вскрикнул он. - У!.. Страшная вещь эта соната. Именно эта часть. И вообще страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом, - вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу. Я объясняю это тем, что музыка действует, как зевота, как смех: мне спать не хочется, но я зеваю, глядя на зевающего, смеяться не о чем, но я смеюсь, слыша смеющегося.
I. Adagio sostenuto - Presto - Adagio 0:50
II. Andante con variazioni 16:29
III. Finale: Presto 35:00
http://youtu.be/COGcCBJAC6I
Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое, но зачем я это делаю, я не знаю. Ведь тот, кто писал хоть бы Крейцерову сонату, - Бетховен, ведь он знал, почему он находился в таком состоянии, - это состояние привело его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого. И потому музыка только раздражает, не кончает. Ну, марш воинственный сыграют, солдаты пройдут под марш, и музыка дошла; сыграли плясовую, я проплясал, музыка дошла; ну, пропели мессу, я причастился, тоже музыка дошла, а то только раздражение, а того, что надо делать в этом раздражении, - нет. И оттого музыка так страшно, так ужасно иногда действует. В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек.
А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть мороженое и говорить о последней сплетне. Эти вещи можно играть только при известных, важных, значительных обстоятельствах, и тогда, когда требуется совершить известные, соответствующие этой музыке важные поступки. Сыграть и сделать то, что настроила эта музыка. А то несоответственное ни месту, ни времени вызывание энергии, чувства, ничем не проявляющегося, не может не действовать губительно. На меня, по крайней мере, вещь эта подействовала ужасно; мне как будто открылись совсем новые, казалось мне, чувства, новые возможности, о которых я не знал до сих пор. Да вот как, совсем не так, как я прежде думал и жил, а вот как, как будто говорилось мне в душе. Что такое было то новое, что я узнал, я не мог себе дать отчета, но сознание этого нового состояния было очень радостно. Всё те же лица, и в том числе и жена и он, представлялись совсем в другом свете.
После этого престо они доиграли прекрасное, но обыкновенное, не новое andante с пошлыми варьяциями и совсем слабый финал. Потом еще играли по просьбе гостей то «Элегию» Эрнста, то еще разные вещицы. Все это было хорошо, но все это не произвело на меня и 0,01 того впечатления, которое произвело первое. Все это происходило уже на фоне того впечатления, которое произвело первое. Мне было легко, весело весь вечер. Жену же я никогда не видал такою, какою она была в этот вечер. Эти блестящие глаза, эта строгость, значительность выражения, пока она играла, и эта совершенная растерянность какая-то, слабая, жалкая и блаженная улыбка после того, как они кончили. Я все это видел, но не приписывал этому никакого другого значения, кроме того, что она испытывала то же, что и я, что и ей, как и мне, открылись, как будто вспомнились новые, неиспытанные чувства. Вечер кончился благополучно, и все разъехались.
(Л.Н. Толстой Крейцерова соната)
***
О сонатной форме.
***
"...поначалу термин “соната” обозначал пьесу, исполнявшуюся на музыкальных инструментах (от итал.sonare - звучать), в отличие от термина “кантата”, обозначавшего вокальное произведение (со временем собственно кантату) и происходившего от итал. cantare - петь. Бурно развиваясь, соната к началу XIX века - особенно в руках великих венских композиторов Гайдна, Моцарта, Бетховена - превратилась в многочастное (как правило, трехчастное, реже - четырехчастное и совсем редко - двухчастное) произведение, построенное по определенным формальным принципам. И главным из этих принципов было наличие в первой части (по крайней мере в первой, но могло быть и в других частях) двух разнохарактерных тем (образов), вступающих в драматические взаимоотношения по ходу их развития. Как правило, эти темы символизируют в классической сонате мужское и женское начало, придавая конфликту острый психологический характер. Гениальность Бетховена заключается, помимо многого прочего, в том, что эту общую схему он всякий раз превращает в уникальный психологический конфликт..."(источник)
***
- Бетховен никогда не был женат. Существуют несколько гипотез о вероятной "Бессмертной возлюбленной", но имя её неизвестно. Он был глубоко одинок, мы слышим это в его музыке, наполненной идиллическими мечтами.
- Музыка Бетховена противоречила принципам Венского общественного мнения, ожидавшего от музыки только наслаждения. Он ввёл агрессию, разрушение, трагедию, тревогу в музыкальное искусство.
(источник)
***
Когда читала толстовское впечатление от музыки, внутренне возражала Позднышеву, но зачем возражать, нужно почувствовать самому, воспринять. Соната всегда звучит как извечный диалог между мужчиной и женщиной, однако именно в Крейцеровой сонате, в первой ее части этот диалог приобретает совершенно особый оттенок. Терзания душ. И вдруг мне явилась сцена, когда стоят двое. Между ними есть расстояние, дистанция, и оно никогда не сократится, они никогда здесь на земле не будут вместе. И они смотрят друг на друга. Музыка же, которую мы слышим, это то, что можно увидеть в их глазах, масштаб накала, который разворачивается внутри них. «И было мукою для них, что людям музыкой казалось».
Мужчина и женщина. Рояль и скрипка. На видео роли распределены буквально. У Толстова тонкость, изощренность душевной пытки, которую испытал Позднышев, заключается еще в том, что за роялем сидела его жена, а на скрипке играл «безнравственный человек» Трухачевский. Здесь музыкальные инструменты - это как проекции героев. Они не могут общаться напрямую, охотно верю, что жена Позднышева и не помышляла ничего порочного. И тем сильнее случился эффект. Играть дуэтом - это особое умение. Имеется в виду не механическое слаженное действие, а то, что в результате заставляет слушателя чувствовать именно то, что вложил в произведение автор. Для этого нужно услышать партнера, чувствовать его.
«Он взял первый аккорд. У него сделалось серьезное, строгое, симпатичное лицо, и, прислушиваясь к своим звукам, он осторожными пальцами дернул по струнам, и рояль ответил ему. И началось...» Конечно началось! Ведь в его руках была не скрипка, а образ женщины, которая звучала ему и только ему в унисон. «…и рояль ответил ему…» Конечно ответил, а разве можно устоять перед такой эмоцией? Да, это было внетелесное, внеземное общение двух душ, общение мужчины и женщины посредством музыкальных инструментов, общение посредством творчества. И, мне кажется, такое общение значительно сильнее по воздействию, чем если бы они действительно в жизни, в тайне от других смогли бы «остаться наедине». Это были действительно «неиспытанные ранее чувства». И, как мне кажется, любой физический контакт или, упасигосподи, быт осквернил бы эти чувства, наступило бы сильнейшее разочарование, депрессия со всеми вытекающими. Собственно, что и произошло с главным героем…
Очень сильные произведения - соната и повесть. Это все обязательно нужно почувствовать на собственной шкурке слушая и читая, чтобы в нашей зд-жизни можно было бы контролировать эмоции не нарабатывая таким образом "личный опыт", а используя уже накопленный личный опыт восприятия. Собственно, в этом цель и смысл Искусства.
***
Смычок и струны (И.Анненский)
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?.."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.
- Они играли Крейцерову сонату Бетховена. Знаете ли вы первое престо? Знаете?! - вскрикнул он. - У!.. Страшная вещь эта соната. Именно эта часть. И вообще страшная вещь музыка. Что это такое? Я не понимаю. Что такое музыка? Что она делает? И зачем она делает то, что она делает? Говорят, музыка действует возвышающим душу образом, - вздор, неправда! Она действует, страшно действует, я говорю про себя, но вовсе не возвышающим душу образом. Она действует ни возвышающим, ни принижающим душу образом, а раздражающим душу образом. Как вам сказать? Музыка заставляет меня забывать себя, мое истинное положение, она переносит меня в какое-то другое, не свое положение: мне под влиянием музыки кажется, что я чувствую то, чего я, собственно, не чувствую, что я понимаю то, чего не понимаю, что могу то, чего не могу. Я объясняю это тем, что музыка действует, как зевота, как смех: мне спать не хочется, но я зеваю, глядя на зевающего, смеяться не о чем, но я смеюсь, слыша смеющегося.
Click to viewI. Adagio sostenuto - Presto - Adagio 0:50
II. Andante con variazioni 16:29
III. Finale: Presto 35:00
http://youtu.be/COGcCBJAC6I
Она, музыка, сразу, непосредственно переносит меня в то душевное состояние, в котором находился тот, кто писал музыку. Я сливаюсь с ним душою и вместе с ним переношусь из одного состояния в другое, но зачем я это делаю, я не знаю. Ведь тот, кто писал хоть бы Крейцерову сонату, - Бетховен, ведь он знал, почему он находился в таком состоянии, - это состояние привело его к известным поступкам, и потому для него это состояние имело смысл, для меня же никакого. И потому музыка только раздражает, не кончает. Ну, марш воинственный сыграют, солдаты пройдут под марш, и музыка дошла; сыграли плясовую, я проплясал, музыка дошла; ну, пропели мессу, я причастился, тоже музыка дошла, а то только раздражение, а того, что надо делать в этом раздражении, - нет. И оттого музыка так страшно, так ужасно иногда действует. В Китае музыка государственное дело. И это так и должно быть. Разве можно допустить, чтобы всякий, кто хочет, гипнотизировал бы один другого или многих и потом бы делал с ними что хочет. И главное, чтобы этим гипнотизером был первый попавшийся безнравственный человек.
А то страшное средство в руках кого попало. Например, хоть бы эту Крейцерову сонату, первое престо. Разве можно играть в гостиной среди декольтированных дам это престо? Сыграть и потом похлопать, а потом есть мороженое и говорить о последней сплетне. Эти вещи можно играть только при известных, важных, значительных обстоятельствах, и тогда, когда требуется совершить известные, соответствующие этой музыке важные поступки. Сыграть и сделать то, что настроила эта музыка. А то несоответственное ни месту, ни времени вызывание энергии, чувства, ничем не проявляющегося, не может не действовать губительно. На меня, по крайней мере, вещь эта подействовала ужасно; мне как будто открылись совсем новые, казалось мне, чувства, новые возможности, о которых я не знал до сих пор. Да вот как, совсем не так, как я прежде думал и жил, а вот как, как будто говорилось мне в душе. Что такое было то новое, что я узнал, я не мог себе дать отчета, но сознание этого нового состояния было очень радостно. Всё те же лица, и в том числе и жена и он, представлялись совсем в другом свете.
После этого престо они доиграли прекрасное, но обыкновенное, не новое andante с пошлыми варьяциями и совсем слабый финал. Потом еще играли по просьбе гостей то «Элегию» Эрнста, то еще разные вещицы. Все это было хорошо, но все это не произвело на меня и 0,01 того впечатления, которое произвело первое. Все это происходило уже на фоне того впечатления, которое произвело первое. Мне было легко, весело весь вечер. Жену же я никогда не видал такою, какою она была в этот вечер. Эти блестящие глаза, эта строгость, значительность выражения, пока она играла, и эта совершенная растерянность какая-то, слабая, жалкая и блаженная улыбка после того, как они кончили. Я все это видел, но не приписывал этому никакого другого значения, кроме того, что она испытывала то же, что и я, что и ей, как и мне, открылись, как будто вспомнились новые, неиспытанные чувства. Вечер кончился благополучно, и все разъехались.
(Л.Н. Толстой Крейцерова соната)
***
О сонатной форме.
***
"...поначалу термин “соната” обозначал пьесу, исполнявшуюся на музыкальных инструментах (от итал.sonare - звучать), в отличие от термина “кантата”, обозначавшего вокальное произведение (со временем собственно кантату) и происходившего от итал. cantare - петь. Бурно развиваясь, соната к началу XIX века - особенно в руках великих венских композиторов Гайдна, Моцарта, Бетховена - превратилась в многочастное (как правило, трехчастное, реже - четырехчастное и совсем редко - двухчастное) произведение, построенное по определенным формальным принципам. И главным из этих принципов было наличие в первой части (по крайней мере в первой, но могло быть и в других частях) двух разнохарактерных тем (образов), вступающих в драматические взаимоотношения по ходу их развития. Как правило, эти темы символизируют в классической сонате мужское и женское начало, придавая конфликту острый психологический характер. Гениальность Бетховена заключается, помимо многого прочего, в том, что эту общую схему он всякий раз превращает в уникальный психологический конфликт..."(источник)
***
- Бетховен никогда не был женат. Существуют несколько гипотез о вероятной "Бессмертной возлюбленной", но имя её неизвестно. Он был глубоко одинок, мы слышим это в его музыке, наполненной идиллическими мечтами.
- Музыка Бетховена противоречила принципам Венского общественного мнения, ожидавшего от музыки только наслаждения. Он ввёл агрессию, разрушение, трагедию, тревогу в музыкальное искусство.
(источник)
***
Когда читала толстовское впечатление от музыки, внутренне возражала Позднышеву, но зачем возражать, нужно почувствовать самому, воспринять. Соната всегда звучит как извечный диалог между мужчиной и женщиной, однако именно в Крейцеровой сонате, в первой ее части этот диалог приобретает совершенно особый оттенок. Терзания душ. И вдруг мне явилась сцена, когда стоят двое. Между ними есть расстояние, дистанция, и оно никогда не сократится, они никогда здесь на земле не будут вместе. И они смотрят друг на друга. Музыка же, которую мы слышим, это то, что можно увидеть в их глазах, масштаб накала, который разворачивается внутри них. «И было мукою для них, что людям музыкой казалось».
Мужчина и женщина. Рояль и скрипка. На видео роли распределены буквально. У Толстова тонкость, изощренность душевной пытки, которую испытал Позднышев, заключается еще в том, что за роялем сидела его жена, а на скрипке играл «безнравственный человек» Трухачевский. Здесь музыкальные инструменты - это как проекции героев. Они не могут общаться напрямую, охотно верю, что жена Позднышева и не помышляла ничего порочного. И тем сильнее случился эффект. Играть дуэтом - это особое умение. Имеется в виду не механическое слаженное действие, а то, что в результате заставляет слушателя чувствовать именно то, что вложил в произведение автор. Для этого нужно услышать партнера, чувствовать его.
«Он взял первый аккорд. У него сделалось серьезное, строгое, симпатичное лицо, и, прислушиваясь к своим звукам, он осторожными пальцами дернул по струнам, и рояль ответил ему. И началось...» Конечно началось! Ведь в его руках была не скрипка, а образ женщины, которая звучала ему и только ему в унисон. «…и рояль ответил ему…» Конечно ответил, а разве можно устоять перед такой эмоцией? Да, это было внетелесное, внеземное общение двух душ, общение мужчины и женщины посредством музыкальных инструментов, общение посредством творчества. И, мне кажется, такое общение значительно сильнее по воздействию, чем если бы они действительно в жизни, в тайне от других смогли бы «остаться наедине». Это были действительно «неиспытанные ранее чувства». И, как мне кажется, любой физический контакт или, упасигосподи, быт осквернил бы эти чувства, наступило бы сильнейшее разочарование, депрессия со всеми вытекающими. Собственно, что и произошло с главным героем…
Очень сильные произведения - соната и повесть. Это все обязательно нужно почувствовать на собственной шкурке слушая и читая, чтобы в нашей зд-жизни можно было бы контролировать эмоции не нарабатывая таким образом "личный опыт", а используя уже накопленный личный опыт восприятия. Собственно, в этом цель и смысл Искусства.
***
Смычок и струны (И.Анненский)
Какой тяжелый, темный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!
Кому ж нас надо? Кто зажег
Два желтых лика, два унылых...
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
"О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та ли, та ли?"
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
"Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? довольно?.."
И скрипка отвечала да,
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок все понял, он затих,
А в скрипке эхо все держалось...
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч... И струны пели...
Лишь солнце их нашло без сил
На черном бархате постели.